Походу на школу существенно препятствовали смешавшиеся в кучу не только кони, люди, но также и машины, жертвы брачных аферистов, выровненные стены в новой квартире Потаповых, иголки у Дины и всяческая белиберда, которая никак не выстраивалась в четкую концепцию. Я даже немного подрастерялась и для восстановления боевого духа позвонила в редакцию.
— Это я.
Скоро подобная форма приветствия войдет у меня в привычку. Но не велика печаль, есть на свете люди, у которых на визитной карточке написано просто и скромно: «Майкл Джексон».
— Надя, что ты сделала со страховщиками? — строго спросил Владимир Игнатьевич, пребывая в ужасном расположении духа. — Тебе немедленно следует явиться ко мне, мы повторим встречу, и будет лучше, если ты принесешь свои извинения.
— Хорошо, особенно, если кто-нибудь даст мне объяснения по поводу огромной проницательности моего ректора. Ты зачем сдал меня как источник информации?
— Очень радует, что мы друг друга поняли! — рявкнул Лойола и бросил трубку.
Вряд ли, конечно, я могла бы ему чем-то помочь. Новые цирки не заезжали к нам уже около трех месяцев, а старое кино перестали снимать лет тридцать назад. А тут еще и прощай мечта, бабушка и квартира на Патриарших.
И что такого я сделала со страховщиками, если ни стриптиз, ни фигу я им не показывала.
Танечка — лаборантка нашей кафедры страноведения — смотрела на меня укоризненно. Я, вынесшая сор из избы, становилась персоной нон грата не только для верховного главнокомандования, но и для обслуживающего персонала, который конечно же не мог существовать на десять долларов зарплаты, а потому активно посредничал при продаже оценок, билетов и членов приемной государственной комиссии.
— Вас там ждут. Внизу, — процедила она. — Посетителям и посторонним на нашей кафедре делать нечего.
— На войне как на войне, — подытожила я. — А кто?
— Мужчина. Можно подумать, что к вам может прийти кто-то другой.
Она поджала губы. Прошлой осенью я не дала ей выйти замуж за исключительного урода, и теперь ей приходилось довольствоваться любовными муками рядом с ассистентом Виталием Николаевичем, великим театральным режиссером, постановщиком, сценаристом и большим новатором во всех сферах искусства. Танечка, пожалуй, была единственным в городе человеком, который еще не понял, что постоянный выход замуж — это тяжкий сознательный и ежедневный труд.
— Ну зачем вы так, Надежда Викторовна? Все равно ведь продавать будут, только цены подымут и нас всех вышвырнут. А ведь были такие планы… Анталия, например…
— Хотите, я дам опровержение?
— Поздно, — сказала она и улыбнулась практически сквозь слезы. Рухнувший было при подсчете убытков мир был восстановлен. — А еще вам звонила Людмила Кривенцова. Она сказала, что подойдет к академии к концу занятий. Скажите, а это его жена?
— Чья? — изумилась я.
— Ну того, кто ждет?
Глаза у Танечки блеснули огнем возможного обличения.
На стоянке, где теснились студенческие машины — «вольво», «опель», «форд», «хонда», — скромно серела «Волга» с уже знакомыми мне номерами. Едва приметив меня, отчаянно вертящую шеей, из нее выскочил Миша, облаченный в вызывающе достойный костюм джерси. Я попыталась благосклонно кивнуть, но моя шея не желала униматься. Мне совершенно не хотелось обнаружить где-нибудь под ступеньками бездыханный труп Людочки Кривенцовой, обозначенной мною в списках грядущих жертв под номером один. На всякий случай я втянула носом воздух. Кроме запахов табака, дыма, марихуаны, духов от Гуччи, масляной гари от межакадемической столовой, никаких других, вроде крови или разложившегося трупа, мне учуять не удалось. В Багдаде было все спокойно. Людочка Кривенцова, видимо, готовила всем нам сюрприз. Во всяком случае, я бы не отказалась от ее помощи в деле успокоения Луизианы. Другой вопрос, хотела ли я с ней породниться так, как этого хотела моя дочь. Но на решение этого вопроса у меня было еще немного времени — лет семь уж точно.
— Я хотел тебя увидеть, — покорно улыбаясь, сообщил Миша, прикладываясь губами в моей руке.
Стоявшие поблизости студенты разинули рты и чуть не зааплодировали. Таких архаических движений в просмотренных ими порнографических кассетах, видимо, не было.
— Куда тебя подвезти? — спросил он, оставляя выжженные взглядом дырки на моем свитере. Ах, какая я дура, что не надела ничего новенького. Мне он, конечно, сто лет не нужен, но начнутся разговоры, что я обнищала, перестала за собой следить, оказалась неконкурентоспособной. Малолетние дивы станут наступать мне на пятки, и целая категория мужчин детородного возраста откажется от мечты на мне жениться. Короче говоря, в этом свитерочке я выглядела явно бесприданницей. Чтобы исправить досадную оплошность, Миша решил меня подкупить.
— Держи. Это от чистого сердца.
На протянутой ладони появилась обтянутая бархатом коробочка, в которой раньше дарили предметы роскоши, а ныне — турецкий лом, который не годился даже на зубы.
— Стащил у Иры? — сразу спросила я, чтобы знать, куда вернуть.
Еще в школе у меня были ухажеры, которые таскали мне из дому то духи «Фиджи», то хрустальные рюмки, то календарики с голыми тетками. Родители моих поклонников всегда вовремя били тревогу, и я возвращала все, кроме календариков, у которых никогда не находилось хозяина…
— Почему стащил? Выкупил, — обиделся Миша. — Она мне заняла его для одного дела, а потом я отдал ей деньгами…
Я открыла коробочку и прикоснулась к благородному колечку с большим прямоугольным изумрудом, которое, судя по размеру, пришлось бы мне как раз на большой палец на ноге.
— Его что, надо носить на цепочке?
— Нет, над ним надо думать. Если ты согласишься изменить свою жизнь, я, конечно, подарю тебе другое, а это станет просто символом.
— Выкупленным у Иры…
Соколатый абсолютно прав. Если фотограф — это всего лишь навсего профессия, то фотокнязь — определенно социальный статус. Со всеми вытекающими. Миша очень старался соответствовать тем глупостям, которые зачем-то придумал.
— Нет. — Я ласково покачала головой, признавая, что так красиво за мной еще не ухаживали.
— Да. — Он сжал мою ладонь вместе с коробкой и тихо сказал: — Пусть у меня будет повод еще раз тебя увидеть…
На душе, поросшей щетиной и чуть припорошенной пылью, потеплело. Привыкшая к главному жизненному принципу графа Калиостро, который гласил: «Все люди делятся на две категории — тех, от которых что-то нужно мне, и тех, которым что-то нужно от меня», я удивилась настоящей кристальной чистоте в Мишиных глазах и сразу подумала о двух его малолетних дочерях. Похоже, он совсем не хотел мириться с тем, что возраст любви давно миновал, он сражался за собственную свободу с таким упорством, что его было даже жалко. Я положила кольцо в сумку и прерывисто вздохнула. От нечего делать я даже поцеловала его в щеку и почему-то вдруг подумала, что не верю в любовь с первого взгляда… Наверное, я все-таки была очень сильно заколдованной принцессой или просто настоящей прокурорской женой.
— Ты подумай, а я позвоню, — улыбнулся Миша.
— Только не в милицию. Просить киллера вызвать опергруппу — это все-таки верх цинизма, — сообщила я. — Но ход хороший. Обдуманный.
Вот теперь Миша мог считать себя молодым — во всяком случае, по виду отрытого рта и полному безумия взгляду он очень походил на моих студентов, которые с маниакальным упорством прислушивались к нашему разговору. Я красиво улыбнулась и направилась… к трамвайной остановке. Еще немного — и культ нищеты войдет в мою плоть и кровь, как будто всегда там и был.
В редакции было тихо. Унылый Яша с большим багровым синяком встретил меня презрительно-жалостливой улыбкой, его жена Неля попыталась мне подмигнуть, Мегера корректор Ирочка сжала губки в куриную гузочку и процедила что-то среднее между «так тебе и надо» и «чтоб ты сдохла», художница Валентина, обслуживающая все сферы типографской продукции, индифферентно смотрела мимо. Здесь меня любили. А Фантомас-Лойола, кажется, разбушевался не на шутку… Я решительно стукнула в дверь и сразу же открыла ее. Пусть скажет спасибо, что не ногой. Немая сцена с участием Людочки Кривенцовой и Владимира Игнатьевича не была эротической. Раскрасневшиеся, потные, растрепанные, они стояли по разные стороны большого стола и упражнялись в собачьем лае. Ну или в чем-то похожем. Например, в дележе шкуры неубитого медведя.
— А я думала, что ты ждешь меня возле академии.
Людочка встрепенулась и отвела стеклянный взгляд от моего шефа. Тому сразу полегчало, и он удовлетворенно вздохнул.
— Да, — сказала она. — Но были дела и поважнее.
— Мне подождать за дверью? — Я все-таки была сама любезность.
Легкий флирт, окончившийся золотым кольцом, благотворно повлиял на мое нестандартное поведение. Я готова была не мешать этим голубкам по-быстрому убить друг друга…
— Нет! — вскричал Лойола. — Оставайся, раз пришла!
— Тем более, что мы уже все выяснили. Ты когда, кстати, бабушку собираешься отдавать? — с места в карьер спросила Людочка, видимо подвинувшая очередь на старушку в свою пользу.
— А что, Геночке больше некого убивать? — поинтересовалась я.
— Есть! Луизиану. Но мы планируем это разбирательство на завтра. Вы не представляете, в каком возмущении находится сейчас мой муж. Эта извращенка может навсегда отбить охоту… Эта мерзкая тетка сказала нашему мальчику, что с девочками типа Ани всегда одни неприятности, что ему надо держаться в стороне и не быть таким дураком, как его папа и дед. И как тебе это? То есть открытым текстом обвинила меня в прелюбодеянии…
— Меня, — сказала я, не желая делить с Людочкой пальму первенства в совращении всей этой семьи.
— Да? Разве? А я думала, меня, — огорчилась Людочка. — Впрочем, какая разница, порядочных женщин обвинила. И еще сказала, что выведет нашу семейку на чистую воду, что у нее есть кое-какие соображения по поводу того, как срубить наше генеалогическое дерево. Гена в ужасе! Просто в ужасе. Без бабушки он может и не воспрянуть духом.