Эти последние слова Зинаида Андреевна выговорила так презрительно и отчужденно, что Толя, махнув рукой - дескать, пропадай всё, - выбежал из комнаты.
Он долго стоял в кухне, не зная, куда деваться от едкого стыда. До слуха его внезапно доходил и опять пропадал равномерный стук падающих из крана капель. Моментами, точно просыпаясь, он с удивлением оглядывал кухонную утварь, словно вопрошая сковороды и кастрюли, как могло случиться, что он так обидел родного человека.
В тишине, окружавшей его, возник слабый звук. Сначала Толя не понял, что это такое. Но в следующий миг до него дошло: мама плачет. Его бросило в жар от подступившей к сердцу жалости и любви. Он кинулся к ней.
Зинаида Андреевна действительно плакала, сидя над остывающей тарелкой супа и попрежнему держа в руках полотенце. Милые, косо прорезанные глаза поднялись на Анатолия.
- Прости меня, мама!
В срывающемся голосе и сведенных бровях сына мать почувствовала его душевное смятение. И первым движением ее было обнять юношу, разгладить непривычные складки на чистом лбу.
Но она отвела глаза, вытерла слезы и сказала почти спокойно:
- Сядь, Анатолий. Расскажи мне все.
Толя говорил тихо, часто останавливаясь.
Зинаида Андреевна изредка задавала вопросы, а больше слушала. Глаза ее засветились добрым вниманием. Смешные, совсем еще детские переживания! Но сын ее мягок, он незащищен ни самомнением, ни эгоизмом. Для таких, как он, и смешные детские переживания могут стать настоящим горем. Как найти нужные слова? Как помочь ему обрести душевную крепость?
- Я тебя не буду уверять, что чувство твое скоро пройдет, слышишь, Толя? Я-то знаю, что будет так, но ты мне не поверишь. Тебе сейчас трудно и кажется, что так будет всегда. Но ведь многие, почти все, в твоем возрасте испытывают то же самое.
- Ты смотришь со стороны, мама…
Зинаида Андреевна улыбнулась:
- И я ведь была молода, Толя. И в ранней юности тоже страдала от чувства, которое казалось мне огромным. Но об этом даже никто не знал. А жизнь, ученье, работа были так интересны, что очень скоро мне пришлось удивляться, куда же это огромное чувство девалось… Это проходит, как дождь. Порою вспомнишь с улыбкой или с грустью. Но это грусть о первой поре юности. Чудесная пора, но она только порог к большой, настоящей жизни. Жизнь тебя изменит, и другими глазами ты взглянешь…
- Нет, нет, мама! Никогда не взгляну на Тоню чужими глазами!
- Что же, если ты будешь благодарно и ласково вспоминать о ней, это хорошо. Хорошо сохранить добрую память о своей первой мечте. Но долго жить одной мечтой человек не может. Ты ведь понимаешь, что жизнь твоя только началась…
- Понимаю… Я хочу жить и работать. Знаю, что делаю только первые шаги… И ты права, наверно, что это мечта. Но почему же…
- Почему она приносит тебе боль? Это бывает… Но не стоит ничего человек, который сломается оттого, что первая мечта его не осуществилась. Где же воля твоя, где характер? Почему так мало в тебе силы?
Анатолий задумался.
- Вот ты восхищался подвигом Саши Матросова, искал книги о нем. Скажи, можно себе представить, чтобы Саша вел себя, как ты сейчас?
- Нет, конечно… - тихо сказал Толя. - Он выдержанный был.
- Ты сам нашел нужное слово. Подумай, а каково же мне сознавать, что мой сын никогда не будет способен на подвиг!
- Почему ты так говоришь? - обиделся юноша. - Может быть, и я в исключительный момент…
Чтобы совершить подвиг в исключительный момент, надо быть собранным и в обыкновенное время, в будни. Почему ты считаешь, что надо быть сильным только в особенные дни? Ты презираешь будни? А я вот люблю их. В будни как будто ничего приметного не случается, но именно в будни человек растет, идет вперед… И в буднях этих много героизма, Слабости они не терпят…
- Стыдно быть слабым, это я понимаю. Я, как говорится, поддался своему настроению.
- А это ведь легче всего. Сегодня ты грубо говорил со мной, завтра перестанешь учиться, потом.
Анатолий встал:
- Мама, не продолжай! Я сорвался… Может, не сразу возьму себя в руки, но так распускаться больше не стану. Я буду бороться… Веришь мне?
- Я верю, сын. И, пожалуйста, не обижай Тоню. Ты ведь ее уважаешь. Зачем же срывать на ней досаду за то, что она не так относится к тебе, как ты хочешь?.. Ну, и довольно об этом.
Они еще поговорили о Толиных школьных делах.
- Математику ты подгонишь в ближайшие же дни. Договорились?
Зинаида Андреевна заставила Толю поесть и отправила спать, а сама еще долго думала о сыне. «Я буду бороться», - вспомнила она наивные слова и улыбнулась.
«Да, он понял, понял… Я, кажется, никогда с ним так горячо не говорила. А как бы сейчас был нужен отец!»
Зинаида Андреевна вздохнула, вспомнив последнее письмо мужа. После войны майора Соколова оставили работать в Германии. И вот он пишет, что раньше чем через год-два не сможет приехать.
А Толе казалось, что он уже не чувствует себя одиноким. Чудесный человек мама! Она все понимает… Да, он сильный, он докажет это. И Тоня должна увидеть его силу.
Глава десятая
Как ни готовилась Тоня к беседе с молодыми горняками, но, идя после уроков в общежитие, чувствовала себя неуверенно. В сумке у нее лежал аккуратно переписанный и проверенный Надеждой Георгиевной доклад, примеры были подобраны, характеристики героев ясны. Как будто все в порядке, а страшно…
Она распахнула дверь в барак и сейчас же увидела, что ее ждали.
Посередине знакомой Тоне длинной комнаты с жарко топящейся печью был приготовлен стол, накрытый листом чистой бумаги, перед ним полукругом расставлены табуретки.
Уже отдохнувшие после ночной смены, подтянутые, аккуратно одетые ребята приветливо встретили Тоню.
Все уселись, и она уже откашлялась, собираясь начать, но в сенях послышались возня и сдержанный смех.
- Девчата, никак, пришли! - сказал кто-то.
- Какие девчата? - не поняла Тоня.
- А из женского общежития. Тоже хотели послушать.
- Заходите, девушки, да не галдите так! - крикнул белокурый староста Савельев.
Девушки, размотав платки и шали, скинув полушубки, шумно расселись. В комнате остро запахло снегом.
Тоня, смущаясь, поглядывала на это пополнение. Тех, кто жил в мужском бараке, она уже не раз встречала на лекциях и беседах, устраиваемых школьниками, а в женском общежитии ей бывать не приходилось. Но на лицах девушек отражалось такое искреннее любопытство и ожидание, что она успокоилась. Однако первая фраза доклада, подготовленная еще вчера, показалась ей сухой и напыщенной, и она просто спросила:
- Ребята, что вы читали за последнее время?
- «Радугу» Василевской!
- «В окопах Сталинграда»!
- «Народ бессмертен» Гроссмана!
- «Я вот замечательную старинную книгу прочитал: «Обрыв»!
- Лучше «Чапаева» книги нету!
- Мне Горький нравится!
Выяснилось, что большой и неуклюжий парень-забойщик, с сердитым и в то же время сонным лицом, знает наизусть множество стихов, а подвижным чернявым братьям Сухановым так понравился «Сын полка» Катаева, что они ничего другого и читать не хотят.
- Уж мы нарочно проверяли, - со смехом говорил Савельев. - Ежели у Кости или Димки в руках книга, то непременно «Сын полка». Даже дрались из-за нее. Наизусть заучивают, что ли?
- Выдумает тоже - наизусть! - обиженно отозвался младший Суханов. - Хорошую книгу лишний раз почитать охота.
- Ты вот над другими смеешься, - в упор обратилась к Савельеву худенькая, бледная девушка с прозрачными голубыми глазами, - а сам почему не расскажешь, что читал?
- Могу, - ответил, не смущаясь, Савельев. - «Как закалялась сталь» прочел.
- Понравилась?
- Чудной вопрос! Как такая книга может не понравиться! - настороженно ответил парень, видимо чувствуя какой-то подвох.
- А Корчагин-то? - допытывалась девушка. - Павка? Признаешь, что молодежь на него должна походить?
- Еще бы! Конечно, признаю.
- Поймала я тебя, Иннокентий! - с торжеством, без улыбки сказала строгая девушка. - Павку Корчагина признаешь, а сам что делаешь? Разве Павка пришел бы на работу выпивши, как ты вчера? Пить-то он не умеет, - так же серьезно обратилась она к Тоне, - расслаб весь, смеется все время, тычется без толку туда-сюда. Сколько раз тачку перевернул… Забойщик не понял, в чем дело, говорит: «Ты, верно, сегодня нездоров». Мыто сообразили, какое у него нездоровье!
- Смотри, куда повернула! - изумленно сказал Савельев. - У нас же о литературе разговор, а ты об чем?
- Нет-нет, это тоже к литературе относится! - закричали девушки.
- Литература учит, как жить.
- Книгу хвалишь - поступай, как она говорит.
- Ты ответь: Павка Корчагин поступил бы так?
Савельев должен был признать, что никогда Корчагин так бы не поступил.
- Ясно! Да он покраснел бы за тебя, если б узнал!
- Так я же случайно… - оправдывался Савельев. - В привычке нет у меня выпивать.
- Насчет привычки мы бы с тобой не здесь говорили, а на комсомольском собрании, - неумолимо отрезала голубоглазая девушка.
Парни с интересом следили за спором.
- Постойте, как же так? - озадаченно спросил рослый забойщик. - Значит, я стихи любить права не имею, потому что на героев не похож? А в стихах-то не всегда герой и бывает…
- Не в этом дело, - вмешалась Тоня, - но случается так: человек говорит, что стихи любит, а сам бывает грубым…
- Вот-вот! - подхватили девчата. - Он как раз так: вечером в бараке стихи Пушкина читает, а утром на работе ругается вовсю!
- Зачем примечать все только плохое за человеком? - возмущенно сказал забойщик. - Я, может, не со зла ругаюсь, а просто так… к слову.
- Значит, не любишь ты стихи! После слов, которые сам Пушкин написал, ты «к слову» ругаться способен?
- А если Г орького взять? - несмело спросил вихрастый подросток.
- Горький упорству учит, силе, справедливости, - сказала Тоня, - у него многому поучиться можно.