Странички действительно походили на дневник молодой барышни давно минувших дней. Бумага была такой элегантной, что даже попавшая на нее местами жидкость (это могли быть кофе, чай, томатный сок, подкормка для цветов или что-нибудь похуже) не смогла ее окончательно испортить.
Даже чернила не размазались, только они были странно бледными. Текст начинался со слов: «…я видела этот охотничий домик в чаще леса, дедушка меня уже давно привозил туда и все показал…»
Описание домика занимало больше половины страницы. Из него следовало, что строение было каменным, с мезонином, и я сомневаюсь, что сегодня кто-нибудь осмелился бы назвать его «домиком», коль скоро одна только кухня занимала площадь средних размеров амбара и была оборудована камином, в котором наверняка можно было зажарить кабана, оленя или даже вола целиком.
Жилой частью явно пренебрегли, потому что в салоне помещалась от силы дюжина охотников, которые спали вповалку на мраморном полу, а в гостевых спальнях дамам было очень тесно.
Хотя дамы туда приезжали не часто и в малых количествах.
Остальную часть истории, вплоть до конца второй страницы, занимали тревоги как дедушки, так и внучки. Дедуля очень беспокоился, чтобы немцы случайно не набрели на этот домик, хотя прошел уже третий год войны, а они еще этот домик не обнаружили. Пожара никто не боялся, камень так легко не горит, но тайник могли найти, и тогда страшное количество добра могло пропасть. Внучка беспокоилась, глядя на дедушку.
Видимо, из-за своих тревог она точно и подробно описала расположение загадочного тайника. В салоне тоже был камин, чуть поменьше, но в нем мясо не жарили. Зато, если вынуть из него решетку, можно было потом снять целый слой таких особых кирпичей (мы с Патриком с легкостью угадали, что это шамотовый кирпич), лежащих на такой большой железяке. А под железякой была дыра. Глубокая. В подробное описание дыры хозяйка дневника не вдавалась, возвращаясь к дедушкиным тревогам. Дедушка утешался только тем, что единственный слуга, еще из прошлого века, который знал тайну дыры, взял да и умер. И уже никому не мог ничего сказать про эту дыру, поэтому сокровище в дыре имело шанс уцелеть.
Только бы немцы не…
На этом обрывалась вторая страничка.
Мы выпили кофейник кофе, море чая и две рюмки коньяка, пока нам удалось прочитать все содержимое, где-то действуя просто по наитию, потому что напитки, украсившие странички, определенно этому препятствовали. Больше рукописей в хламе из беседочки пани Амелии мы не нашли. Печатное слово — пожалуйста, но вся литература имела отношение к садоводству, кулинарии, скотоводству и домоводству, не затрагивая никаких тайн.
— Суперзамечательно, — странным тоном произнесла Баська — Это что, должны быть данные о фрагменте моего наследства?
— Судя по тому, что это все валялось в семье россыпью… — с сомнением начал Патрик.
Баська тут же его перебила:
— Тогда, может быть, кто-нибудь из вас отгадает, где стоит этот гребаный домик?!
— В лесу, — напомнила я иронично. — В самой чащобе.
— А где этот лес?!
— Можно над этим поразмышлять, — ласково успокоил ее Патрик. — Путем дедукции. Не в Беловежской пуще…
— Откуда ты знаешь? Почему не в Беловежской?
— Потому что там Геринг охотился. Если бы они нашли такой домик, ему жарили бы там кабанов и оленей.
И уж наверняка до того они загнали в пущу людей, чтобы Герингу не преподнесли дурацких сюрпризов. Беловежская пуща, по-моему, отпадает.
— Давайте возьмем исторический атлас, — посоветовала я. — А то я путаю, где были до войны какие пущи. Патрик, у тебя ведь есть приятель, который в качестве хобби изучает партизанскую борьбу. Я бы сделала ставку на самые спокойные места, с надеждой, что немцы туда не…
— Неспокойных мест они боялись, — запротестовал Патрик.
— Но они были вынуждены туда лезть. Бартош наверняка про этот домик знал, он меня таскал по разным лесным чащобам. В одной я даже выхлопную трубу за что-то зацепила и оторвала.
— Анна Бобрек! — живо воскликнула Баська — Я уверена, что ее он таскал еще больше.
— Ничего подобного, это у меня был автомобиль, а не у него. И не у нее.
— Но я бы ее все-таки расспросила..
Рассуждения продолжались недолго — Патрик обратил наше внимание на то, что, если у Феликса действительно имеется заныканный список вещей, то этот список знает больше всех. Так что нужно в конце концов нанести Феликсу давно запланированный визит.
Баська поскрежетала зубами, фыркнула и согласилась, а потом потребовала немедленной реставрации чего-то вроде трехзубой вилки длиной шестьдесят сантиметров, с декоративной, хотя слегка попорченной ручкой. Это напоминало ей не столько трезубец Нептуна, сколько жаренных в камине волов, и Баська утверждала, что вилка внушает ей надежду.
— Какую надежду? — с подозрением поинтересовался Патрик.
— Что я найду этот треклятый домик и зажарю там что-нибудь огромное, чтобы отпраздновать великий момент. Не обязательно вола, можно обойтись индюком.
— Обожжешься, — предостерег Патрик, разглядывая ручку вилки, но любимая работа так и манила его, поэтому он забрал эту штуковину и отправился к себе в мастерскую.
Баська посмотрела ему вслед, решила, что атмосфера очистилась, и без всяких предисловий приступила к сути.
— Я хочу ребенка, — яростно прошептала она.
— В каком смысле?
— Обычном. Я хочу завести ребенка. Сама родить.
Я испугалась.
— И что? Не можешь?
— Кто сказал, что не могу? — Ее удивление граничило с возмущением. — Могу, конечно. Нет никаких препятствий, я недавно проверялась.
Теперь я поняла суть вещей, даже две сути, но продолжение все равно предпочла бы услышать от нее. Баська продолжала — должно быть, давление в ее внутреннем котле достигло предела.
— Как раз в этом ты и была такой мудрой: предсказала, что и мое время придет. Видимо, как женщина я нормальнее, чем предполагала. Физиология меня толкает, кусает и когтями дерет, все в точности так, как ты говорила: все во мне требует ребенка. Я не люблю детей, но хочу ребенка.
— Я надеюсь, что Патрик не сопротивляется?
— Ну что ты, какое там сопротивление, он бы хотел иметь шестерых детей!
— Так в чем препятствие?
— Во всем. Главным образом — во мне. Не выношу принуждения, ни в каком виде! Вот все эти семейные сопли-вопли так мне надоели, что я поклялась не иметь детей.
— Почему, собственно?
— Назло. Раз все разводят такие сюси-пуси вокруг детей, я не буду. И с замужеством то же самое.
Баська резко встала из-за стола и принялась вышагивать вокруг него, по дороге сердито пиная разбросанные по полу вещи. Возле буфета она повернула обратно. Я вмешиваться не собиралась, но тут у меня вырвалось само:
— Но уж если ты решилась на Патрика, лучше было бы выйти за него замуж, чтобы у ребенка был законный папочка. Существуют разводы, если что…
Баська на полдороге сменила направление, вернулась к своему стулу и плюхнулась на него еще решительней, чем с него сорвалась. При этом она ударилась коленом, зашипела и помассировала ушибленное место.
— Без надобности.
Ох как нелегко было с ней разговаривать…
— Что без надобности? Папочка или замужество?
— Замужество. Я уже замужем.
— О господи! Ты меня доведешь до того, что я тяпну ненавистного коньяка, на нервах кого-нибудь собью, меня менты поймают и посадят. За кого ты вышла, мать честная?! Надеюсь, за Патрика? И когда?!
— За Патрика, за Патрика, я же говорю, что я его выбрала. В прошлом году. Я даже хотела тебя пригласить, потому что ты — единственный человек, достойный доверия, но ты куда-то пропала, и я не могла тебя найти. В свидетели мы пригласили двух совершенно чужих людей, никто до сих пор ни о чем не знает, ты первая.
Баська снова вскочила с места. Она носилась по всему дому, слегка прихрамывая, пустилась в путешествие вокруг стола, выскочила на балкон, вернулась, внезапно заметила бутылку, налила себе коньяка, половину выпила.
— Фамилию я не меняла и не сменю, — заверила она меня и продолжила тему дальше, изливая все истерики, неврозы, бессонницы и всякие другие пакости, которые уже два года доводили ее до бешенства. Никаких успокоительных отрав она в рот не брала, тоже назло (да и на всякий случай), и не будет добивать организм всякой химией!
Я слушала ее терпеливо, но без особого удивления, потому что предвидела нечто подобное. Ведь я ее хорошо знала. С точки зрения физиологии она была абсолютно здоровой, идеально нормальной, без каких-либо патологий. Сильная, энергичная, ничем не болела. Поэтому она так сильно и злилась. Настолько нормальное существо не может и в любом случае не должно позволять себе какие-то безумства, а именно этого ей как раз и хотелось. Характер вступил в конфликт с физиологией, физиология стала лидером — и все тут. Давно пора!
Баська ругательски ругала охотничий домик, и тут я что-то смутно вспомнила. Воспоминание было расплывчатым, причем таким, какие я охотно вычеркивала из памяти. Ассоциация с буреломом, стволом столетнего дерева, который перегородил дорогу на берегу озера. Дорогу… Если это была дорога, то я — горбатая циркачка: узкая, болотистая, с уклоном к воде… А выезжать обратно мне пришлось задом…
При чем тут это? Конечно, Бартош!
Неужели он до сих пор будет попадаться мне на каждом шаху?
Но где-то в той истории был и охотничий домик…
Я его в глаза не видела, так до него не доехала и поклялась, что больше никогда в жизни не позволю затащить себя в дикие пейзажи! Я даже отметила это жуткое место на карте, вопрос только, на какой именно. Атлас автомобильных дорог пятнадцатилетней давности? Или еще более древний? Какое счастье, что я ничего не выбрасываю!
Однако я решила пока не будить в Баське никаких надежд. Сначала сама поищу, может быть, даже на местности. Там многое могло измениться, столетний бурелом мог сгнить, кто-нибудь мог спихнуть его в озеро, чтобы окончательно испаскудить воду… Тут же проснулось очередное неприятное воспоминание: Бартош на разных картах любил отмечать всякие разные места. Это были штабные карты, тоже святыня, доступа к которой я не заслуживала. Мне было дозволено один раз посмотреть. Но, может быть, Анна Бобрек?..