— Я тебя убью. Ты ведь это понимаешь, правда?
— Знаешь, Джо, мне будет приятно с тобой работать. Ты действительно очень забавный.
Она встает, одергивает свой помявшийся костюм, откидывает волосы назад. Она так прекрасна, что захватывает дух. Я хотел бы, чтобы она была мертва. Она протягивает мне коробку.
— Что это?
— Мобильный телефон. Держи его при себе, потому что я тебе позвоню через пару дней.
— Когда?
— В пять часов. В пятницу.
Я заглядываю в коробку. Дорогой новенький телефон. Интересно, может, она купила его на деньги, которые украла у убитой проститутки?
— Знаешь, Джо, мне кажется, это начало прекрасной дружбы. Так, по-моему, они говорили?
Я отвечаю, чтобы она отправлялась к черту.
— Ну, я, естественно, не упоминаю о том, что, если со мной что-нибудь случится, оставшаяся улика, которая у меня на тебя есть, отправится прямиком в полицию, вместе с подробнейшим отчетом.
Естественно. И это не единственное, чего она не упоминает. Разумеется, рано или поздно я убью эту женщину. Только сначала мне нужно хорошенько сделать свое домашнее задание. В этом я спец. Вся жизнь зависит от того, умеешь ли ты делать свое домашнее задание. И на это у меня есть время до пятницы, до пяти вечера. Она начинает рассказывать мне правила игры. Мне предстоит зарядить мобильник, когда я приду домой, потому что она будет на связи. Напоминает, что у нее остался пистолет, на котором есть мои отпечатки. Впоследствии его можно будет использовать как орудие убийства. Она говорит, что стерла мои отпечатки с ножа перед тем, как сказать полиции, где он может быть найден, но мне от этого не легче.
Когда она уходит, я остаюсь бессмысленно глядеть на воду, барабаня пальцами по крышке портфеля, наблюдая за птицами. Выстукиваю ритм, который никогда раньше не слышал. Похоже, моя жизнь следует этому ритму. Некоторые утки оглядываются на меня. Может быть, им тоже нужны деньги.
Сто тысяч долларов — это сумма, которую я даже не могу толком осознать, и я уже точно знаю, что никогда не раздобуду столько денег.
Интересно, Мелисса это понимает? Даже если случится чудо, и я их достану, ничто не, помешает ей потребовать столько же на следующий год, или на следующий месяц, или даже на следующий день.
Водитель в автобусе оказывается скучающим сорокалетним мужчиной со слуховым аппаратом, который орет мне «привет», когда я вхожу, и «удачи», когда я выхожу. Придя домой вижу, что лампочка на автоответчике мигает. Нажимаю кнопку для того, чтобы услышать мамин голос, требующий, чтобы я пришел к ней сегодня на ужин. Когда она настаивает, лучше идти. Она также говорит, что звонил Уолт Чедвик и пригласил ее на обед. Она приняла приглашение и пересказывает весь их телефонный разговор до тех пор, пока в моем автоответчике не заканчивается пленка.
Когда я открываю дверь в ванную, оттуда выскакивает кот, и я чувствую себя виноватым, потому что совершенно забыл о нем. Я принимаю душ, привожу себя в порядок, одеваюсь в приличную одежду, надеясь, что маме не удастся найти в моей внешности ничего, по поводу чего можно было бы поворчать. Снова запираю кота в ванной, пообещав ему купить какой-нибудь еды на обратном пути.
Краду машину и паркуюсь в одном квартале от маминого дома. Услышав шум прибоя, начинаю улыбаться. Представляю, как спускаюсь к пляжу и иду купаться. Чтобы представить себя мокрым, воображения уже не хватает.
Я на полпути к двери, как вдруг мама открывает ее и выходит на улицу. Выглядит она лучше, чем за последние несколько лет. Я не успеваю и слова сказать, как она обнимает меня. Я тоже обнимаю ее — умудряясь обезопасить свой пах — чтобы избежать дергания за уши.
— Я так рада тебя видеть, Джо.
— И я рад тебя видеть, мам.
Она отодвигается от меня, но оставляет руки на моих плечах.
— Уолт пригласил меня завтра на обед. Знаешь, я не видела Уолта с похорон, а ведь твоего отца нет в живых уже шесть лет.
— Восемь, мам.
— Как летит время, — говорит она и ведет меня внутрь.
Оно летит, когда тебе хорошо. Так что не знаю, почему это оно так быстро пролетело для мамы.
— И куда вы пойдете? — спрашиваю я.
— Он мне не сказал. Сказал, что сюрприз. Он заедет около одиннадцати.
— Здорово.
— Я пойду в этом. — Она поворачивается кругом, чтобы показать мне платье — нечто уродливое с длинными рукавами, выглядящее так, будто сначала было сшито из использованной мешковины, а потом вымочено в крови.
— Что ты думаешь?
— Даже не помню, когда в последний раз видел тебя такой красивой и такой счастливой, мам.
— Хочешь сказать, что я никогда не выгляжу счастливой?
— Вовсе нет.
Она хмурится.
— Значит, что я никогда не выгляжу красивой.
— Я этого тоже не говорил.
— Тогда что ты говоришь, Джо? — раздражается она. — Что, я не заслуживаю счастья?
— Да ничего такого, — говорю я. — Просто говорю, что ты здорово выглядишь. Я уверен, что Уолт будет просто очарован.
Похоже, я попал в точку, потому что ее лицо расплывается в улыбке.
— Ты так думаешь?
— Иначе и быть не может.
— Значит, тебя это не беспокоит?
— Что именно?
— Твоего отца уже шесть лет как нет…
— Восемь.
— И я просто иду пообедать с Уолтом. Я не выхожу за него замуж. Я не прошу, чтобы ты называл его папой.
— Я знаю.
Она наклоняется и, вместо того, чтобы ударить меня, снова обнимает.
— Мы должны быть благодарны тебе, Джо, — шепчет она. — Если бы не ты, он бы никогда не позвонил.
Мама накрывает на стол. Вместо котлет она приготовила цыпленка, которого купила со скидкой на прошлой неделе. Цыпленок слишком большой для двоих, но остатки, половину как минимум, она уберет в холодильник. К счастью, она приготовила его практически идеально. Одна из немногих вещей, которые маме еще удается делать правильно. Цыпленок оказывается сочным и ароматным, и скоро с моих пальцев начинает капать куриный жир.
— Я позвоню тебе завтра вечером, Джо, и расскажу о нашем обеде.
— Угу.
— Может, в эти выходные мы выберемся втроем куда-нибудь поужинать. Хочешь?
— Конечно. Было бы очень мило, — говорю я, не успев придумать ничего похуже. Хватаю салфетку, которую дала мне мама. Она всегда говорила, что я ем неряшливо.
Она забирает пустые тарелки и начинает убираться. Я заворачиваю кусок курицы в салфетку и убираю в портфель, для кота. Мои руки покрыты жиром.
— Я только пойду руки помою, хорошо, мам?
— Хорошо, Джо.
Иду в ванную, доедая по пути кусок цыпленка. Когда прохожу мимо туалета, представляю ее сидящей там с ночной рубашкой, обмотанной вокруг пояса, с очками на носу, состыковывающей очередные две детальки паззла. Падаю на колени и, опустив голову, фокусируюсь на ковре. Тошнота постепенно проходит. Когда я включаю свет в ванной, пальцы соскальзывают с выключателя. Отдергиваю занавеску в душе. У мамы совмещенные душ и ванная, но она всегда пользуется только душем. Я пытаюсь открыть кран, но пальцы опять соскальзывают, поэтому я нагибаюсь и просто начинаю вытирать жир о дно ванны. Трачу на это около минуты, покрыв хорошую площадь. Жир довольно легко сходит с моих пальцев и с ладоней тоже. Он светлый, поэтому мама ничего не заметит. Она сможет это разглядеть, только если посмотрит на ванну под определенным углом и при определенном освещении. Я доедаю курицу. Она остыла. Берусь за кран, теперь он легко открывается. Мою руки и возвращаюсь на кухню.
— Уолт был так мил по телефону, Джо.
Уолт. Жаль, что я его тогда отпустил.
— Да, он и мне показался очень милым, мам.
Я сажусь за стол, а она заканчивает мыть посуду. Предлагаю помочь ей вытереть тарелки, но она отказывается. Продолжаю наблюдать за ней, размышляя, каково это — быть женщиной, родившей меня. Как она может думать, что я голубой? Что я ей сделал, что она так думает? Я ее сын, а она даже не окажет мне любезности в том, чтобы усомниться.
Я не голубой, мам. Я не голубой.
Она бубнит о Уолте еще час или около того, перед тем как наконец меня отпустить. Стоя на пороге, окруженный ночью, шумом прибоя и влажным и теплым воздухом, который чуть касается моей кожи, я поднимаю голову и смотрю на звезды, и все они наблюдают за моей матерью. Когда-нибудь ее дух поднимется туда, в рай, к Богу. Она сможет снова разговаривать с папой.
Я начинаю хихикать. И папе, и Богу предстоят тяжелые времена.
Я обнял ее перед тем, как уйти. Я буду по ней скучать.
Паркую ту же украденную машину за квартал до дома. Быстро приближается пятница, и…
Господи!
Я роняю портфель и бегу к аквариуму. Несколько ножей выпадают из чехлов, и звук получается как от цимбал. Погружаю обе руки в аквариум. Вода внутри мутная. По поверхности плавают несколько десятков чешуек. Засовываю руки поглубже, ощупью пытаюсь найти своих рыбок и, практически одновременно, нахожу их глазами. Одна из них валяется перед моей кроватью. Другая — около кухни. Обе покрыты кровавыми царапинами. Сообщение, оставленное Мелиссой, вполне очевидно.
Я подхожу к Шалуну, как вдруг из-под кровати выскакивает кот, цепляет когтями рыбку, отшвыривает ее на другой конец комнаты, бежит за ней, берет в зубы и снова бежит к кровати. У самой кровати рыбка выпадает у него из пасти, но кот продолжает бежать, либо понимая, что его застукали и он здорово влип, либо все еще думая, что рыбка у него в пасти. Как бы там ни было, он бежит, бежит так, будто и не ломал никогда лапу, и я понимаю, что все это сделала никакая не Мелисса.
— Сукин сын! — ору я, шагнув к Шалуну и опустившись рядом с ним на колени. Он выглядит мертвым. Я беру его в руки — он холодный, но рыбы и должны быть холодными, правда? Отношу его к аквариуму и бросаю в воду, надеясь, что время еще есть и я успею его вернуть. Подбираю Иегову, доношу до аквариума и тоже бросаю в воду. Шалун уже плавает брюшком вверх. Через пару секунд Иегова к нему присоединяется.
Я кружу их по аквариуму, заставляя плавать вдоль стенок, а потом давлю на их маленькую грудь и, хотя все это кажется бесполезным, окончательно сдаюсь лишь минут через десять. Резко разворачиваюсь и встаю прямо перед постелью. Этот чертов дорогущий кот убил моих двух лучших друзей. Я кидаюсь на кровать, беру ее за края и ставлю на бок. На пол ссыпается куча мусора. Матрас и простыни соскальзывают. Мой пах начинает побаливать, но не так, как болит сердце. Кот смотрит на меня снизу вверх, в полном шоке, голова его чуть повернута набок, а глаза вытаращены. Когда я наклоняюсь, чтобы схватить его, он начинает пятиться. Уши у него прижаты, и выглядит он так, будто готов меня убить. Тогда я вытягиваю ногу и пытаюсь наступить ему на спину, но он видит это и замирает прямо передо мной, поэтому мне приходится скорректировать траекторию, и, когда я это делаю, мой пах взрывается болью. Я резко опускаю ногу на пол, на то место, где только что был кот, и невыносимая боль в моем фантомном яичке заставляет меня упасть на колени.