На суде все присутствовавшие в тот момент в трактире свидетельствовали в пользу трактирщика. Из компании благородных говорить было некому.
После того случая в таверну время от времени заявлялись родичи убиенных, требуя поединка. Хозяин таверны пожимал плечами и доставал из-под прилавка меч. Работники и посетители, обрадованные бесплатным развлечением, растаскивали столы, чтобы освободить место для поединка. Если у вызвавшего хватало ума не требовать схватки до смерти, он уходил своими ногами. Чаще, однако, ума не хватало.
Через некоторое время поток поединщиков иссяк, и в «Копье» снова перестали появляться чужаки. Тем удивительнее было видеть ввалившегося в зал благородного с двумя мордоворотами за плечами.
– О, а он-то что тут делает? – негромко заметил Гюнтер.
– Ты его знаешь? – поинтересовалась Ингрид. По старой привычке она старалась держать в памяти имена и титулы, но в городе то и дело появлялись новые лица – двор притягивал благородных и одаренных со всех краев огромной страны.
– Свен Косматый.
– Золотые прииски?
– Да. И красавица-жена, из-за которой до замужества передралось полгорода, – Гюнтер хмыкнул. – Самое смешное, что она действительно не делает ничего, чтобы специально завлечь мужчин. Просто они почему-то теряют головы.
– И ты? – поддела Гудрун.
– Нет, она моя дальняя родственница. Мы росли вместе, до университета, конечно. Но… это все равно, что всерьез увлечься сестрой. Потому-то я и говорю, что…
Он осекся, когда Свен, оглядев зал, направился прямиком к их столу. Любопытно. Зачем ему влезать в разговор семерых уже изрядно подвыпивших гвардейцев?
– Ты! – сказал Свен, указывая пальцем на Гюнтера. – Встань и ответь за оскорбление моей чести!
За столом зароптали. Что бы там ни творилось между двумя, начинать разговор подобным образом – вопиющая дерзость, за которой неминуемо следовал поединок.
– Встать-то я могу, – пожал плечами Гюнтер. – И всегда готов ответить, если нанес оскорбление умышленно или невольно. Но третьего дня, когда мы прощались…
– Тогда я не знал, что ты ходишь в мой дом с грязными мыслями!
Гюнтер на миг остолбенел, потом расхохотался:
– Мне слишком дорога собственная жена, чтобы заглядываться на чужих. И, зная твою супругу, я скорее поверю, что на солнце появятся пятна, чем в то, что она нанесет тебе оскорбление.
– Ложь, наглая, беззастенчивая ложь! Ты привык иметь дело со шлюхами вроде этих девок, – он кивнул в сторону Ингрид, – и со всеми обходишься так же!
Гюнтер вспыхнул. Ингрид накрыла его руку ладонью. Неторопливо поднялась.
– Не знаю, что там произошло между ним и твоей женой, но, прежде чем вы продолжите это выяснять, тебе придется ответить за свои слова телом, или мечом, или Даром.
То есть в поединке. Голыми руками или на клинках – Ингрид было все равно. Даром Косматый, естественно, воспользоваться не мог. Пусть скажет спасибо, что его вызвали по всем правилам и вообще дали возможность выбора, а не шмякнули о стену со всей дури или, еще проще, не остановили сердце – и доказывай потом у престола Творца, что не имел в виду ничего дурного, обзывая шлюхами незнакомых женщин.
У Косматого отвисла челюсть. Вызова от нее он явно не ожидал. Ну да. У благородных же женщины не сражаются на равных с мужчинами.
– Я не дерусь с женщинами, – выдавил он наконец.
– То есть мести языком ты можешь. А как отвечать за свои слова – так я из шлюхи сразу становлюсь «женщиной»? – нарочито мягко поинтересовалась Ингрид.
Наверное, если бы она с утра не разозлилась на Эрика, сейчас не стала бы влезать, Гюнтер не из тех, кто позволяет обижать своих друзей, а такие, как Свен, ему на один зуб. Но, признаться, ее за сегодня успели здорово утомить мужчины, которые сперва брякнут, потом подумают, что именно сказали. Хотя Косматый мог еще взять свои слова обратно, если действительно не хотел сражаться именно с ней. Пока все полагающиеся обычаем фразы не прозвучали, можно принести извинения и предотвратить поединок, не потеряв лица.
– Я не дерусь с женщинами, даже если они…
– Довольно. – Гюнтер встал. – Ты оскорбил не только мою подругу, назвав непотребной девкой, но и мою родственницу, свою жену, обвинив ее в неверности. Даром, телом или мечом?
– Если в тебе осталось хоть подобие мужчины, ты не будешь пользоваться Даром, чтобы поединок был честным.
Ингрид не удержалась от смеха, да и остальные за столом расхохотались так, что, кажется, дрогнули стены.
– По уложению, ты можешь выставить вместо себя одаренного, – сказал Гюнтер, отсмеявшись. – Но чтобы всерьез уравнять шансы, мне пришлось бы сначала снять с себя голову, ибо твоя совершенно пуста. Жаль, что за моей родственницей не смогли дать достаточно большое приданое, чтобы найти ей мужа получше.
Свен побагровел:
– Я, Свен, прозванный Косматым, говорю, что ты нанес оскорбление моему дому, моей жене и мне самому, и пусть мой клинок защитит мою честь, ибо только одному из нас осталось место на этой земле!
Он совсем дурак? Всерьез собирается драться с Гюнтером до смерти одного из поединщиков? Ингрид припомнила все, что успела услышать об этом типе. Похоже, что и в самом деле дурак. Гюнтер мог бы не утруждаться поединком и взяться за плетения, просто спалив наглеца на месте. И никто бы разбираться не стал, сколько бы родня ни жаловалась. Не иначе ради родственницы старается. Просто пришибить дурака – потом начнут языки чесать все кому не лень. А так – Творец скажет свое слово, даровав победу тому, кто прав.
Гюнтер усмехнулся:
– Хорошо. Я, Гюнтер, прозванный Рыжим, говорю, что ты оскорбил меня, мою родственницу и мою подругу, и готов защищать свою и их честь мечом, чтобы только одному из нас осталось место на этой земле. И пусть Творец будет на стороне правого.
– Пусть Творец будет на стороне правого.
Остальные уже растаскивали столы, теснились к стенам, освобождая место. Хозяин заложил засов на двери, чтобы внезапно вошедший гость не отвлек поединщиков или, того хуже, сам случайно не угодил под клинок.
Двое на миг замерли, поклонились друг другу, а дальше все произошло быстро – Свен рванулся, видимо, решив взять силой и скоростью, Гюнтер ушел от удара, взмахнул клинком, позволил принять противнику его на лезвие. Меч гвардейца скользнул по металлу вперед и вонзился Косматому в горло.
Но вместо того, чтобы поклониться и уйти, ибо Творец сказал свое слово, мордовороты, явившиеся с покойным, разом бросились на победителя.
– Сам! – рыкнул Гюнтер прежде, чем успели окончательно свиться полдюжины плетений, ибо безучастно смотреть на этакое безобразие никто не собирался.
Ингрид распустила нити – сам так сам. Еще через полминуты на полу лежало два тела. Гюнтер провел пальцами по щеке – целительное плетение остановило кровь и стянуло края раны. Шрамы украшают мужчину, но в гвардии не станут держать человека с испорченным лицом.
– Посылай за стражей, – сказал он трактирщику. – И принеси перо и пергамент, вдове я сам напишу.
Снова заскрежетали по полу столы, притихшая было таверна зашумела, возвращаясь к привычной жизни.
– Может, лично родственницу обрадуешь? – хмыкнула Гудрун. – А то потом ей две недели ни к кому нельзя будет выйти, траур.
– Нет, и без того уже мести языком начали. – Гюнтер поморщился. – Узнаю, кто Косматому такую глупость нашептал, – собственноручно прибью.
Ингрид сказала бы, что покойный был достаточно глуп, чтобы и самому придумать. Но, в конце концов, это не ее дело.
17
Эрик хотел бы оглядеться, понять, что там с Фроди, но тот, со шрамом, уже снова плел, и опять времени хватало лишь рвать чужие нити, но не атаковать.
– В прошлый раз ты сиганул в окно с третьего этажа… – просипел Фроди. – Сейчас впятером на одного. Что дальше, трус?
– «Дальше» для тебя не будет.
Пока он тут играет в кошки-мышки с одним, остальные четверо убьют Фроди. А потом и его, Эрика, чтобы не лез в чужую драку. Он отмахнулся от очередного плетения и все же успел оглядеться. Двое телохранителей обездвижили Фроди, перехватывая друг за другом разорванные им нити и блокируя его плетения. А тот, в золоте, и третий телохранитель начали плести свои.
Эрик выругался бы в три этажа, но и на это не было времени. Сперва вода в легких, то, что сотворил тогда Альмод, и сразу следом – вытянуть все тепло, замораживая: лед разорвет нежнейшую живую ткань так, что ни один целитель не восстановит, можно даже не добивать. Даже если и сумеет разорвать – все равно помрет, в лучшем случае на всю жизнь останется беспомощным калекой, задыхающимся от малейшего движения.
А можно и добить. К примеру, шарахнуть об стену, мышцы и кости прогнутся, поддаваясь, ледышка, в которую превратятся внутренности, – нет. Быстрее, чем сжечь. Хуже? А кому довелось сравнить? Он рванул нити, готовые вот-вот забрать тепло из тела Фроди, и понял, что перехватить нацеленное на себя плетение не успевает, если только не…
Рукоять клинка легла в ладонь. Мир привычно потускнел, потеряв разноцветье перевитых нитей. Изумленный возглас – кого из пятерых? Не важно. Эрик рванулся к ближайшему – еще один изумленный вскрик: противник потянулся к мечу слишком поздно, понадеявшись на плетения, и клинок ушел в его живот до середины. Фроди вырвался, успел зарубить того, в золоте. Двое кинулись на него, третий, со шрамом, ухмыльнувшись, шагнул к Эрику.
Он едва успел отдернуть голову, чтобы не получить мечом в лицо, а дальше получалось только блокировать удар за ударом и молиться, но на молитвы времени не осталось совсем. Слишком уж шустр оказался этот меченый. Плечо обожгла боль, рукав противно прилип к телу, мешая двигаться и без того ослабевшей руке. Увернуться от очередного удара удалось буквально чудом, второго чуда не будет.
Фроди, уже успокоивший своих и не особо заморачиваясь благородством поединка, просто ударил меченого чужака в спину и, пока Эрик лупал глазами и хватал воздух, точно выброшенная на берег рыба, вернулся к недобитку, который скорчился на мостовой, держась за живот.