— Вот в этом двухэтажном здании, где между стен выложены из кирпича кресты, и жили те самые таинственные монахи в отдельных кельях, — заделался гидом Артамонов, грузно прильнув к окошку.
— А сейчас там что?
— Процедурные кабинеты, как раз в кельях. Можем посмотреть. А в том отдельном домике жил настоятель. — И сразу, опережая вопрос, перевел стрелку на нынешнее время: — Сейчас, соответственно, апартаменты начальника санатория.
— А особый отдел у них есть? — без особой надежды поинтересовался Штурмин. Когда Ткач в Плесецке дела правит — оно понятно, там космодром и испытательный полигон в одном флаконе. Но контрразведчик в санатории…
— Как же без них! — удивился некомпетентности москвича капитан. — За рекой — граница, а под нами еще всякое подземное хозяйство…
— Что подземное? — вновь взял стойку Олег.
— Ну, монахи оставили здесь целую сеть подземных ходов, некоторые по десять — пятнадцать километров. Белые-то как уходили?
В самом деле, не вертолетами же их вывозили! Но подземные ходы — это уже почти неопровержимое доказательство того, что Стайер решил финишировать здесь. Оно и понятно: заиметь золото Колчака — и зачем перелопачивать прибрежный песок. Но почему Трофимов сам не пошел на раскопки, если держал в руках разгадку тайны? Нет, геральдисты царской России были категорически не правы, когда придумали сыскарям эмблему легавой с глазом. Самый верный символ — это бессчетное количество знаков вопроса…
— А часовня там, — заместитель подвел Олега к заросшей мхом каменной лестнице и указал вверх. — Двести пятьдесят ступенек. А вот у грешников почему-то получается двести пятьдесят две.
— Значит, поднимемся ближе к небу на двести пятьдесят две, — честно признал свое количество Штурмин. И снова одним голосом сотворил из себя командира: — Мы с Артамоновым несем письмо, вы, — указал хабаровчанам, — обедать. Встречаемся здесь.
Владимир Ильич мужественно попытался что-то возразить, но Штурмин уже ступил то ли на первую, то ли на двести пятьдесят вторую ступеньку.
Где-то на середине пути пришло понимание, отчего храмы воздвигались на холмах и возвышенностях. Не только потому, что ближе к небесам. Просто к Богу нужно идти через усилие…
Часовенка еще недавно, видимо, служила смотровой площадкой для отдыхающих — по ее круглым бокам вилась вверх лесенка. Правда, нижние скобы оказались уже спиленными, закрыв ход для любопытных.
Заставленной строительными козлами оказалась башенка и внутри. Увидев гостей, вниз спустился довольно молодой отец Евгений. Вытер руки, хотя здороваться за руку не собирался. Артамонов стеснительно — при старшем по званию-то — перекрестился. Штурмин, чтобы уж если не расположить, то хотя бы и не оттолкнуть служителя заранее, поднял глаза вверх. И — замер!
С одной из икон на него смотрели… глаза мальчика из московской квартиры, в которой первый раз упустили Богдановича. Но и это оказалось не все. Точно так же, как после разговора с Артамоновым у него сложился смысл посещения Стайером этого заброшенного уголка, точно таким же озарением пришло видение и с дощечки из-под рябчиков. Олег вдруг ясно и совершенно отчетливо понял, чего не хватает в готовившейся им картине. Нимба! Такой чистый, сокровенный и беззащитный взгляд паренька, который видится ему все это время, и в самом деле может возникнуть лишь под нимбом. Одно полукруглое движение царазиком…
Пока Штурмин восстанавливал в памяти образ мальчика, капитан успел отдать письмо отцу Евгению и тот прочел ответ. С достоинством принял отказ:
— Благодарю вас, что соизволили самолично приехать. Храни вас Господь.
— Скажите, а раньше здесь вместо санатория размещался монастырь… — подвинулся ближе Олег, боясь, что собеседник снова полезет вверх заниматься росписью.
— Раньше в монастыре души лечили, а ныне — телеса. Болезни Бог дает нам за грехи, — иносказательно ответствовал монах.
— Скажите, а часто у вас интересуются историей монастыря? — не уходил Олег.
— Почти всегда. Любопытство у людей не по значимости огромно.
— Сюда, как на экскурсию, приходят со всех имеющихся санаториев, — шепнул Артамонов. — Отсюда и вид на Китай открывается очень красивый.
Но не вид, конечно, не здешние красоты могут интересовать Богдановича. Только подземелья. Клад. Золото Колчака. А косичка… скорее всего, она должна указать или привести к месту захоронения. Да, так!
— Пойдем, — заторопил вниз попутчика Олег. С небес — в преисподнюю. Сколько на самом деле ступенек в лестнице?
Выход с нее, как и положено главному атеисту, закрывал «Ленин».
— Еда в машине, — посчитал самым важным и необходимым сообщить он голодным коллегам.
— Давайте сначала поищем начальника особого отдела, — определил приоритеты Штурмин.
Артамонов, как местный, без разговоров направился к домику начальника санатория. Водитель, получивший команду расстелить скатерть-самобранку в машине, сотворил стол мгновенно, и Олег успел до возвращения заместителя перехватить под банку воды пару бутербродов.
— Сейчас будет, — победно поднял ладонь вернувшийся Артамонов.
Олег тут же вложил в широкую лапищу полицейского кусок колбасы с ломтиком хлеба. Лесозаводский заместитель примерился к еде, но растягивать удовольствие не стал — отправил в рот в одно касание.
Особист оказался маленьким, юрким, словно в других краях родившимся. Зато все мгновенно схватил, и особенно постановление прокурора об аресте, и не успели гости дообедать и свернуть грязные газеты, появился с первыми известиями. И какими!
— Богданов купил к нам путевку три дня назад, вместе со своим другом. Сегодня на завтраке предупредили официантку, что на обед, скорее всего, не придут. И точно — не пришли.
— А Трофимов?
— Такого в списках отдыхающих нет.
— У вас есть где-нибудь открытые входы в подземелье?
— Здесь, на территории, все замуровано. Если только где-нибудь со стороны Уссури…
Он посмотрел влево, невольно указывая направление.
— А справа? — подчищал место Штурмин.
— Справа… — Особист замялся. Потом все же нашел нужные слова: — Там у нас военный объект. Справа пройти невозможно.
Как говорится, дай Бог, чтобы там и в самом деле располагался секретнейший из всех секретных объектов. Богданович не имеет права рисковать, поэтому не осмелится полезть туда. А подельника себе какого-то отыскал. И на обед не пришли…
Штурмин демонстративно поправил кобуру — пусть все видят, что дело серьезное. Посчитав на этом агитацию законченной, начал новую точку отсчета. Сначала обратился к юркому особисту:
— Предупредите еще раз военных о возможности появления вот этого человека в зоне ответственности, — Олег вытащил пачку фотографий Богдановича, раздал во все протянутые руки.
Теперь следовало выбрать помощника. Остановился на Артамонове: хоть и грузноват, но знает местность:
— Мы с вами проверим берег реки.
— У меня только газовый, — согласился тот, вытаскивая за ремешок из кармана пистолет.
Газовый — это плохо. Это все равно что конфетка в кармане: раздразнить, но не наесться.
Но переигрывать не стал: случись чего, не простишь ведь себе в первую очередь. Можно, конечно, никуда не ходить, засесть в засаде и ждать ужина. Но вдруг клад найдется или, наоборот, что-то не заладится? Вдруг спугнет ненароком Трофимов?
— Расходимся. Если что… рисковать запрещаю.
— К реке — эта тропинка, — указал контрразведчик на ушедшую и сразу же потерявшуюся в тени и зарослях дорожку.
Не по ней ли ушел утром Богданович?
… Уссури оказалась речушкой достаточно широкой и вертлявой. Правда, берега тоже не особо пресмыкались перед ней и позволяли течь воде только там, где сами считали нужным. На первый взгляд даже показалось, что предпочтение здесь во всем отдается лесу, деревьям которого позволялось спускаться и к самой реке, и возноситься на самые кручи-обрывы, и даже каким-то образом переправляться на многочисленные островки. Словом, каждый жил сам по себе, и поэтому добрососедства не чувствовалось.
— Нам в этом направлении, — махнул заместитель.
В эту — так в эту. Лишь бы ближе к Стайеру. А вот с обувкой снова не угадал: «итальяшки» разносились хорошо, сидят ладно. Но создавались ведь отнюдь не для береговых камней и мокрого песка. Убеждал же себя в Плесецке, что нужно возить кроссовки…
Но под ноги Олег смотрел не столько ради туфель, сколько в надежде зацепиться хоть за какой-то оставленный Богдановичем след. Ведь не по воздуху же он летел, да еще удерживая в когтях или клюве помощника.
И старания Штурмина оказались вознагражденными. Через десяток метров в награду он получил окурок. От папиросы. Один из таких, какой видел в пепельнице на кухне у Трофимова. И вот остаток «беломора» колышется в маленькой поймочке, по времени еще не размокнув окончательно, но и не имея сил вырваться на большое течение и унестись в Амур. Значит, оружие к бою.
Очередная сопка взметнулась под ногами резко, без особых плавных реверансов: хочешь — штурмуй, хочешь — нет, ваши проблемы.
Учитывая уже промокшие ноги и большую вероятность появления грота у уреза воды, Олег жестами распределил обязанности с капитаном: «Вы — поверху, я — низом».
Борис Михайлович со своим весом справлялся вверху трудновато и трещал сучьями похлеще медведя на пасеке.
— Потише, — попросил Олег.
Но попросил совсем тихо, потому что, несмотря на главенство по службе и положению Штурмина, треск не прекратился. Да и забирался Артамонов все выше и выше, дабы не сорваться в реку. Так можно и вообще разойтись в разные стороны. А тут еще Борис Михайлович легонько свистнул.
Торопясь, чтобы Борис Михайлович не наделал еще большего шума, Олег полез по отвесной круче, цепляясь за клыкастые, рваные бока каменного берега.
— Сюда, — окликнул капитан, оказавшийся чуть выше Олега.
А еще выше, под углом, за можжевельником в сопке виднелась дыра. У входа, если судить по штрихам, дня два назад расширенного лопатами, а затем прикрытого от лишних глаз лапником, — множество следов. Штурмин выделил самые свежие отпечатки: один в сапогах, двое в кроссовках.