несвободным они кажутся сильными, боги, да, но свободным нет. Не очень. И только один бог будет знать, и он скажет, что человек более велик, чем он, и он не должен быть героем, пожалуйста, в этом случае это может быть герой, но он должен быть свободным, но я еще не видела ни одного свободного человека, а потому и более свободного тоже, но если он свободен – я не говорила свободен для меня! – просто свободен, если он свободен, он больше, чем бог, тогда он единственный, кто больше, чем бог, конечно, я еще никогда никого такого не видела и уже не увижу, но он будет больше, чем бог, и он воспротивится богам, и если он будет сражаться за богов, он будет делать это совершенно добровольно, по крайней мере, он будет думать, что это добровольно, возможно, он будет интересоваться какими-то природными явлениями, уже одним этим он будет выделяться из толпы, исключая разве что защитников природы и любителей натуральной косметики, возможно, он будет понимать язык лесных птиц, он будет понимать язык животных, он будет понимать даже того ведущего с телевидения, моего абсолютного героя, что в принципе не такое уж и большое искусство, на мой взгляд, он будет понимать все, но только не своеобразные свойства общества, несмотря на свою понятливость, он не сможет понять свойства вещи, этой вещи, этих свойств, он не сможет понять общественных свойств и свойственных им слов, и он не сможет составить из них предложения, потому что не будет знать, о чем он вообще говорит, он не сможет сказать, что все они, все эти свойства и свойственные им слова, многие из них бесхозные, стали деньгами, он будет единственным, кого не интересуют деньги, в которые все превратится, он будет обходиться с ними играючи, ему будет несподручно увеличивать их количество, он даже не получит их на руки, чтобы они не смогли убежать сквозь пальцы. Он принадлежит к древнейшему народу на земле, несмотря ни на что, к немцам, которым, по счастью, принадлежит и клад, деньги, сокровище, которое все хотят от этого народа получить. Этот народ происходит прямо от сына божия, он еще не отдышался, он теперь и сам стал богом, он сидит на своем сокровище, которое еще и роща, когда немец становится зверем, он садится на гнездо, герой, роскошный герой, от которого произошли все остальные народы и сразу начали что-то требовать. Немец делится. Конечно, что-то и прикарманит, но чаще всего делится. У него должна быть возможность что-то прикарманить, но тому, что он должен поделиться, нам его научить удалось. Спасения ради лесной царь умирать не станет. Он будет старшим царем над всеми народами земли, этот немец, этот лесной царь, который все еще носит временную табличку с номером, он еще не пущен в свободное обращение. Следующее предложение я говорю в качестве доказательства: Лишь немногие могут быть королями, ведь им приходится переживать смерть. А некоторые не хотят. Но все от них что-то хотят. К счастью всех народов, немцам принадлежит весь мир, правда же, я так скажу, даже если это не совсем верно. И теперь все хотят его денег, все хотят денег немцев, клад неудачников-нибелунгов, всегда не хватало волоска, иначе они бы нас спасли. Может быть, на этот раз им придется нас спасти, может быть, на этот раз они не смогут устоять перед нашими мольбами, не смогут сомневаться, эти цари лесов и полей, короли всех деревьев, что гнутся и сгибаются каждый раз, когда к ним приходит тот, кто надо. Странник, странствующий бог немцев, нет, на этот раз это не деньги, на этот раз это действительно ваш бог, это единственный бог, Вотан, странник, единственный бог, который не должен был уступать спасителю, он стал спасителем. Герой тоже спаситель. Сколько их таких вообще? Все они в родстве друг с другом, поэтому они так сильны, даже если выступают не вместе. Немцы изобрели единственного героя, который станет спасителем, причем в самых главных чертах очень похож, очень похож на Иисуса, сына божия, похож герой на сына божия, который был сама кротость, сын божий – это любовь, но герой хочет, и он есть совсем другая любовь, по которой он тоскует и в которую он потом превратится. Он должен умереть, он будет убит, и будет отомщен, и потом по справедливости отправится по назначению. Дверь захлопнется, все немцы будут заперты, их клад останется там или же его вернут, всем, кто хотел им обладать, всем, кому он принадлежит и у кого был похищен. Сейчас он у немцев, если у вас есть какие-то вопросы, если у вас еще есть вопросы, спросите у немцев, выучите их язык, это первое, спросите у них, будут ли они наконец платить, потому что сделать это все равно придется, как Христос, отец всех людей и герой, сотворил нас, отец, Иисус, станет отцом, всеотцом, который его сотворил, а теперь Христос сотворил нас и поставил производство на поток, теперь-то ему известно, как это происходит, а мы только и ждем, когда сможем нагадить ему на голову. Немцы заплатят и все. Что говорит невеста, что говорит Гутруна, да, так зовут невесту, ничего не могу с этим поделать, это ее имя, но она не в счет, она просто какая-то невеста, она не я, я духовная невеста, что говорит женщина, маленькая женщина, милашка, которая закрыла часть квартиры для посторонних, одного этого было бы достаточно, чтобы она не могла стать невестой героя, потому что она невеста двух героев, тем временем умерших, сожженных, по крайней мере частично, взлетевших на воздух, что говорит бедная невеста, оставшаяся теперь совсем одна, без участия героя, но участь героя ей разделить нельзя, сначала ей нужно отдать кошек, в доме на колесах она ничего не забыла, отнести кошек к соседке, нужно было это сделать, чтобы они не сгорели вместе со всем остальным. И вот она бежит, эта невеста, которая кружит по городу, дом на колесах взорван, квартира подожжена, кошки предварительно оставлены у соседки, в принципе, она хороший человек, все хорошие, только вот, к сожалению, убийцы, нет, не кошки, что она такое говорит? она говорит, служанка, она говорит, эта бедная невеста из бедного выводка гномов, которые считали себя великанами, она говорит, немецкая невеста говорит, и для этого ей специально пришлось отправиться к полицаям! ну ладно, она должна была сделать это лично, она говорит: Я та, кого вы ищете. Она говорит слова Иисуса, я уже говорила, но мне кажется, это так круто. И потом она больше вообще ничего не говорит. Потом она ничего не говорит. Она говорит что-то такое полиции, но больше она ничего не говорит. Ее никто не ищет, но она говорит, что ее ищут, она сначала должна убедить в этом полицию, что она это она, а еще та, кого ищут, и она говорит это не подкованной полиции, она ничего не говорит, она ничего не оспаривает, и ее запирают, потому что она именно та, кого не ищут. Они бы никогда не узнали, кого они вообще должны искать, и уж точно не нашли бы ее в одиночку, они нашли ее милой, и квартиру тоже со всеми этими ковриками для того, кто однажды в нее войдет, это они знали, но они не знали, кто это. Но подкованные, как и неподкованные, а также непроконсультированные, которые теперь, однако, воспользуются консультацией, это они точно для себя решили, все эти официальные лица – а это действительно официально! – никогда бы ее не нашли, если бы она не пришла сама, Иисус женского пола, ну да, некоторая его разновидность, Христова невеста, тоже неплохо. Она та, кого ищут, и ее сразу объявят в розыск. Костер вокруг нее нам совершенно не нужен. Природа снова будет в полном порядке, это я обещаю, скоро так и будет! вы, правда, не сможете понимать птиц и никаких других зверей, никаких зверей, что будут убиты или станут кричать или испытывать страх или будут съедены, по крайней мере, пара кусочков, никаких зверей понимать вы не будете, и лесных птиц тоже не будете понимать, но это и не важно. И всем немцам придется заплатить. Это предложение верно. Я могу его произнести. Они не хотят, но им придется. Больше тут ничего не скажешь, потому что я уже все сказала, в этом предложении. Это слишком просто, чтобы говорить? Нет, для меня ничто не слишком просто! На это можете положиться! Дальше: по природе он видит ее природу, этот герой, бог, да, и ее нужду тоже, ее он тоже видит. По золоту по крайней мере точно, которое только он не хочет, а мы, наоборот, он лишь хочет спасти нас, но мы не хотим спасаться, по золоту он все равно ничего не увидит, хотя оно только чего-то и ждет. Что спасение со всей выручкой от золота шло бы куда проще, в это он не верит, этот герой, по нему он ничего не видит, он хочет сбыть его другим, но сам за это ничего не хочет. Он будет знать, что не сможет его удержать. Конечно, он мог бы, он смог бы, но его это не интересует. Он сбудет его другим, но для себя ничего не пожелает. А теперь о нас, отец: Ты должен хотеть меня, отец. Ты не единственный, кто это должен, герой тоже должен. Так что вас уже двое! Плюс вся природа, в книге которой мы, бедные люди, никак не научимся читать. Достаточно уже огня, отец, мне не достаточно никого, но огня мне вполне достаточно, тебе нужно только его развести, отец, тогда я смогу прочесть. Никто не пройдет. Пройдет только один. Остальным, возможно, будет позволено хотеть меня, героям это позволено безусловно, одному герою, Иисусу, можно вообще всегда, но ты, отец, ты должен. И мой герой будет единственным, кому можно, не знаю, что именно, но ты должен, герою можно, ты должен, не знаю, в какой дисциплине будет выступать герой и нужна ли ему вообще будет дисциплина, но это будет дисциплина, выступать в которой будет он один. В этой дисциплине у него не будет противников, поэтому он ее и выбрал, потому что в огне у него не будет противников. Дом на колесах будет сожжен, квартира тоже будет сожжена, кошки будут спасены и не будут запечены, служанка будет в темнице, но это его не интересует, героя, он знает, будучи самым сильным, он победит, ни один противник не решится против него выступить. Пока он не умрет смертью героя. Поэтому он и установил, что и у кого он выиграет, а потом будет праздничное пиршество из коня плюс герой плюс женщина, в огне, нет, не выкованы, а спеклись в одно блюдо, все спеклись, кто это будет есть? Вот меню. Вы можете получить все, что вам будет угодно, но я вам этого дать не могу, потому что я сам еда. Я тело Христово, кто вкусит меня, у того на тарелке будет самое новое, на это он может положиться. Оно, конечно, будет немного подгоревшим, но никто раньше этого не пробовал. Община выходит вперед и принимает тело Христово, это значит, то, что еще осталось от общины, это не много, но хватит об эксклюзивной человеческой трапезе, как и о трапезе сына человечес