Утром, захватив с собой тетю Азалию с дядьком Васылем и оставив овчарку в квартире, выехал на кладбище. Могила родителей — осевший холмик с покосившимся крестом, была в его конце, со многими свежими.
Остановив мотоцикл рядом, капитан слез с седла, снял фуражку и долго стоял молча. Сказав старикам: «Помянем», достал из багажника бутылку водки, четверть кирпича хлеба и солдатскую кружку. Выбив ладонью пробку, наполнил кружку доверху, протянул ее соседу.
— Зэмля вам пухом, — сказал тот, глядя на могилу, и сделал несколько глотков.
То же сказала и Азалия, чуть пригубив. Николай допил без слов.
— А расстреливали их украинцы с «Галичины»[43], — нахмурился старик. — Те еще звери.
— Я запомню, — ответил капитан. — Такое не забывается.
Вернувшись домой, отдал часть оставшихся продуктов старикам (Львов жил по карточкам), заправил примус бензином, сварил кашу, накормил четвероногого друга, а потом решил устроить приборку. Когда у Исаева было тяжело на душе, он занимал себя работой. Она отвлекала и успокаивала.
Помимо прихожей с кухней в квартире имелись две комнаты, обставленные простой, но удобной мебелью, вода с канализацией, а также дровяная печь с камином. В трехстворчатом шифоньере отсутствовали многие вещи родителей (наверное, их обменяли на еду), но сохранились несколько его сорочек, выходные туфли и коричневый, с золотистой нитью шевиотовый[44] костюм.
Вынув из кладовки ведро со шваброй и тряпки, для начала смахнул везде пыль, затем вымыл пол и, отворив окна, проветрил жилище. Потом, прихватив ключ от их секции в сарае, вместе с Рексом спустился вниз. Отпер заржавевший навесной замок, распахнул одну половину двери. Дров внутри не было, только остатки коры, в углу темнели две пустых кадки, да на полке вдоль стены пылился десяток стеклянных банок. У другой, затянутый паутиной, стоял велосипед «ЗиФ», купленный Исаевым после летней практики в поле, на втором курсе. Здесь он тоже навел порядок, вымыл мотоцикл, закатил внутрь и повесил замок на двери.
Чуть позже, надев китель с галифе и почистив сапоги, Исаев оставил Рекса на попечение Василя Карповича (тот как раз собрался погулять в парке) и, выяснив, как доехать до обкома партии, направился к ближайшей трамвайной остановке. Сошел с трамвая на улице Виниченко, у стоявшего при входе в обком милиционера поинтересовался, где находится управления НКВД.
— Да вон то здание напротив, через площадь, — показал тот рукою.
Цокая подковками, пересек площадь, взглянул на черную вывеску, поднялся по ступеням. В гулком вестибюле подошел к столу дежурного, предъявил офицерское удостоверение и сообщил, что хотел бы встретиться с начальником отдела кадров. Тот внимательно прочитал, вернул и снял трубку.
— Здесь к вам капитан Исаев. Хорошо, понял, — вернул трубку на место. — Сейчас за вами придут.
Минут через пять сверху спустился старший лейтенант.
— Вы Исаев?
— Я.
— Пройдемте.
Оба поднялись на второй этаж, проследовали по длинному коридору с истертым паркетом, вошли в одну из дверей с номером на табличке. Внутри, за рабочим столом сидел однорукий офицер и просматривал в папке документы, а напротив девушка в кудряшках бойко стучала на машинке.
— Прошу вас, — указал старший лейтенант на еще одну дверь, обитую дерматином. Исаев потянул ее на себя:
— Разрешите?
— Да, — внимательно оглядел его лысый подполковник. — Присаживайтесь, я вас слушаю.
Николай шагнул к приставному столу, отодвинул стул, сел.
— Я капитан Исаев, демобилизован из военной контрразведки СМЕРШ, хотел бы продолжить у вас службу.
— Вот как? — пожевал губами кадровик. — Изложите мотивы.
— Желаю истреблять бандеровскую сволочь.
— Приходилось с ними сталкиваться?
— Бывало.
— В таком случае разрешите взглянуть на ваши документы.
Исаев извлек из нагрудного кармана кителя и протянул ему удостоверение.
— Тэкс, что мы имеем, — развернул бордовые корочки хозяин кабинета. — Фамилия, имя отчество, номер части, подпись командира, печать, — перевернул страничку, — место рождения, состоящее на руках оружие… Наградной вальтер от товарища Абакумова? — высоко вскинул брови.
— Да, за ликвидацию немецкой резидентуры.
— В качестве кого участвовали?
— Командира оперативно-розыскной группы СМЕРШ 1-го Украинского фронта.
— Чистильщик?
— Вроде того.
— Достойная профессия, — вернул подполковник удостоверение. — А в связи с чем демобилизовались?
— По сокращению штатов.
— Ну что же, Николай Иванович, — назвал по имени-отчеству. — Вы нам очень даже подходите. С таким боевым опытом и специализацией. Я доложу о встрече комиссару, уверен, он возражать не станет, ну и запросим ваше личное дело, сами понимаете.
— Понимаю, — ответил Исаев.
— Кстати, назовите мне ваш адрес, — раскрыл лежащий на столе блокнот.
Капитан назвал, подполковник записал, вслед за чем выписал пропуск:
— Сдайте при выходе. А теперь до встречи, — встав, протянул руку. — Отдыхайте пока, мы вас пригласим.
Выйдя из здания управления, Николай решил немного прогуляться, хотя Львов особо не любил — тот отдавал чужбиной. Основанный в тринадцатом веке Даниилом Галицким, город долгое время входил в состав Польши, а потом Австро-Венгрии, именуясь Лембергом, что сказалось на городской архитектуре и укладе, заимствованных оттуда.
В религии преобладали католическая вера с иудейской, православная практически отсутствовала. Городское, да и сельское население в большей части имело особый гонор, считая только себя истинными украинцами. К жителям восточных областей относились свысока, русских же пренебрежительно называли москалями. Своеобразным был и язык: смесь украинского и польского с венгерским.
По дороге встретился рынок, и Исаев решил зайти туда, ради интереса. На запруженной народом площади с магазинами, киосками и латками слышался украинский с польским, реже русский говор, все что-то продавали и покупали. Цены были высокими, как и во время войны: буханка хлеба стоил 354 рубля, кило масла — 735, свинины — 390, литр молока — 76, десяток яиц 198 рублей.
«Да, при таких ценах моих денег надолго не хватит», — подумал Николай, отдав средних лет мужчине полторы сотни за две пачки «Беломора». При этом обратил внимание, что таких, как этот, на рынке было немало — говоривших на суржике[45] и нагловатых. Судя по всему, на фронте они не были, всю войну где-то отсиживались.
— Украл, украл, злодюга! Ловите его, люди добрые! — заверещала впереди какая-то тетка.
Ныряя между ног и отталкивая мешавших, навстречу Исаеву мчался замурзанный курчавый мальчик лет семи, с хлебом подмышкой. Когда пробегал рядом, лузгавший семечки парубок в свитке сделал ему подсечку (воришка упал) и схватил за шкирку.
— Мало вас, жидов, вешали и стреляли, — наклонился.
— А ну отпусти пацана! — побелел глазами капитан.
— Не встревай, москаль, — оглянулся тот и… упал вниз лицом от удара по затылку.
— Убили! — всплеснул руками старик, торговавший рядом салом.
Вокруг тут же собралась толпа, потом раздалась трель свистка. Сквозь толпу пробился наряд милиции:
— В чем дело?
Исаев, держа мальчика за плечо, рассказал. После чего всех участников доставили в отделение. Там у него проверили документы, а те, что были у парубка, оказались липой. С переклеенной фотографией.
— Ну-ка, встань, — приказал ему дежурный лейтенант и, подойдя вплотную, обнюхал.
— Схроном пахнет, обыскать и в камеру, — приказал наряду. — Вам, товарищ капитан, спасибо.
— А как с ним? — взглянул Николай на сидевшего на лавке мальчугана.
— Передадим в детприемник. Сейчас в нем таких много…
Остальные дни Николай тоже провел в делах: съездил еще раз на кладбище, где привел в порядок родительскую могилу; доставил во двор машину швырка[46] с разбитых за городом немецких позиций, который поколол вместе с дядьком Васылем, а еще наладил Азалии Петровне швейную машинку «Зингер». По вечерам, выгуляв Рекса, Николай с упоением читал книги (у родителей имелась небольшая библиотека) — Чехова, Гоголя, Мопассана.
В среду следующей недели через посыльного его вызвали в НКВД. Сначала была встреча с начальником отдела кадров, а потом с начальником управления — комиссаром милиции 2 ранга. Это был худой, лет пятидесяти человек, в круглых очках, как у Берии. На зеленом сукне стола перед ним лежали две папки.
— Присаживайтесь, капитан. Я изучил ваше дело, — положил на одну папку ладонь, — вы нас устраиваете. Вот приказ о приеме на службу, — извлек лист бумаги из второй папки, — ознакомьтесь и распишитесь.
Исаев всё исполнил.
— А теперь ряд вопросов, — начальник управления спрятал приказ в папку. — Насколько владеете польским?
— Свободно. Когда служил в погранвойсках, у меня был друг-поляк. Да и потом приходилось с ними общаться.
— Последнее время руководили оперативно-розыскной группой?
— Так точно, в составе четырех сотрудников.
— Кроме ликвидации немецкой резидентуры имелись другие?
— Да. Парашютистов и власовцев[47].
— В таком случае у меня для вас предложение, — помолчав, сказал начальник. — У нас была группа, легендированная под боевку УПА. Действовала в лесах, вступая в контакты с настоящими и уничтожая их. Зимой погибла. Сейчас сформирована вторая, под видом боевки аковцев. Требуется опытный командир. Полагаю, вы тот, кто нам нужен.
В кабинете снова возникла тишина, нарушаемая ходом напольных часов у двери, тихим и размеренным.
— Я согласен, — нарушил ее Исаев.
— Ну, вот и отлично, — пожал ему руку комиссар. — Да, чуть не забыл. На службу желательно приходить в гражданском. Чтобы меньше бросаться в глаза бандеровской агентуре, работающей против нас. В противном случае можно получить пулю на улице или гранату в окно, находясь дома.