Б.: Отец, что говорить ребенку, который не понимает даже самого себя? Я же ничего не сделала. Я не сделала ничего, чего не сделал ты! Когда выпадают молочные зубы, мы сами идем вперед, фигурами нас самих, шахматными фигурами, которые вырываются из рук, перед тем как смогут нанести удар, перед тем как съесть другую фигуру. Нерешительности я за тобой не замечала, ты бог, родственник богов, отец идолов, и тут вдруг вижу, что ты сомневаешься[58], ибо властвуешь ты через предательство! Несвободным ты, может, и кажешься грозным[59], но мне нет. Но следовать твоим повелениям я должна. Свободным от них станет только мой герой, которого я еще не знаю, но который со мной познакомится! он и понятия не имеет, ни о чем, ему это и не нужно, ему нужна только воля, он воспротивится тебе, и твоим родственникам тоже, он всем воспротивится, он будет ругаться, он захочет все раздать, когда-нибудь он и обманет: меня. Он не будет этого знать. Он будет действовать неосознанно, и это тоже будет твоя вина, папа. Не его вина, твоя! Может быть, и моя тоже, может быть, я не дорасту до этой любви, я не смогу стать ни Иисусом, ни Антигоной. Я даже не смогу нарушить твой закон, и все из-за кусочка земли, которая обозначает берег, через который может переступить все, и река тоже, но я не заступлю за те пределы, что ты мне положил, мне и в первый раз это неважно удалось. Мне в удел был дан только сон. А героя мне просто подложили. Как в могилу. С ним мне никогда не поравняться, потому что мы не ровня. Герой умрет, его настигнет проклятие, да и я буду для него губительна, погублен твоими душегубами, я никогда не видела ничего кроме оружия, и это будет не оружие женщины как насчет этих туфель? – никогда! – и мое платье из-за моих ног всегда будет слишком длинным и никогда sexy. Моя любовь тоже превратится в ненависть. Мой разум станет недоразумением, с которым я и говорю. Я испорчусь и попорчу других. Я буду желать их конца. Я стану ревнива, а это уже серьезно, потому что ревнивый человек всегда ревностно ищет то, что ему совершенно не нужно, причем на полу, а это скрывает его лицо, которое выдало бы все, теперь же он дошел до самого дна, он с кухонными поскребышами, с собирателями овощных очисток, с рабами, он копается в грязи, ревнивый, я убью героя, так или иначе, дружба! – говорит социалист, пусть и всегда только своим, но я дружбы искать не стану, только гнев, ревность, смерть, я погублю все, в том числе и героя, который был мне послан, я его погублю, прежде чем он погубит меня. Убивайте то, что убивает вас, да. Вы там наверху. Это вы подкинули мне эту идею! Ведь я та, которая уничтожит спасителя, но ничего с этого не поимеет. Вам-то какое дело? Я больше не одна из вас. Мы тут, внизу, хотим действовать, но не с нами, мы же лучшие, мы сумасшедшие. Не может быть, чтобы мы оказались лишь платежными средствами нам самим, а не своими собственными господами. Золото платит самим собой. Об этом мы можем не заботиться. Герой платит собой, об этом я позабочусь лично. И с чего это я считала себя твоей любимицей, отец! Целые вечности! Почему, собственно? И только твои прощальные слова все мне объяснили. Пылающий жар объемлет скалу со всепожирающим ужасом[60] и так далее и тому подобное, нет: не далее! Все это уже близко. Я забегаю вперед тебя, потому что мне не сдвинуться с места, но там ничего нет, как будто я пытаюсь схватить дымку. Я хотела бы быть твоей избранной возлюбленной, но ты всегда был у другой. Да, и у мамы тоже. У мамы в земле. Для героя я тоже хотела бы ей быть, всегда хочется быть той самой, на кого уже пробовалась, но это никогда не выходит, можно пробовать сколько угодно, но когда до этого доходит, ничего не получается. Возлюбленная героя, но и он окажется с кем-то еще. Он мог бы оказаться с любой. Ничего путного из этого не выйдет, но чего уж! Все, что происходит, кончится, все, что будет, мне уже предсказали сестры, но я их не слушала. Мне лучше знать. Я свет, но только тогда, когда его зажгут, правда, но только тогда, когда его скажут, а как иначе узнать, что это она? – и жизнь, но только тогда, когда ее заканчивают. Кто меня любит, следует за мной. Кто тебя, отец, бог, любит, пусть следует за тобой, а ты послушно следуешь за женой. Ее тоже постоянно недооценивали, но только не я. Она то, что сегодня называют сильной женщиной, я уже слышать этого не могу, самостоятельная женщина, я уже слышать этого не могу. Я уже не могу слышать ничего, где встречается женщина. Женщина или встречается или не встречается. Так кончается бог, но ничего не начинается. Оно и правда кончается. Как же это все-таки жалко и убого. От твоих наказаний, отец, я словно падала с неба на землю. Ты говоришь мне, у кого я должна отнять и кому дать меч. Но меч нам для этого не понадобится, все равно, положим ли мы его между нами или в ящик кухонного стола. К домашним приборам, хорошим парням, подбросим. Он все равно грохнется на меня. Однажды опрокинула чай на ночной столик, неважно себя чувствовала, жуткие удары, повсюду. Это вообще нормально, отец? Словно с небес на землю упала. А спать среди огней так хорошо, что за чувство, покой – наконец-то покой! – другим спать не так удобно, а огонь греет, это его хорошая сторона. Но есть и другая.
В.(потешается над ней)