ому ничего не приносит, в конце концов сможет все сохранить. Но только если это увеличится. На деньги предупреждение зачатия не распространяется. Я хочу, чтобы это прекратилось, что же? что я думаю увидеть в деньгах? Как всегда: Я просто хочу золота и концы в воду, еще я хочу, чтобы прекратилось то, что и другие хотят того же. Мне, правда, придется выплачивать, выплачивать зарплаты, потому что, если меня все будут ненавидеть, в итоге это не окупится. Но никакой охоты за золотом больше быть не должно. Потому что я все отдам, за дом, и в то же время все сохраню. Вы можете больше не стараться. Вы мешаете мне присваивать богатство, ведущий мотив всех моих установлений, по всем четырем направлениям[73]. Я, только я. Бог. А потом я хочу спрыгнуть на землю, я имею в виду, запрыгнуть на Эрду, чтобы было еще больше земли, где мертвые могли бы оставаться в покое, под твоим надзором, дитя мое. Земля, брошенная через плечо, как рассыпанная соль, чтобы не случилось несчастья. Она же родила тебя, мать-земля. Так что все в порядке. Посмотрим, что она там наделала! Человека она сделала – посмотри-ка, что за достижение! – уважаю, но ей все мало, хотя в ней покоятся уже миллионы и миллионы мертвых, а человек, который еще жив, устраивает бунт, чтобы он смог сказать: Я человек! Я? Я бог, но даже я иногда бунтую. Я не человек. Но сразу же после этого человек тоже умрет. Просто потому, что я так сказал. Но то короткое время, что он живет, он видит свободу, один момент он ее видит – момент! – вот-вот он ее увидит, ему нужно только повернуть вот это колесико, и он ее увидит, борьба за нее – это работа уничтожения, тут ничего не поможет, тут нужно насквозь, через работу переворота. Бунтует этот человек или нет? Нет, он не бунтует. Иисус был к этому близок, он бал тааак близок! Не хватило малого! Но у нас все время что-то не так, и куда мы идем, откуда мы? мы идем к врачу, если с нами что-то не так. Иисус сразу принес бы себя в жертву, он договорился со своими учениками, он договорился о цене, но они не смогли прийти к общему мнению, и тогда он принес в жертву себя самого, оболганный всеми. И посмотрите, что из этого вышло! Теперь о нем уже так много народу как раньше не лжет! Но теперь он, в общем, тоже бог, этот Иисус, бог из милости, но и милость ему приходится даровать самому. Раньше ее не знали. Он сделал шаг, но каждый шаг, который делает бог, ведет только наверх. Даже тебе, дитя мое, не устроить революции, на которую я возлагал столько надежд! Дядя Херрманн и многие другие, на которых никто надежд не возлагал, ее устроили, революцию, ты, дитя, ее не устроишь. Бог этого не желает. Я сделаю так, что ты будешь спать, и ты просто это сделаешь, дитя! Просто потому, что я так сказал? Спи, как бунт, который кто-то пообещал, но который так и не произошел, по крайней мере, я не помню, кто последний пытался его устроить, сколь многие еще пытались его устроить, но по крайней мере кто-то один это должен был быть, какой-то сумасброд, без сомнения, абсолютно безумный, а ведь я смотрю только одним глазом, я все это вижу только одним глазом, но я вижу, как оно наступает, однако все равно не вижу, когда, ведь с одним глазом нет пространственного зрения! Что, у меня нет второго? Вообще-то, я знаю, я же говорю, я первый, кто узнает такие вещи! И кто на меня посмотрит, тоже это узнает. Дядя этой женщины тоже что-то видел, но теперь он больше не видит ничего. Я вижу вечность, по крайней мере, одним глазом, это лучше чем ничего. Только потому, что я поцелую тебя, дитя, в оба глаза, которые после этого останутся закрыты, только потому, что я отведу тебя на поросший мхом холм, над которым раскинулась широкозадая ель? Только потому, что я погружусь в созерцание тебя, только потому, что я надену на тебя шлем и закреплю его под подбородком? Чтобы с тобой ничего не случилось. Такие уж отцы, но они уж такие. Только потому, что я укрою тебя длинным стальным щитом[74], который, правда, принадлежит тебе? Ты что, никогда не пыталась, я имею в виду, я уверен, что ты и не попытаешься узнать, действительно ли ты спишь все то время, что думаешь, что спишь? Двуглазка, ты спишь?[75] Потому что я сказал, потому что я наговорил, что ребенок, которого я сотворил, должен спать? Так, вот что я решил: Я снова хочу, чтобы все было иначе, в конце концов, я жду от тебя еще кое-чего, что из героической любви и ревности должно перейти во всеобщую любовь к людям. Это нечто совершенно новое, и именно этого я теперь и хочу. Я просто хочу попробовать, я надеюсь, ты в деле. У меня в земле спят уже и так слишком многие, так что для тебя, дитя мое, я мог бы разработать иную программу. Ты же должна чем-то заниматься, иначе, если проснешься, мне нигде от тебя не скрыться, ведь это именно я навел эту завесу над тобой, ведь это именно я набросил эту занавесь из сна. Когда ты пробудишься, ты будешь удивлена. И тогда мы найдем для тебя новый монастырь или какую-нибудь неправительственную организацию, которая позаботится о тебе, на которой ты будешь специализироваться, а потом мы поможем Африке, хотя Африке уже не помочь, а потом найдем выход из чрезвычайного положения, хотя тут уже никто не поможет, а потом мы найдем стол для обездоленных, имена которых не написаны ни на одной доске, ни одна не оказалась бы достаточно велика, но все они перечислены, эти имена, я, бог, держу их в голове, впрочем, им тоже не поможешь, даже чудесным образом умножив количество хлеба, потому что хлеба они не хотят, они давно уже хотят еще и спагетти и свежих овощей и фруктов в народном магазине, в национальном магазине, потому что это здоровое питание. Они получат то, что осталось, как ты. Оставшаяся, лежалый товар, которому придется присмотреть за собой самому. Всегда только плач, только плач, но лежать, так тоже не годится. Все остаются лежать и едят, что осталось, но не ты! Теперь ты должна встать, дитя! Шевелись! Герой явился, он только припаркует лошадь, ах нет, у него же ее нет. Он возьмет твою, которую ты так прилежно водила в сервисный центр. Ты ему ее одолжишь. Скачи вокруг, как Розовая пантера, кобыла, да, наподдай жеребцу[76], это будет что-то! Уж он вынесет. Кто там в седле? А у тебя кто, в другом седле? Я думаю, эти двое друг друга не понимают и с удовольствием бы еще раз укокошили друг друга, если бы уже не были мертвы. Будь любезна, разведи этих животных с мертвыми! эти мертвецы всегда видели друг в друге только врагов. Лучше уведи их вон и приведи другое животное, которое еще никого не носило, потому что своих мертвых это животное не выносит, оно только фотографирует их, может быть, милая пантера? – посмотри-ка! – ну да, пантера не такая уж и добрая, это хищник, пусть и радостный, кони встают на дыбы, они боятся, что вы там возитесь, герои, что вы подшиваете эти погребальные покровы? Их не нужно подшивать, Германия выстоит, даже если ее и не подошьют. Тогда она сможет расти все больше, если не будет чувствовать себя в границах шва! Эта пантера, к тому же розовая![77] Так смешно. Убивает людей, ну ты-то знаешь, тебе-то это знакомо! Святая Германия, которая опять так долго спала, теперь должна поставить на передний план людей, которые все это продолжат, которым под силу будет продвигать это дальше! Ведь невозможно разучиться убивать так быстро! Это знание будет передаваться через поколения. Наследие[78]. Это будет весело! Это нам и было нужно. Это нужно проделать по крайней мере десять раз, тогда результат будет достигнут, и следующие десять и следующая эпоха наступит. Если только между этим делом не случится мировой пожар, если только не случится возгорание фургона, если не случится пожар в квартире. К сожалению, что-нибудь случится, нам по-настоящему жаль. Многим, кто сейчас встает, жаль, и это после почти столетнего послеобеденного сна, который занимает всего час в день, но и за него кое-что придется отдать, за него придется отдать смерть, тогда сон будет щедр, и они увидят, убийцы увидят, что солнце переместилось куда-то и они могут начать заново, что угодно. Поступает столько заявок от добровольцев, мы даже не сможем взять всех. Иначе за святую Германию погибнет еще больше. За святой клад. Эта Германия действительно страна мертвых, это ее путешествие, это неподвижность и то, что было разрушено, будет воссоздано и наконец снова расцветет. Чтобы и других снова расцвело. Но эта смерть, эта тупая одноклеточная Германия, это клетчатое постельное белье Германия, которая хочет, чтобы было комфортно даже при свидетелях, эта смерть – какая, собственно? вы, может быть, это и узнаете, но только когда я скажу, у нее может быть и есть смысл, пусть и для немногих. Они были тщательно отобраны, но затем, в последний момент, словно по настроению, были взяты совершенно другие. Кто как раз был на месте. Нужно оставаться спонтанным, иначе ни одного человека не встретишь. Нужно держать глаза открытыми. Когда столько смерти, тот или иной может и вовсе не попасться на глаза. Умирают ведь столь многие! Все время кто-то умирает. И это складывается в миллионы! Что уж тут какие-то десять человек! Ничего. Налетай, розовая пантера! Ты последнее звено цепочки! Ты не кольцо, ты не замыкаешь ничего, что было открыто, ни даже входную дверь, за которой, кажется, живут кошки, но ты по крайней мере весел и скачешь вокруг огня, ты же сам своего рода кошка, такой живой, гибкий и радостный, движешься переменным шагом, да, такой ты была задумана, такой тебя приняли, нужно было принять тебя такой, какая ты есть, и то, какая ты есть, мне нравится. Старая болтовня норн[79], только на нее они и способны, а что из этого вышло? Смешная розовая фигура, нарисованная, анимированная или из плюша, для ребенка в каждом из нас! Так мило.