Но мысль о несчастье товарища сейчас же отрезвила его.
- Да, Женя, мы все пойдем, - сказал он.
- Ступайте, - решил Петр Петрович. - Я сообщу Надежде Георгиевне.
- А как же тут? Убрать все надо, привести в порядок… - разбитым голосом спрашивала Лиза, поднимаясь с земли и вытирая глаза.
- Здесь я за всем присмотрю, - заявила Татьяна Борисовна.
- Н-да! - Петр Петрович зашагал к воротам.
Когда притихшие выпускники вышли из поселка, раздался трескучий раскат грома. Он перешел в долго не смолкающий гул, словно раскололась одна из ближайших гор и камни, тяжело ворочаясь и сшибаясь, покатились в лог. Поднялся ветер.
- Сейчас польет, - сказал Андрей, глянув в небо. - Давайте скорее, ребята.
- Где же Антонина? - беспокоилась Лиза. - Почему ее не видно? Как провалилась!
- Вон она! Вон на гору всходит! - крикнул Толя.
Друзья увидели далеко впереди Тоню. Она только что вынырнула из низины и почти бегом поднималась на холм.
Снова загремело, и теплые крупные капли упали на землю. Туча догоняла выпускников со стороны поселка. Впереди солнце еще боролось с облачной заволокой, и в лучах его ослепительно вспыхивало золотое, раздувавшееся под ветром платье Тони. То оно мелькало среди кустов, то возникало на открытом месте, и в странном желтоватом свете предгрозья одинокая фигура девушки казалась летящей.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая
Тоня вбежала в дом Заварухиных не постучавшись.
Всю дорогу только одна мысль владела ею: сейчас она увидит Павлика, Павлика, Павлика…
И она увидела его, как только распахнулась дверь. Он сидел за столом, даже не особенно изменившийся. Павлик с упавшей на глаза русой мягкой прядью… Павлик в чистой полинялой гимнастерке… Он обернулся на скрип двери и спросил:
- А это кто пожаловал?
- Павлик, я… Павлик, живой?.. Это я, я… - повторяла Тоня, чуть не падая от сразу охватившей ее слабости.
Едва переводя дыхание, она остановилась на пороге, схватившись за дверные косяки, точно решила не выпускать Павла из дому, если он вдруг вздумает уйти. С мокрых волос ее капала вода.
Павел поднялся.
- Тоня… - сказал он будто про себя. Так люди говорят о беде, которую давно предугадывали: вот оно, началось, пришло. Еще не окончательно поверив, что перед ней действительно Павел, но уже смутно чувствуя во встрече что-то неладное, Тоня по-прежнему бормотала:
- Павлик… Живой… Вернулся… А я… А мы…
«Что же он не подходит ко мне?» - с недоумением подумала она.
Павел продолжал стоять навытяжку, а к Тоне подошла тетя Даша, видимо не перестававшая плакать с минуты встречи с сыном.
- Вернулся, Тонюшка!.. Вернулся! Ты подумай… Не опомнюсь, право… В разум не приду… Ты проходи, садись, милая…
В то же время она локтем подталкивала Тоню, показывала на свои глаза и кивала головой. Тоне стало страшно.
- Что? Что с вами, тетя Даша? - громко спросила она.
- Нет, нет, ничего, что ты!.. - испуганно зашептала Дарья Ивановна.
- Предупреждаешь, мама? - сухо рассмеялся Павел. - Да ты не церемонься. Я ведь не вижу, Тоня, - сказал он и сильно покраснел. - А между прочим, здравствуй. Давай руку! - Он крепко стиснул руку девушки. - Садись.
Павел придвинул табурет. Растерянная Тоня села.
- Как ты говоришь? Не видишь? - переспросила она в смятении. - И меня не видишь?
Смысл слов Павла еще не совсем дошел до нее. Она поняла только, что, не успев пережить радость, не привыкнув к ней, надо переключаться на другое, непонятное и пугающее.
- Нет, неужели ты меня не видишь? - повторила Тоня.
- К сожалению, и тебя, - снова усмехнулся Павел, отвечая на первый ее вопрос. - Вижу самую малость. Вот свет из окна, этаким четырехугольником, - он обвел пальцем в воздухе контуры окна, - людские фигуры очень смутно… Только ты за меня не огорчайся. Я уже привык.
То, что Тоня услыхала, объясняло и странное поведение Павла и незнакомый смешок его, но точные, быстрые движения юноши не вязались с понятием о слепоте. Тоня напряженно вглядывалась в лицо Павла.
- И ничего нельзя сделать? - спрашивала она. - Ничего? Почему ты… Почему так получилось?
- От контузии, - коротко ответил Павел. - А сделать ничего нельзя. Всё перепробовали.
- Не может быть! - твердо ответила Тоня.
Она уже овладела собой и сидела неестественно выпрямившись, глядя не на Павла, а куда-то в сторону. Алеша подошел к ней и дернул за рукав. Он держал какую-то игрушку, видимо привезенную братом, и хотел похвастаться. Но эта догадка пришла к Тоне лишь после того, как малыш, встретив ее отчужденный взгляд, отошел.
- Батюшки! Дождь поливает, а сюда цельная бригада валит с прииска! - всплеснула руками тетя Даша. - Уж не к нам ли? Так и есть… Андрюха Мохов, Лариоша… Все твои товарищи, Павлушенька. Куда сажать-то их?
Она засуетилась, то придвигая к столу табуретки, то собирая посуду, и внезапно села, сказав:
- Ничего что-то не соображу. Ноги не держат… Ослабла.
- А ты посиди, отдохни, - спокойно ответил Павлик. - Свои люди идут, не стесняйся. Алеша, поди-ка сюда.
Он посадил брата на колени, словно хотел прикрыться им от дружеских объятий и расспросов. Алеша сейчас же вцепился в орден Красной Звезды, горевший на гимнастерке.
- Паша, друг! Где он, разбойник? Пашка, герой, здравствуй!
Ребята ввалились все сразу, мокрые, возбужденные. Лицо Павла дрогнуло, когда он услышал радостный гул добрых слов, девичьих восклицаний. Он быстро спустил Алешу на пол и встал.
Его окружили, обнимали, хлопали по плечам и спине, каждый тянул к себе, каждый восхищался орденом и тем, что Павел почти не переменился.
Когда наконец все немного успокоились и кое-как расселись на лавках, подоконниках и прямо на полу, Тоня увидала широкую и ясную улыбку Павла.
Тетя Даша попробовала жестами объяснить, что случилось с Павлом, но ребята замахали руками, и Тоня поняла: товарищи всё уже знают.
После первого порыва радости наступила неловкость. Гости старательно рассказывали о всех переменах в школе и на прииске, жалели, что Заварухин не приехал вчера и не был на выпускном вечере. Все пытались говорить беззаботно и весело, и в этом было что-то неестественное. Только Андрей Мохов неуклюже и простосердечно хотел заставить Павла разговориться:
- Ты все-таки объясни про себя… Как воевал…
- Воевал как все, - коротко отвечал Павлик. - Успеем еще, потом…
Он слушал товарищей внимательно, иногда сам задавал вопросы, но все понимали: то, что для них - живая, трепетная жизнь, для Павла - воспоминание.
Узнав об успехах Маврина, Павел оживился:
- А!.. Не подвел, значит, Санька, выровнялся.
Когда ему рассказали о медалистах, он попросил повторить их имена:
- Так кто и кто, говорите? Илларион и Тоня золотую получили? Ух ты!.. Ну, примите поздравления. И Толя Соколов? Он здесь, Анатолий?
- А как же, - отозвался Соколов.
- Ну, поздравляю! Молодец! А Лиза серебряную? Скажите, Лизавета-то! Что же тебя не слышно, Моргунова?
- Всю ночь трещала. Дай немножко и помолчать, - бойко ответила Лиза, а сама, закусив губу, отвернулась.
- Ну, а Женя Каганова где? - спросил Павел.
- Я здесь, Пашенька.
Женя подошла к Павлу, остановилась за его стулом и положила свои легкие руки на плечи другу.
- О! Рука, как была, тоненькая, - засмеялся Павел. - Ты, знать, так и осталась камышинкой?
- Ну, что ты, Паша!.. Я знаешь какая крупная теперь стала…
- Да уж крупна! Что говорить! Богатырь! - подхватили ребята.
Тетя Даша то внимательно слушала, то опускала голову, борясь с подступающими слезами. Андрей часто взглядывал на нее и, не вытерпев, спросил:
- Пашка, а честно говоря, неужели ты раньше сообщить не мог? Чтобы мать-то успокоить…
Павел потемнел:
- Ошибка вышла, Андрюша. Не хотел, чтобы чужой рукой написанное к ней пришло… Все думал, лучше станет - сам напишу. Да ведь я долго и без языка был после контузии.
- Ивановна! Дарья! - послышался с улицы старческий голос.
- Дедушка Ион! Дед Ион пришел! - закричал Алеша. - Павлик, слышишь? Это Ион! - теребил он брата.
- Слышу, слышу, - с усилием сказал Павел. - Помолчи, Алеша.
Дождь перестал, но на Ионе не было сухой нитки. Оставляя на полу широкие мокрые следы, старик подошел к Павлу, подержал его руки в своих руках, потрогал орден, волосы юноши, ощупал его со всех сторон, точно сам ничего не видел, но все хорошо знали, что маленькие мигающие глаза Иона видят зорко и верно.
- Паулык, а? - сказал Ион, отступая на шаг. - Ты сам, да? Долго, однако, тебя не было, Паулык. Будь здоров!
Он низко поклонился Павлу, затем Дарье Ивановне и ребятам, сел на пол в углу, вынул трубочку. Морщинистые руки его на этот раз очень долго насыпали в трубку табак.
Ребята примолкли, ожидая, что скажет Ион, но старик не начинал разговора. Это было не в его правилах.
- Где был, дедушка Ион? Что так промок? - спросила наконец Тоня.
Ион поднял голову.
- Пришел из лесу, мокрый весь. Хотел одёжу сушить, а старуха говорит: «Паулык приехал»… Все бросил, сюда побежал. Друга встретить - самое большое дело, однако!
- А что в тайге, Ион? - тихо спросил Павел.
- В тайге? - оживился старик. - Вот пойдем с тобой скоро…
Он вспомнил, что Павел ничего не увидит в тайге, и, вероятно, досадуя на себя, сильно затянулся табаком.
Тоня взглянула на Павла и ужаснулась страстной напряженности его лица. Должно быть, в воображении он уже бродил с Ионом по тайге, вдыхал ее запахи. Но Заварухин быстро справился с собой и спросил:
- Охота как?
- Заготовку пушнины я в прошлом году на сто шестьдесят процентов выполнил, - ответил Ион. - Слышь, Паулык? Пятнадцать лисиц и девять волков… А белка, однако, без счету ко мне шла.
- Значит, охотничья артель хорошо работает?
- Работаем ничего, - важно отозвался Ион, - по области третье место. Я теперь знатный охотник называюсь… А дождик-то сильный прошел… Это радость большая, верно, Дарья?