- Ну, спасибо, дочка… Спасибо, Антонина Николаевна! - повторял он растроганно. - Утешила!.. Пойди к матери-то, покажи ей…
Твердые светлые глаза Варвары Степановны были влажны, когда она крепко поцеловала Тоню. Но мать сейчас же справилась с волнением и шепнула:
- Иди, Тоня, на место. А ты не мельтешись, Николаи Сергеевич, не мешай людям.
Но успокоить отца было невозможно. Он весь сиял, неудержимая улыбка расплывалась по его лицу. Завладев аттестатом и медалью, Николай Сергеевич то разглядывал их сам, то показывал соседям и все время возбужденно шептал что-то на ухо жене.
Золотые медали, кроме Тони и Нины, получили Илларион Рогальский и Толя Соколов, а серебряные - Лиза, Петя Таштыпаев и Ваня Пасынков.
Надежда Георгиевна стала вручать аттестаты.
Громадный, неуклюжий Николай Белов, выйдя на сцену, переступил с ноги на ногу, широко улыбнулся, ни слова не говоря, сгреб в свои медвежьи объятия Сабурову и расцеловал в обе щеки. Этот поступок Коли был встречен сочувственным смехом зала и президиума, а Надежда Георгиевна стала держаться в некотором отдалении от вызываемых выпускников, опасаясь, чтобы еще кто-нибудь не вдохновился примером Белова.
Передавая аттестат Мохову, она ласково сказала ему:
- Поздравляю, Андрюша! Держи свою путевку в жизнь.
Андрей необыкновенно громко, как он всегда говорил в решительные минуты, пробасил:
- Держу, Надежда Георгиевна, не выпущу!
Товарищи Мохова хохотали, а мачеха его, взволнованная до красных пятен на лице, всплеснула руками:
- И тут начудил, чортушко нескладное!
Ответную речь от выпускников держал Илларион. Он снял очки и вертел их в руках. Разгоревшееся лицо его казалось совсем мальчишеским, а близорукие глаза щурились растерянно и мило.
- Мы знаем, - говорил Ила, - сколько времени и труда отдали нам наши воспитатели, знаем, что ради нас они забывали свою личную жизнь. Всем, всем спасибо, всему коллективу преподавателей. Никогда мы не забудем Надежду Георгиевну. Около нее все становились лучше, честнее, каждый задумывался над своими поступками, проверял их. Она дала нам огромное богатство: веру в себя, в жизнь, в наше будущее. Такие педагоги, как она, Петр Петрович, Александр Матвеевич - преданные члены партии, люди больших знаний, высоких моральных качеств, - были нашими руководителями не только в учебе, но и во всех вопросах, которые нас волновали.
Ила вспомнил всех преподавателей, помянул добрым словом учителей младших классов, потом близорукие глаза его отыскали Новикову.
- Вот Татьяна Борисовна занималась с нами только полгода. Не сразу мы к ней привыкли. Были недоразумения. Но новый руководитель нашего класса работал с душой. Подготовку к экзаменам она вела, словно боевое задание выполняла. - Илларион улыбнулся, а десятиклассники шумно захлопали в ладоши, и он, стараясь перекричать аплодисменты, громко закончил:. - Все мы старания Татьяны Борисовны оценили и приносим ей большую благодарность!
Новикова, медленно краснея и прижав руки к груди, не сводила глаз с Рогальского. Тоня, глядя на нее, тоже захлопала изо всех сил.
Торжественная часть вечера кончилась. Выпускники вскочили с мест, кинулись поздравлять друг друга, подбегали к сцене, кричали приветствия учителям.
А Тоня, пожимая со всех сторон тянувшиеся к ней руки, вдруг вспомнила, что сказала ей Надежда Георгиевна, будто только теперь услыхала:
«С законной гордостью ты можешь принять этот аттестат и большую, почетную награду, которой удостоена. В течение десяти лет ты была украшением школы и ни разу не сбилась с пути, которым должен идти советский школьник, пионер и комсомолец. Иди и дальше так же прямо».
Глава девятнадцатая
Начался концерт. Нина Дубинская очень хорошо пела, Мохов читал речь о товариществе из «Тараса Бульбы», Петр Таштыпаев - отрывок из «Молодой гвардии», а Женя и трое мальчиков разыграли одноактную пьеску. Однако, как ни хорошо все это было, выпускники с нетерпением ожидали окончания концерта. Всем хотелось поскорее почувствовать себя свободными, двигаться, говорить, высказать родным, товарищам, учителям все, чем полно сердце.
И эта минута наступила. После концерта перешли в учительскую, где ждали накрытые столы.
- Ну и сервировка! - восторгались родители.
- Спасибо мамашам, их благодарить нужно, - заявила Лиза. - Всю красоту, что была в домах, сюда притащили.
«Красота» - фарфоровые и хрустальные салатницы, бокалы и вазы сияли на столах.
Секретаря обкома и Надежду Георгиевну усадили в почетные, очень неудобные кресла, принесенные из квартиры Дубинских. Сабурова покорно подчинилась, а гость сразу догадался, что сидеть будет неловко. Он мигом перешепнулся с Толей и Андреем, и ребята принесли ему простую белую табуретку- к ужасу докторши.
- Ну что это, молодые люди! - повторяла она трагическим шопотом. - Ведь позор, конфуз! Ах, боже мой! Василий Никитич! Кухонная мебель!
Секретарь успокоил ее, сказав, что во время ужина важно не на чем человек сидит, а чем его собираются кормить.
Зинаида Андреевна Соколова, чьи темные узкие глаза ярко блестели, поздравила Кулагиных.
- Дожили до денька, доктор! - сказал ей Николай Сергеевич.
- Да, да! Они счастливы, а уж мы, старое поколение, - вдвое.
- Протестую, мама! - крикнул Толя. - О каком старом поколении речь? Ты у меня совсем молоденькая!
- Ишь! засмеялась Варвара Степановна. - Приятно малому, что мать пригожая и молодая.
- Что вы, какая молодость!
- Самая настоящая! - серьезно сказал Николай Сергеевич. - Разве вы не чувствуете, сколько лет нам сегодня наши дети сбавили?
- За нашу дорогую школу! - провозгласил Рогальский.
- За школу! За Надежду Георгиевну!
К Сабуровой тянулись бокалы, руки. Далеко сидящие ученики бросали ей цветы. Она улыбалась, кланялась и, когда все выпили, чуть прикоснулась губами к своему бокалу.
- Что же не пьете? - спросил ее секретарь.
- Сердечница я, - тихо ответила Надежда Георгиевна, - никогда вина не пью. Ежегодно на выпусках огорчаются мои ученики.
Чудесный это был ужин! Все кушанья удались так, как могут удаться самой искусной хозяйке один раз в жизни. Роскошные нельмы и хариусы, высовывая удивленные морды из белых и красных соусов, глазели на веселье и словно предлагали съесть еще кусочек. Пироги блестели и, казалось, все еще наливались смуглым румянцем, хотя давно уже были вынуты из печей. Салаты удивительной остроты и нежности таяли во рту. А вино оказалось необыкновенного разлива. Оно было вином дружбы и радости и заставляло людей находить друг в друге новые, раньше незнаемые прекрасные качества, желать исполнения самых заветных, самых смелых мечтаний.
Тоня оглядывала стол. Все веселы, счастливы и бесконечно нравятся ей. Татьяна Борисовна! Никогда она не была такой… Говорит и двигается свободно, живо, лицо светлое. Как старательно она хозяйничает, всех угощает! Доктор Дубинский заставляет ее сесть, а Петя наливает ей вина… Как хорошо что и она радуется сегодня!
У Жени в глазах словно по свечечке зажжено… Ровное, теплое сияние. Михаил Максимович разговаривает с директором прииска, а рука его лежит на плече у дочери. Видно, каждую минуту ему нужно чувствовать Женю возле себя.
А какой Петр Петрович сегодня ясный! Вот к нему подходит Мохов, они чокаются. Андрей что-то горячо объясняет. Лиза накладывает на тарелку Анны Прохоровны всякой снеди, сама же смотрит на Андрея и не замечает, что на тарелке вырастает целая гора. Анна Прохоровна пугается:
- Побойся бога, безумная! Что я, крокодил или кто?
Мухамет-Нур объясняет ребятам, как он хотел бы, чтоб его братишка Митхат когда-нибудь стал похож на таких юношей, как Ила Рогальский или Толя Соколов.
- Правильно, Мухамет, - говорит Лиза. - И я хочу, чтобы наш Степа был таким, как они.
Она любовно смотрит на товарищей, а Мухамет, покрутив с сомнением головой, вежливо отвечает:
- Было бы хорошо, только… этот Степа, пожалуй, не сможет…
Тоня вдруг засмеялась, закинула назад голову и затрясла ею.
- Ты что? Что? - спросил, перегнувшись к ней через стол, Толя Соколов.
- Рада! - ответила она горячим шопотом. - Рада я, понимаешь?
Глаза Анатолия светились живым пониманием.
Она протянула ему бокал:
- Я тебя еще не поздравила. Ну… Желаю счастья!
- А я тебе… Большого-большого…
Они выпили, глядя в глаза друг другу.
Андрей Мохов пожелал произнести тост. Он долго молча смотрел на свой бокал, потом несколько раз повторил:
- Итак, товарищи…
- Ну, что же ты, Андрейчик? Смелее! - кричали ему.
- Нет, не могу! - решительно заявил Андрей. - Хотел сказать много, а на устах только одно: за Надежду Георгиевну!
Тост имел шумный успех. Торжественное «на устах» всем очень понравилось.
Удивил товарищей Ваня Пасынков. Он прочитал стихи, посвященные Сабуровой и совсем складные. Кончались они перефразированными некрасовскими словами:
Со всеми братски ты делилась Богатством сердца своего.
С последним тостом Надежды Георгиевны за молодежь все встали из - за стола, и выпускники устремились к Сабуровой. Лиза, повиснув у нее на шее, кричала:
- Мне всю жизнь, с первого класса, хотелось вас поцеловать, Надежда Георгиевна! Теперь я не школьница, я имею право. Почему Кольке Белову можно, а мне нельзя?
- Как с первого класса? - смеясь, возражала Сабурова. - Ты у меня тогда ведь не училась.
- Все равно! Я предчувствовала, что у меня будет такая учительница, как вы, и мечтала ее поцеловать!
Другие девушки с неодобрением поглядывали на Моргунову, но едва она отпустила Сабурову, начали проделывать то же самое, пока Татьяна Борисовна, решительно расставив руки не загородила директора школы:
- Товарищи, довольно! Дайте Надежде Георгиевне покой!
Перешли в зал. Из распахнутых окон тянуло теплой свежестью ночи. Под руками учительницы пения звенело старенькое школьное пианино. Тоне опять, как во время торжественного заседания и ужина, показалось, что наступает самый прекрасный час вечера.