— организацию политических убийств польских чиновников на ее ранней стадии и своих ближайших соратников в борьбе за лидерство;
— сотрудничество с «Абвером» в годы войны, а также с Центральным разведывательным управлением США и «Сикрет интеллидженс сервис» Великобритании — после.
Глубоко была изучена и его личность, вызывавшая гадливость. По свидетельствам близких связей лидера ОУН, в том числе знавших его с молодых лет, это был болезненный, мстительный и завистливый человек, с манией величия и садистскими наклонностями.
В детстве под предлогом выработки силы воли он умерщвлял домашних животных, а в скаутском отряде, где состоял, имел кличку «Кошкодав», наушничал командирам, избивал слабых и пресмыкался перед сильными. Согласно протоколу допроса военнопленного Эрвина Штольце, начальника второго отдела Абвера, начиная с 39-го года, Бандера активно сотрудничал с немецкой разведкой. Но, являясь ценным агентом, был фанатиком, карьеристом и фактически бандитом, отрицая любые нормы человеческой морали. За растрату крупной суммы денег, полученных на проведение операций, и двурушничество[71] помещался на перевоспитание в концлагерь.
Бытовая характеристика «идеолога» излагалась в показаниях захваченного чекистами руководителя службы безопасности ОУН Мирона Матвейко, являвшегося личным охранником Бандеры и тоже была нелицеприятной. Из них следовало, что он постоянно и открыто изменял жене, избивал ее беременную, а еще присваивал партийную кассу. Отличался жадностью и скотскими привычками.
«Да, полнейшая мразь. И как земля носит таких?» — рассматривая фотографии объекта, думал Исаев.
В отличие от Бандеры, его заместитель Лев Ребет выглядел вполне прилично. Будучи профессором права в поте лица трудился в печатавшемся в Мюнхене оуновском журнале «Украинский самостийнык», писал научные труды об исключительности своей нации и борьбе с Советами, а еще был Главным судьей ОУН, утверждавшим смертные приговоры.
Закончив работу с документами и заперев дело в сейф, Исаев отправлялся к себе в гостиницу, где в номере изучал немецкий язык с приходящей репетиторшей. Была она представительной и в возрасте, звали Амалией Львовной. В прошлом заведовала кафедрой в ИнЯзе[72].
— У вас хорошие способности, молодой человек, — сказала после третьего занятия. — Берлинский диалект не гарантирую, но через три месяца язык будете знать прилично.
После обеда и часового отдыха Исаев направлялся в соседнее здание, где в учебном классе вместе с еще десятком незнакомцев под руководством опытных инструкторов изучал специальные средства и технику. К таким относились яды с психотропными веществами, стреляющие авторучки, помады и зонты, закамуфлированные под бытовые предметы фотокамеры, система наблюдения «Магнолия», а также многое другое. Два раза в неделю группа выезжала на неприметном автобусе ГЗА-651 в столицу, где отрабатывалась в слежке за учебными объектами, приемах ухода от нее и проведении тайниковых операций. А еще по вечерам, отужинав с Вилорием в буфете, Николай палил с ним в тире по мишеням и укреплял организм в спортзале.
Со слов майора, он не так давно вернулся из очередного вояжа в Латинскую Америку и находился, как сам выразился — на декомпрессии. Поучиться у «дипломата» было чему. Из любой модели пистолетов (отечественных и зарубежных) он без промаха бил в цель. Мог делать это с двух рук, на месте и в движении. А еще стрелял в полной темноте на слух. Даже при своей богатой практике подобного Исаев не встречал.
Удивил он Николая и приемам рукопашного боя, когда в первом же поединке Исаев обрушился на маты, сбитый ударом пяткой ноги в лоб.
— Что это было? — с трудом поднялся и икнул.
— Каратэ, — улыбнулся Львов. — Если есть желание, за литр дам несколько уроков.
— Заметано, — пощупал голову Николай. — Только больше так не бей, у меня мозги чуть не вылетели.
Этим же вечером, приняв душ, оба сидели у Исаева и пили купленный в буфете коньяк, закусывая бужениной.
— Так где ты такому научился? Стрельбе и этому самому каратэ? — поинтересовался Николай, когда приняли по первой.
— В Харбине, — сжевал ломтик мяса Львов. — Там отец в тридцатых служил при нашем Генконсульстве, занимался охраной. Так он меня тренировал в стрельбе, а один его знакомый японец держал платную школу каратэ — в ней и натаскался. Потом это здорово пригодилось, когда попал в систему и закончил высшую школу НКВД на Ленинградке.
— И где после нее служил? — снова плеснул в стаканы Исаев.
— Как и папаша, в охране нашего посольства в Латвии, а с началом войны отозвали в Москву. Ловил здесь агентов, сигнальщиков и другую шелупонь. Сначала опером, а затем старшим группы. Еще в 44-м участвовал в обеспечении безопасности Ялтинской конференции в Крыму.
— Сталина видел?
— Только кортеж издалека. Мы в основном по горам да лесам шарили. Зато прищучили в районе Балаклавы немецких диверсантов. Восемь кончили в бою, четырех, захватив, по полной допросили. Оказались заброшенной туда спецкомандой «Днепр», старший — оберфенрих Райберг. Ну а перед самой конференцией, в июле, наши ребята под Алуштой захватили вторую группу, собиравшую информацию о возможных передвижениях членов делегации и полгода скрывавшуюся в лесах.
— Да, дипломатическая у тебя была служба, — рассмеялся Исаев.
— Это что, я был и в Потсдаме, когда Сталин, Рузвельт и Черчилль встречались второй раз. Правда, там было тихо. Зато попробовал шотландского виски — с нашей водкой рядом не стояло, да погуляли с немками. Ну что? Давай еще выпьем?
Выпили по полстакана, закусили.
— А ты что, не женат? — размяв папиросу, чиркнул спичкой Николай.
— Нет, и стариков моих нет. Отец погиб в Тегеране, мама умерла от голода в блокаде. А ты?
— Женат, растим сына.
— Ну а где столько орденов нахватал? У меня лишь «Отечественная война» да две медали.
— В полковой разведке, а потом СМЕРШЕ был там чистильщиком.
— Слышал про таких, но встречаться не приходилось.
Засиделись до поздней ночи, а потом отправились спать. Где-то в лесу пел козодой, в открытые окна наносило запах хвои. Утро встретило прохладой и росистой травой, оба шагали по дорожке. Когда, позавтракав в столовой, направились к зданиям, Исаев поинтересовался у Львова, что за плита между ними.
— В память погибших, что обучались на объекте. Давай подойдем, расскажу про некоторых.
Герой Советского Союза, Николай Иванович Кузнецов, — указал на одну из надписей. — Воспитанник Судоплатова, разведчик и диверсант. Выступая под именем обер-лейтенанта Зиберта, с сорок второго по сорок четвертый в Ровно и Львове застрелил заместителя гауляйтера Украины Геля и подорвал гранатой второго — Даргеля, захватил командующего «восточными батальонами» генерала Ильгена, а также ликвидировал начальника отдела рейхскомиссариата Функа и шефа правительства Галиции — Бауэра.
— М-да, — покачал головой Исаев, — мне такое и не снилось. А как он погиб?
— Этого не знаю. А вот Иван Данилович Кудря. С первых дней войны оставлен в Киеве руководить оперативно-диверсионной группой. В течение года провел там несколько успешных операций, смог получить и передать в Центр ряд особо ценных сведений. Захвачен гестапо, три месяца подвергался пыткам, на которых ничего не сказал, расстрелян… Владимир Александрович Молодцов. В начале войны заброшен в Одессу для проведения спецопераций. Создал два партизанских отряда, активно действовавших с позиций катакомб. В 42-м захвачен румынской «сигуранцей» и после бесплодных допросов казнен. Про других, к сожалению, не осведомлен. Хотя в архивах все есть.
Оба немного помолчали, склонив головы, а затем вошли в подъезд — продолжать дело погибших.
Незаметно пролетели три месяца, наступила зима, все вокруг покрылось пушистым снегом. В один из таких дней, поутру, зайдя в комнату Исаева, Львов, в шапке, пальто и с чемоданом сказал:
— Бывай, Коля, может, еще и встретимся.
— Бывай, — крепко пожал тот руку друга. — Возможно.
И потом долго смотрел в окно на удалявшуюся фигуру. Расставаний таких помнил много. Встреч — меньше.
В конце декабря, вызвав Исаева к себе, Дроздов вдруг заговорил с ним на немецком. Николай ответил. Так беседовали минут пять.
— Ничего, — перешел генерал на русский. — Вполне. А теперь слушай. Отпускаю с завтрашнего дня к семье (в груди екнуло). Третьего января быть на службе. Едешь в командировку.
— Ясно, Виктор Александрович. Разрешите идти?
— Давай, подарки купить не забудь. И вот, возьми, — протянул спецталон, — с билетами, сам понимаешь.
Следующим утром, заказав такси, Исаев доехал до Москвы. В ЦУМЕ, рядом с которым уже мигала елка, купил подарки и взял курс на Внуково. В Жуляны прилетел в полдень, а спустя час звонил в дверь своей квартиры. Радости семьи не было предела: Оксана с сыном бросились обниматься, а Рекс, басовито лая и толкаясь, вертелся вокруг.
— Ну, будет, будет, задавите, — растрогался Николай, после чего, определив на вешалку пальто с шапкой, вручил всем подарки: жене — ожерелье из янтаря, сыну — фотоаппарат «ФЭД», а овчарке — очередного неваляшку.
— Вовремя, — сказал Алешка. — А то он старому голову откусил.
— За что?
— Перестал качаться.
Новый год, как положено, встретили за праздничным столом, под бой курантов.
Взрослые пили шампанское, Алешка — щипавшее в носу ситро, а его приятель аккуратно лакал кефир, до которого был большой охотник.
— Ура, салют! — внезапно закричал мальчишка, соскочив со стула, и подбежал к окну. Над Софийской площадью в ночное небо взлетали, рассыпаясь звездами, праздничные фейерверки.
Поскольку ночь была погожей, Исаевы, одевшись и прихватив с собой Рекса, спустились вниз и по хрустящему снегу направились на площадь. Там у памятника Богдану Хмельницкому уже гуляло много народа. То и дело слышался веселый смех, где-то играл баян, многие поздравляли друг друга. Оправившая от войны Страна вступала в новый, 1955-й год.