Они помолчали.
- Понимаешь, - снова начала Тоня, - что ты работаешь честно, все скажут, и я… я ведь тобой горжусь, знаю, какой ты работник. Но почему же себя ты не жалеешь, а меня от всякой тяжести уберечь хочешь? Почему ты стараешься, чтобы мне лучше всех, легче всех было? Я ведь это всегда замечала, с малых лет…
Тоня волновалась и говорила горячо, дергая отца за руку, стараясь втолковать ему то, что ей казалось совершенно ясным и бесспорным.
- Ну вот, помнишь, года три назад на прииске ничего сладкого не было… Помнишь?
- Ну?
- А ты мне плитку шоколада из города привез. Я ее разделила, ребята у нас были - Лиза, Женя, Андрей и Павлик. Всем по кусочку. И тебе с матерью. Помнишь, еще чай у нас пили?
- Помню, как же! По осколочку положила перед каждой чашкой и звала: «Айда чай с шоколадом пить!»
- Ну и что же, что по осколочку, - упрямо сказала Тоня, - зато всем! Мама сказала: «Правильно», а ты расстроился, выговаривал мне потом. Лучше, мол, сама бы съела, чем со всеми делиться.
- Ну, хватит! - оборвал дочку Николай Сергеевич. - Нечего мне наставления читать! Мать известная мировая печальница. Ей дай волю - все бы раздала. И ты в нее… А я сначала о семье думаю, а потом уже о других. И не относится твой шоколад сюда вовсе. Про дело говорили, а ты с ерундой.
- Все к одному, - тихо вымолвила Тоня. - И делом твоим, если надо будет, займемся.
- Ладно, как-нибудь один управлюсь. При матери не заводи этот разговор.
Николай Сергеевич постучал палкой в ставень, сквозь щели которого пробивался спокойный свет.
Глава пятнадцатая
Придирчиво разбираясь в своей работе, Татьяна Борисовна постепенно пришла к выводу, что она очень плохая учительница. Правда, литературный кружок теперь работал и отношения с учениками стали лучше, но своими уроками Новикова была недовольна.
Надежда Георгиевна как-то раз, оставшись с молодой учительницей наедине, спросила:
- Давно ты мне не рассказывала, Таня, как идут дела. Довольна ли ты классом и класс тобою?
- Ребята хорошие, способные… Но что-то у меня не ладится, это ясно. Пока идет беседа или объяснение, все хорошо, а во время опроса всегда какое-то недовольство… В классе перешептываются, и тот, кого спрашиваешь, идет на место с недовольным видом… Что-то делаю не так, а что именно, не знаю.
Сабурова ничего не ответила, но пришла в десятый класс на несколько уроков литературы, а потом сказала Новиковой:
- Ты почему их так дергаешь, Таня? Ведь у тебя отвечающий ни собраться с мыслями не может, ни спокойно ответить. Ты его торопишь, подсказываешь, чуть ли не весь урок сама за него отвечаешь. Ребята этого не любят. Всегда нужно дать ученику высказаться, а потом предложить другим его поправить. Спокойнее надо!
Новикова во все глаза смотрела на директора. Она даже рот приоткрыла:
- Разве я так делаю? Не может быть! Вам показалось.
- Последи за собой - и сама убедишься.
- Что же это такое? - огорчилась Татьяна Борисовна. - Простейшая вещь - спросить ученика урок… И с этим я не могу справиться!..
- Это, кстати, вовсе не так просто, как ты думаешь. Умелый опрос практикой достигается. Ну, а настроение твое? Все попрежнему не нравится у нас? Скучаешь, рвешься отсюда? - пристально глядя на молодую учительницу, спрашивала Сабурова.
Новикова мгновенно вспыхнула и обиделась. Захотелось сказать: «Зачем меня об этом спрашивать? Разве не ясно, что тогда, в новогоднюю ночь после приезда, я вам глупостей наговорила? Сама себе я не нравлюсь, вот в чем дело!»
Но, расстроенная непониманием Надежды Георгиевны, она сухо ответила:
- Да, настроение у меня неважное.
- Я вот что думаю, - медленно продолжала Сабурова, попрежнему испытующе глядя на молодую учительницу: - пожалуй, после экзаменов можно будет отпустить тебя. Мне пишут, что к нам согласна приехать Тамара Пискунова, тоже моя бывшая ученица. На такую замену я согласна. Она справится.
- Вот как! Очень хорошо! - отозвалась Новикова.
После этого разговора она долго не могла успокоиться. Если уж Надежда Георгиевна сама предлагает отпустить ее - значит, недовольна работой. А покинуть Таежный будет очень жалко.
Татьяна Борисовна и сама не заметила, как привыкла к прииску, к школе, к своей уютной комнате в доме Кулагиных. К урокам она готовилась с увлечением, много читала. А дежурства в школьной библиотеке, куда по воскресеньям сходились молодые горняки, были для нее большим удовольствием.
Днем солнечные лучи бегали по длинным рядам некрашеных полок, взбираясь все выше и играя на позолоте книжных корешков. Вечером мирные лампы освещали столики читателей и конторку библиотекарши. Книги прятались в тени, а около барьера теснились подростки в ватниках и полушубках, переговариваясь вполголоса и разглядывая книжные богатства с откровенной жадностью. Они приносили с собою крепкие запахи овчины, свежего снега, зябкой оттепели. Татьяне Борисовне нравилось подмечать, как блестящие, полные живого, смышленого озорства глаза их наполнялись глубиной раздумья, становились восторженными, грустными или негодующими после беседы с книгой.
Однажды она спросила вихрастого паренька, возвращавшего в библиотеку «Анну Каренину»:
- Что же тебе понравилось в этой книге?
Паренек взглянул недоверчиво, но, увидев внимательное молодое лицо, оживился.
- Да, знаете, все интересно, - сказал он просто. - Видишь, как люди жили… как маялись… каждый по-своему маялся… А больше всего деревня мне понравилась. Вот как Левин косил… Мне самому приходилось… Ну просто словно побыл на покосе, травы понюхал…
Он вспомнил и старика, с которым косил Левин, и заткнутые тряпицей кувшины с квасом, и перепелиное гнездо на лугу…
«Нет, прочел не зря. Выбрал для себя то, что ему дорого и понятно», - решила Новикова.
Ей показалось интересным присмотреться, что вообще читают приисковая молодежь и школьники, что они воспринимают лучше. Она стала разговаривать с читателями, просила обращаться к ней за разъяснением непонятного, и незаметно у нее накопились наблюдения, потом пришла охота систематизировать и обобщить их. Могла получиться интересная статья. Уже и название для нее родилось: «Как читает подросток и какие нужны ему книги».
Об этих планах Новикова пока ничего не говорила Надежде Георгиевне.
Весна, услышанная Тоней в глухую апрельскую ночь, лукавила с людьми. Она пряталась в снегах, и только по тому, как осели и стали рыхлыми прежде плотные сугробы да днем на солнце поплескивала капель, было понятно, что весна уже бродит поблизости.
В один из последних дней апреля Татьяну Борисовну удивил необычайный шум на школьном дворе. Она привыкла разбираться в оттенках гомона, встречавшего ее ежедневно, и поняла, что кричат не от азарта игры и не по поводу драки или ссоры - шумели озабоченно и весело.
Ребята сгрудились около длинной поленницы, протянувшейся вдоль забора. Оттуда слышались выкрики и смех. Среди школьников был и Мухамет-Нур, казавшийся взволнованным не меньше ребят.
Новикова остановилась, не решаясь подойти ближе. Она попрежнему робела и терялась в большом скоплении школьников.
К ней подошел Петр Петрович.
- Вот оказия! - сказал он. - К Мухамету брат приехал… да как вошел во двор, ребята его окружили, задергали, он переконфузился, забрался за поленницу и вылезать не хочет.
- Так пусть Мухамет или кто-нибудь из ребят тоже заберется туда и извлечет его, - посоветовала Новикова.
- Попробуйте заберитесь! Я не знаю, как он ухитрился туда пролезть.
Действительно, дрова были сложены почти вплотную к забору. Казалось, что проникнуть за поленницу невозможно. Однако малыш был там. На мгновенье в просвете между поленьями мелькнула красная, нахмуренная рожица.
- Митхат, иди сюда! Самовар кипит. Чай будем пить, - уговаривал Мухамет.
Из-за поленницы донеслось коротко и решительно:
- Иок!
- Вылезай! Ну чего ты! Тебя ведь никто обижать не собирался! - закричали ребята.
- Иок! - послышалось с другого конца поленницы.
- А, голова дурная! Шайтан какой! - сердился Мухамет. - Мне звонок давать надо, а тут с ним возись!
- Вот упрямец! - сказала Татьяна Борисовна. - Вы давайте звонок, Мухамет. Все разойдутся, во дворе станет тихо - он и вылезет.
Мухамет отправился звонить, и через минуту ребята, толкаясь и шумя, понеслись к дверям школы.
Митхат высунулся из-за белых березовых поленьев. Он любопытно глядел на разбегающихся школьников, но, заметив учительницу, опять спрятался.
Новикова переглянулась с Петром Петровичем:
- Пойдемте, не будем его смущать.
В школе уже заканчивалась годовая программа и шло повторение всего курса литературы. Придя в десятый класс, Новикова вызвала Колю Белова и попросила его рассказать о лицейских годах Пушкина. Отвечал Коля довольно вяло, но Татьяна Борисовна заставила себя не перебивать и не торо - пить его, хоть это ей давалось нелегко. Она не могла не заметить, что Белов мало-помалу приободрился и кончил свой рассказ совсем связно. Отпустив его, Новикова внимательно посмотрела на учеников, точно соображая, кого еще спросить, и неожиданно заговорила.
Она рассказывала о друге юности поэта - румяном, добродушном мальчике, о лицейских келейках с надписями на дверях: «N 13, Иван Пущин», «N 14, Александр Пушкин». О «Записках» старого декабриста, в которых скупо и не сентиментально рассказано о «заревых трепетаниях сердца». О незабвенном для каждого хоть однажды прочитавшего эти записки сельском утре, когда взметающая вихревую снежную пыль тройка «вломилась смаху в притворенные ворота при громе колокольчика», о том, как встретились друзья со смехом и слезами, как обнимали друг друга - опальный поэт и будущий участник восстания. Ни один человек, любящий родную землю и великих сыновей ее, не может вспоминать без волнения об этой встрече, а тому, кто пишет о ней, хочется написать слово «Дружба» с заглавной буквы, потому что дивным пламенем горело в сердцах этих людей высокое и святое чувство.