— Вот этот! — Людочка ткнула указательным пальчиком и немного смутилась. — Только мне, кажется, пора. И точно пора. И как я забыла. Ну, все, привет Димочке, — затараторила она, разбегаясь глазами туда и обратно.
Уже перебегая улицу, Людочка вдруг остановилась на самой середине и выкрикнула из потока машин:
— А вы в какую квартиру?
Эти Тошкины вообще никакого понятия не имели ни о тайне вклада, ни о секретах следствия, ни даже о врачебной этике. Создавалось впечатление, что где-то в глубине веков кто-то из женщин этого рода согрешил с бульдозером. Я оставила Людочку без ответа и решительно вошла в подъезд. Вопрос к Николаевой А.И., а именно ее я считала главной виновницей происшедшего в квартире 21, был уже подготовлен и несколько раз отрепетирован перед зеркалом. Вся его красота заключалась в напоре, честности и открытом забрале. Бывшая продавщица должна быть шокирована. «Это вы убили бригадира Пономарева, русского, беспартийного, неженатого, 1935 года рождения?» Согласно сценарию, разработанному Штепселем и Тарапунькой, она должна была сказать: «Да, а что?» А я ей: «Пройдемте!» И все.
— Анна Ивановна, прокуратура. Откройте.
Я изо всех сил вжала кнопку звонка.
— Кто там?
— Прокуратура. Опрос свидетелей.
— Уже, — ответили мне из-за двери.
— Что «уже»? — изумилась я.
Подлец, ах, какой подлец этот Тошкин, обещал же не трогать. Не лезть не в свое уже дело. Ну ладно.
— Что «уже», Анна Ивановна? Вы были на допросе? Так нам надо кое-что уточнить.
— Уже уточняем, — проворчала старушка слегка надтреснутым от переживаний голосом. — Покажите документик, и я вас впущу. Правильно, товарищ?..
Фамилия коварного гостя прозвучала неразборчиво. Анна Ивановна явно была не одна и уже делилась с кем-то сведениями о совершенном преступлении.
— Ладно, тогда просто ответьте на вопрос: «За что?»
— А пошла ты! — выкрикнула свидетельница-подозреваемая, и я снова убедилась, что была очень близка к истине, когда именно ее и подозревала в хранении и применении огнестрельного оружия.
Я присела на ступенечки, потому что хуже заделать свой плащ уже не могла бы. В нем теперь можно было ездить только на кровавые задержания и в туристические походы. Правда, ни тот, ни другой активный вид отдыха я для себя не принимала. Со свидетельницей Костенок следовало придерживаться какой-то иной тактики. Она женщина интеллигентная, старый конторский работник, разбирается в социальной иерархии, должна иметь тренированную память и внимательно относиться к людям. По оперативным данным, собранным следственной группой, недавно Галина Николаевна примкнула к какой-то религиозной секте. Хорошо, если не к той, которую возглавляли мои прежние родственники…
В любом случае приход к Галине Николаевне под девизом «Христа ради!» отменялся. Свобода совести для меня закрытая тема. Другие варианты проникновения в квартиру Костенок для опроса свидетельницы были зыбкими. Для беженки-побирушки мой чуть припачканый плащ смотрелся вызывающе модным, для распространительницы витаминов или шампуня я была слишком здорова, для требования одолжить стаканчик мне по меньшей мере не хватало собутыльника. Оставались еще длительная осада и штурм. Но как Галина Николаевна догадается, что это я? И что я — к ней? Я устало вздохнула и медленно побрела к квартире, кляня что есть сил предателя Тошкина. Собрав последние душевные силы, забарабанила в дверь.
— Энергонадзор, бабуля. У вас недорасход. Что же вы лишнее платите?
Ход был не новым, но, по крайней мере, динамичным. От ударов по дерматиновой поверхности мои кровеносные сосуды заработали лучше. Я поумнела и замолчала. А дверь, как ни странно, распахнулась. Высокая худая старушка с кротким, немного детским лицом внимательно осматривала меня и площадку.
— А чего ж сразу не ко мне? — похоже, обиделась она. — Чего ж сразу к Аньке? Все ей да ей… А как ей вообще можно доверять, если она все на меня спихнуть хочет?
Не дожидаясь особого приглашения, я уверенно вошла в квартиру и сменила шпильки на тапочки. На душе стало спокойно и даже радостно. Опытным криминальным взором я окинула помещение и уловила, что все окна квартиры выходят во двор. Наблюдательный пункт Галины Николаевны был оборудован по последнему слову пенсионерской техники. На кухонном подоконнике стояли чашка, сахарница, конфетница, лежала раскрытая брошюра, напечатанная крупными буквами, очки в толстой роговой оправе, вязанье, блокнот для записей, телефон и небольшая переносная аптечка. Стул, придвинутый к самому окну, либо был сделан по спецзаказу, либо перенесен из гостиной, либо был подарен благодарными сослуживцами из ЖЭКа. Он обладал несомненными достоинствами, в ряду которых была обитая дерматином высокая спинка и вышитая крестиком небольшая подушечка. С таким окном никакой телевизор не нужен, удовлетворенно заметила я, мысленно составляя план покупок на старость.
— Галина Николаевна, — улыбаясь своей тренированной улыбкой, сказала я. — Давайте сразу разберемся, за что Анна Ивановна убила Пономарева, и разойдемся с миром.
— Ну не было этого, — смущенно развела руками Галина Николаевна. — Вот хотела бы сказать, но не могу. Не было такого потому что. — Костенок заметно покраснела и драматическим жестом поправила жидкий пучок на голове.
Кажется, сейчас последует признание… Я напряглась, не веря в собственную удачу. И тут же решилась переквалифицироваться в адвокаты. Эту ранее несудимую, не привлекавшуюся, не участвующую интеллигентную старушку трудно было представить на нарах. Ей, в сущности, повезло, что дело веду я и без протокола. Надо выяснить все подробности нападения и немедленно состряпать версию о необходимой самообороне. Может быть, Пономарев крал у нее инструменты, оскорблял человеческое достоинство, сектантский фанатизм. А может, вообще — того… Бывает же. Старушка-разбойница!
— Не волнуйтесь, Галина Николаевна, я с вами. Так за что?
— Да ни за что! Да не мы это! — Костенок как-то нехорошо, агрессивно подбоченилась и подозрительно уставилась на мои волосы. Я, кажется, недооценила соперника, предполагая, что в промежутках между стрельбой из трофейного оружия она может нанести удар только домовой книгой. — Сто раз уже сказано! — Она досадливо притопнула ногой.
— Хорошо, — быстро согласилась я, подумывая, как бы вытащить у Тошкина из сейфа государственный пистолет. Мне бы он очень пошел к сумочке, к замшевой. Нет, к замшевой плохо. Придется купить кожаную, похожую на планшетку… — Тогда кто? Вот вы лично как думаете?
— Любовница, — прошептала Галина Николаевна и скромно потупила глазки.
— Надо же! — удивилась я, потому что сама не додумалась до такой элементарной вещи. Пономарев закрутил тут с какой-то бабкой роман, а она не выдержала мучений и избавила себя от него. Радикально. — А вы ее видели? Или чувствуете? Подозреваете?
Костенок кивнула, убрала руки с талии, пригласила меня за стол и даже налила чаю. У нас с ней явно наметилась интеллектуальная солидарность.
— Видела. Один раз. В окно. В тот день. Вечером.
— Когда вечером? — шепотом спросила я, боясь спугнуть удачу.
— Аня ходила на митинг. Я оставалась на дежурстве. И знаете, как бывает, задремала. Только вы ей не говорите. Я ее недоверия боюсь. Неудобно очень. Так вот, а как проснулась — на всякий случай в окно поглядела. А там она. Приехала на машине. Вся такая расфуфыренная. Шасть в подъезд, убила Степаныча и назад. Очень быстро.
— Вы и выстрелы слышали? — Я на удачу сжала кулаки, кажется, даже сломала ноготь, он как бы сгорел на работе.
— Нет, — уныло покачала головой Галина Николаевна. — Вот выстрела не слыхала. Они по другому стояку. И я ж не знала, что она убивать его приехала.
— Может, она не к нему?
— А больше не к кому. Там только Анна, Ксеня и алкоголики, к которым уже давно, кроме милиции, никто не ходит. К нему, говорю вам; она как ошпаренная выбежала. Кто б ее так напугал, если у нас в подъезде даже не писает никто… Темно очень.
Логично — с чего бы это в самом деле женщине бегать по подъезду туда-сюда?
— А номер? — спросила я дрожащим от вожделения голосом. — Случайно? А?
— Да. — Костенок кивнула и протянула мне листок бумаги с цифрами и текстом песни Филиппа Киркорова «Единственная моя». — Только вы перепишите, мне это нужно.
Я посмотрела на Галину Николаевну повнимательнее и оценила вероятность убийства на почве ревности. Эта старушка явно была романтической натурой и вполне могла соответствовать увлечениям художника по стенам. М-да. День прожит не зря, что только написать в объяснительной по поводу прогула в академии… Ходила предупреждать учительницу, что убью ее, или раскрывала преступления на почве неразделенной любви? С этими умными и тяжелыми мыслями я вышла из подъезда и нос к носу столкнулась с замешкавшейся женщиной.
— Люда? — искренне удивилась я. — Вы тоже здесь живете? Или вы за мной следите?
Последний вопрос я задавала, глядя на ее быстро, очень быстро удаляющуюся спину.
— Люда! — еще раз, но теперь уже очень громко крикнула я, но она не замедлила движения.
Глава 5
Чувство юмора мне отказало, не позаботившись о достойной замене. Причем отказало до такой степени, что я начала делать одну глупость за другой. Например, вместо того чтобы сослаться на ужасные обстоятельства, я пришла на работу. В Академию управления, бизнеса и права. Здесь интерес к моей персоне стал мало-помалу утихать. То есть входить в цивилизованное русло. Совокупление наших с мэром имен в одной отдельно взятой методичке выдавало мне карт-бланш и делало меня священным животным. Египетской кошкой. За мной все меньше следила учебная часть, и даже заведующий кафедрой Мишин «при встрече лапу подавал». Вообще-то в нормальном обществе тыканье рук женщине считается верхом неприличия, но в нашем городе такие подробности этикета знали всего два-три человека и я. И то случайно.
Академия росла и крепла. Это если по праздничному протоколу достижений. А по-простому — зажиралась. Ректор за два года защитил сразу две диссертации и теперь с полным основанием носил титул академика им же и созданной региональной академии каких-то важных наук. Подустав на ниве голой теории, руководящий состав учебного заведения задумался о высоком. Очень хотелось остаться в памяти поколений. Для этого был избран самый пр