дальнем конце двора за накрытым дастраханом, под помостом тихо журчал арык.
Для начала выпили по одной — в честь знакомства, затем по второй — за счастье молодых, обстановка стала непринужденной, разговорились. При этом выяснилось, что отец Ирины, воевал на том же фронте, что и Николай Иванович, артиллеристом, а после войны, оставшись в этих местах, работал горным мастером на вольфрамовом руднике. Теперь на заслуженном отдыхе, жена продолжает трудиться в одной из городских больниц.
Затем оговорили все связанные со свадьбой вопросы и с утра приступили к их реализации: молодые отправились в ателье покупать себе всю необходимую атрибутику, а старшие заказали для мероприятия кафе, определив число гостей, перечень блюд и напитков.
Свадьба, как говорится, прошла на уровне, с тамадой и музыкантами. Гостей было три десятка. Друзья Алексея — офицеры-пограничники во главе с заместителем начальника Отряда, сослуживцы и подруги Ирины, а также друзья ее родителей. После нее молодые отправились по путевке (подарок командования) на две недели в высокогорный курорт «Ходжа Оби Гарм», а Исаевы вместе с родителями Ирины, осмотрев достопримечательности столицы, съездили и отдохнули на базе отдыха Кайракумского водохранилища. Оно было самым большим и живописным в Таджикистане, пополняемое водами Сырдарьи. Берега украшали многочисленные сады и орошаемые поля с бахчами.
В первую же ночь, оставив жен мирно почивать в гостинице, мужья отправились на рыбалку, благо Степан Романович в багажнике «Жигулей» прихватил для нее все необходимое. Расположившись под звездным небом в километре от базы, разожгли костер, наживили крючки и забросили спиннинги. Спустя час поймали несколько сазанов и лещей, из которых сварили наваристую уху, под нее распили бутылку водки. Ну а потом, как водится, закурили и разговорились, вспоминая войну, погибших друзей и фронтовые пути-дороги.
Исаев рассказал о своей службе в армейской разведке, а потом на Западной Украине, помянув недобрым словом бандеровцев.
— У меня тоже была с ними встреча, — пошевелил Сазонов палкой догорающие угли. — Зимой 44-го, освободив Киев, в числе других соединений наша стрелковая дивизия с боями вышла на Левобережную Украину. После одного из боев батарея, в которой я тогда командовал огневым взводом, расположился на окраине только что освобожденного нашими войсками небольшого украинского местечка, дотла сожженного отступавшими немцами. Артиллеристы стали оборудовать огневые позиции, а ездовых комбат отрядил разведать окрестности и по возможности достать продуктов — с ними, как всегда, было туго.
Выехали они на трофейной пароконной фуре, под началом старшины батареи — уроженца тех мест. Перед отъездом командир проинструктировал его, приказав быть повежливее с местным населением.
— Усэ будэ гаразд, товарыш капитан. Цэ ж наши браты, — заявил сержант, воевавший с июля 41-го.
Ни к вечеру этого дня, ни следующим утром бойцы в расположение части не вернулись. И только к обеду на еле плетущейся кляче появился старшина. У передового охранения он свалился с коня и потерял сознание. Вид у сержанта был страшный: лицо — кровавое месиво, на теле изодранное нижнее белье, руки с босыми ногами обморожены.
Когда с помощью фельдшера и спирта старшину привели в чувство, он рассказал следующее.
Первые два села, которые им встретились на пути, были разграблены и сожжены. Решили ехать дальше и в нескольких километрах, в низине за буковым лесом обнаружили небольшой хутор. Он был цел. Из дымарей крытых гонтом хат вились струйки дыма, в хлевах помыкивала скотина, дед в кожухе поил у речки лошадей.
На рысях спустились с пологого холма и подъехали к крайнему дому. И тут из стоящей напротив стодолы ударил пулемет. Двое солдат были убиты наповал, а старшина с ездовым схвачены выскочившими из хаты вооруженными людьми. Они были пьяные, в полувоенной форме и с трезубцами на околышах фуражек.
— Ну й далы воны нам, — едва шевеля разбитыми губами, хрипел сержант. — Мэнэ николы так нэ былы. А потим роздягнулы и повэлы розстрилюваты.
Поставылы на бэрэзи и вжарилы зи шмайсерив та гвынтивок. Стэпана вбылы, а я за мить до пострилив сам впав у воду. Тым и врятувався. А колы бандыты пишлы до хутора, пэрэбрався на другый берег, у лиси надыбав на якусь коняку и добрався до вас…
— Сколько их было и кто они, по-твоему? — поинтересовался комбат.
— З дэсяток. Мабуть бандэривци, бо размовлялы по вкраинськи и лаялы москалив.
Посовещавшись с замполитом, капитан приказал мне взять орудийный расчет, отделение артразведки и уничтожить хутор.
— Чтоб от него одни головешки остались! А ребят обязательно привези…
Уже в сумерках наш «студебеккер», к которому прицепили одну из уцелевших после боев сорокопяток, помигивая затененными фарами и тихо урча мотором, встал на опушке леса, в километре от хутора. Орудие отцепили и на руках втащили на поросший кустарником холм. Оттуда хутор был виден как на ладони и тускло мерцал огоньками окон. Во дворах побрехивали собаки, а из крайней к лесу хаты доносилась сечевая песня о гетьмане Сагайдачном.
Проминяв вин жинку
На табак, на люльку,
Нэобачный!..
— ревели пьяные мужские голоса.
— Запорожски писни спивають, гады, — выматерился кто-то из ребят.
Первыми залпами мы разнесли стодолу, а затем перенесли огонь на дом, из окон и чердака которого по нам стали бить из пулемета и винтовок. Выскочивших из горящей постройки вопящих бандитов уничтожили из спарки, установленной на «студебеккере». Через полчаса все было кончено. Подожженный снарядами хутор горел, а между домами метались выскочившие из построек свиньи и лошади.
Оставив у орудия наводчика с заряжающим, цепью рванули к хутору. Оттуда больше не стреляли. В постройках и погребах обнаружили десяток перепуганных стариков, женщин и детей, а из подпола крайней хаты извлекли трех чубатых мордоворотов в немецкой форме.
Для начала бойцы отходили их прикладами, и я не препятствовал. Затем накоротке допросил бандитов и приказал расстрелять. В пленных мы не нуждались. Двое смерть приняли молча, а третий упал на колени и зарыдал: «Нэ вбывайтэ, ми ж браты!»
Наших ребят отыскали на берегу речки. В одном белье они лежали вмерзшие в лед и мертвыми глазами смотрели в небо. Капитану же по возвращении я доложил, что уничтожена группа бандеровцев. Пленных не было…
Окончив свой рассказ, Сазонов замолчал, а Николай Иванович бросил в угли окурок:
— Я бы сделал то же самое.
По окончании отпуска они с женой вернулись домой, жизнь продолжалась. Через год у молодоженов родился мальчик (назвали Ваней), а спустя еще три майор Алексей Николаевич Исаев погиб в Афганистане при выполнении боевого задания. Родители срочно вылетели в Душанбе на похороны.
Был траурный митинг в части, оружейный салют на кладбище, венки на могиле и поминки в Доме офицеров. А после возвращения в Москву у Оксаны Юрьевны случился инсульт, от которого она скоропостижно скончалась.
Теперь прилетели Сазоновы и Ирина с ребенком поддержать Исаева в горе. Когда же после похорон, состоявшихся на Донском кладбище, все вернулись на Чистые Пруды, он предложил невестке вместе с внуком переехать в столицу.
— Квартира у меня трехкомнатная, с работой и садиком для Ванюшки проблем не будет.
— Спасибо, Николай Иванович, — ответила Ирина. — Но моя родина там, как и могила мужа. А вас мы будем регулярно навещать.
Похоже высказались и ее родители.
Глава 14На рубеже веков
Так Исаев остался один.
Потерю жены с сыном он переживал тяжело, стал прихварывать и весной следующего года ушел в отставку. Вернувшись с Кубы, они с Оксаной приобрели в «Березке»[81] «Волгу», на которой по выходным выезжали в Подмосковье, где у них была дача, а как-то даже навестили Крым. И теперь, желая отвлечься от тяжелых мыслей, Исаев решил повидать Скляра с Опрышко, которые, бывая по служебным делам в столице, не раз заезжали к ним в гости.
Первый, возглавив Особый отдел воздушно-десантной дивизии под Тулой, получил генерала, а второй перевелся в территориальные органы, где продолжил службу в должности заместителя начальника УКГБ по Архангельской области. Для начала созвонился со Скляром, тот оказался на месте.
— Всегда рад тебя видеть, командир, приезжай, встречу по высшему разряду!
На следующее утро (в пятницу) Николай Иванович собрался в дорогу, экипировавшись в подаренную Алексеем «афганку» и, загрузив в багажник туристическое снаряжение, а к нему термос с горячим чаем, выехал из кооперативного гаража за домом. Спустя полчаса, оставив позади столицу, автомобиль мчался в сторону Подольска. За окнами мелькали хвойные леса, зеленели поля и рощи.
Дорогу Исаев всегда любил, она давала ощущение свободы и открывала новые горизонты. Закурив сигарету, он щелкнул кнопкой магнитолы.
Не обижайте любимых упреками,
Бойтесь казаться любимым жестокими.
Очень ранимые, очень ранимые
Наши любимые!
Очень ранимые, очень ранимые
Наши любимые!..
— с чувством выдал высокий голос под серебряный перезвон гитар.
На втором куплете глаза у Исаева затуманились, и, съехав на обочину, он остановил машину.
— Совсем плохой стал, — сказал сам себе, дослушав до конца, после чего, включив скорость, снова выехал на блестевшую гудроном трассу. В Тулу въехал в десять утра и вскоре остановился на проспекте Ленина у КПП соединения.
— К генералу Скляру, — предъявил дежурному прапорщику удостоверение.
— Мы предупреждены, — козырнул тот, после чего дал рукой отмашку.
Створки ворот с красными звездами распахнулись, автомобиль въехал на территорию части и покатил к многоэтажному зданию штаба, перед которым росли голубые ели. На стоянке сбоку стояли две черных «Волги» и несколько зеленых УАЗов, Николай Иванович припарковался рядом. Выйдя из автомобиля, одернул куртку и направился к широкому крыльцу.