- А что еще нужно, чтобы стать хорошим учителем? - спросила Новикова, делая вид, что не слышит замечания.
- Знания, конечно, нужны, любовь к делу и отсутствие каши в голове, - улыбаясь, ответила Сабурова.
- Как это - каши?
- Целеустремленность нужна. Если учитель твердо знает, к чему готовит ребят и как их должен готовить, он иначе ведет работу, чем тот, для которого это только слова.
- Значит, думать, учиться самой надо, - полушутя, полусерьезно сказал Петр Петрович, - а вы вот к докладику по методике второй месяц не можете подготовиться… Занятия политкружка прошлый раз пропустили…
- Да что это, право! - рассердилась Новикова. - Вы всё назло мне говорите, Петр Петрович! Доклад завтра будет готов, а кружок я пропустила потому, что классное собрание было на этот день назначено. Не примеряла же я в это время новое платье перед зеркалом!
- А вдруг бы «настроение» припало именно этим заняться? - подчеркнуто, как Сабурова, спросил завуч.
- Ну нет! это слишком! Если вы обо мне такого мнения, я не понимаю, как вы терпите меня в коллективе! Не хочу я больше слушать вашу воркотню и ухожу домой!
- Полно, не сердись, Таня. Разве не видишь, что Петр Петрович шутит?
- Знаю, что шутит, но эти шутки мне не нравятся, - уже мягче ответила Новикова. - И потом, я на самом деле спешу: обещала Тоне проверить последние работы Заварухина.
Простившись с Сабуровой и надменно кивнув Петру Петровичу, она ушла.
Завуч поднялся с кресла:
- Вот не думал, что она действительно уйдет! Пойти, может, за ней, пусть не сердится?
- Не ходите, Петр Петрович. Она долго сердиться не будет: понимает ведь, что вы относитесь к ней хорошо. А над тем, что ей сказали, непременно наедине с собой подумает. Эго хорошее свойство у нее есть.
- Пожалуй, - ответил завуч, снова усаживаясь. - Невыдержанная все-таки девушка.
- Будут, будут у нее еще и ошибки и срывы, а все-таки она на верном пути, к работе относится серьезно.
- Хорошо, коли так. Она того… человек неплохой… А вы что-то неважно выглядите. Устали, что ли?
- Плохо себя чувствую, - почему-то шопотом сказала Сабурова. Она привыкла стесняться своих недомоганий и, заболев, всегда чувствовала себя виноватой. - Надо будет Дубинскому показаться.
Петр Петрович помолчал, пожевал губами.
- У меня ведь новость неприятная есть. Сижу и не знаю, как начать.
- Что такое?
- Да видите ли, та методистка, что к нам приезжала, докладную записку подала по вопросу об оценках в нашей школе. Помните на экзамене случай с сочинением Пасынкова?
- Знаю я об этом, - устало ответила Надежда Георгиевна. - Пустяки! Правильность своего метода я всегда сумею доказать. А вы что, придаете этому большое значение?
- Придаю, - сердито ответил Петр Петрович, выбивая пепел из трубки прямо на ковер. - Мне, знаете, не раз в жизни приходилось видеть, как легко глупцам разрушить хорошо налаженное дело.
- Глупцы, как вы говорите, а вернее - те, что умеют ко всему подходить только формально и трусят всякой самостоятельной мысли, живут среди настоящих советских людей, которые не дадут им взять верх. Мы не беззащитны.
- Ну, будем надеяться, - пробормотал Петр Петрович.
Глава одиннадцатая
Общее собрание было назначено на шесть часов вечера в воскресенье.
И потому, что разговоры о собрании велись давно, а оно все откладывалось, и потому, что собирались не в урочное время, все понимали, что разговор будет серьезный.
- Новые обязательства люди хотят взять, а прииск золотом беднеет, - сказал старый Таштыпаев, читая объявление оносительно собрания, - об этом речь и будет.
- Надо думать, дядя Вася, ты с готовым предложением придешь? Расскажешь руководству, за что браться? - невинно спросил Кенка Савельев.
Таштыпаев чуть скосил глаза на парня:
- Ладно, ты! Сами бы маленько мозгами раскинули!
…В день собрания Тоня была у Павла. Она вернула ему работы, проверенные Новиковой. Хотя Заварухин не был школьником и ему не полагалось ставить отметок, Татьяна Борисовна не удержалась и вывела в конце каждого сочинения по жирной пятерке.
Павел задумчиво расхаживал по комнате. Сегодня он был особенно молчалив.
- Ты чем-то озабочен, Паша? - спросила Тоня.
- Как тебе сказать… - начал он и вдруг круто остановился перед Тоней. - Ты ничего не знаешь, а я ведь давно уже большую работу веду…
- Работу? Какую же?
- Не скажу. - Он подзадоривающе улыбнулся: - Охота сказать, да боюсь. Вдруг не выйдет ничего! Ну, да сегодня все узнаешь.
- Сегодня? Но я ведь скоро на собрание ухожу.
- Узнаешь, - повторил Павел. - Я тебе говорю - узнаешь. А пока не спрашивай.
И Тоня не стала спрашивать, хотя была сильно заинтересована. Она слушала, как Павел рассказывал о публицистике Горького, и потом, простившись с ним, ушла. А у него при прощанье было лукавое и взволнованное лицо.
«Что бы это значило?» - раздумывала дорогой Тоня.
Времени до начала собрания оставалось много, и она пошла к поселку через горы. День был чистый и теплый. Природа, уже готовая уснуть, еще ясно улыбалась людям.
Крупно шагая по сухим комкам травы, Тоня поднялась довольно высоко и глянула вниз. Прямо перед ней лежал вспаханный участок правильной овальной формы. Отсюда, сверху, он казался озером, полным мрачной воды, похожей на кусок гладкого темного стекла. Участок окружали тонкие деревца с тянущимися прямо вверх голыми ветвями, и было странно, что они не отражаются в пашне.
Скупые, благородные краски осенней земли! Такой же вспаханный участок рядом был покрыт редкой зеленцой, дальше рыжие склоны обрыва уходили в темнокоричневую впадину, а с другой стороны низвергались почти лиловые тяжелые складки горы, подернутые сединою мхов. Низко у горизонта висело большое облако, точно грузная розовая рыба в серебряном море.
В светлом пылании заката грубее и выпуклее обозначился неуклюжий могильный камень. Тоня знала, что здесь погребен вождь племени, жившего в крае много веков назад. Археологи долго бились над расшифровкой надписи, полустертой временем. Знаменитый исследователь Сибири Николай Михайлович Ядринцев первым нашел ключ к разгадке. Надпись гласила:
«Я разлучен с родом орла, живущим на земле. С храбрым народом моим и десятью тысячами моих коней пребывать не могу. Имя мое…»
Тоня забыла имя погребенного героя. В следующих строках он приказывал своему народу хранить память о нем.
Нет, память не сохранилась. Зачем людям, не мечом, а трудом завоевавшим эти горы, помнить древнего правителя? Конечно, он владел огромными стадами, косяками легконогих коней, оружие его было украшено рубинами и пил он из золотой чаши. Толпы голодных рабов днем и ночью умножали его богатство. О чем же помнить? Кому он сделал добро? Пусть ученые не забывают это имя, для них оно звучит, как дальний ветер прошедшего, а люди, что живут и трудятся здесь, иные имена завещают своим внукам.
Стоя у старого камня, Тоня попробовала представить себе, как будет говорить на собрании. Она откашлялась и сказала: «Товарищи, я хочу напомнить…» - и тут же засмеялась. Неудачная репетиция! Здесь, в горах, голос ее кажется слабым, и засыпающая природа не внемлет ему.
Взглянув еще раз на быстро тускнеющее небо, Тоня заторопилась. Она прошла рощицу сизо - голубых сосенок, полюбовалась их кротким видом и подвернутыми под ветви тесно сомкнутыми шишечками.
- Зимы ждете? - сказал она сосенкам. - Ну, спокойных вам снов. Весной увидимся.
Чувствуя, что исполнила какой-то долг, попрощавшись с тайгой и горами, она заспешила вниз.
Весь просторный клуб был полон народа. Многие еще курили и разговаривали перед входом в здание и в коридорах, но, войдя в зал, Тоня с трудом отыскала себе место.
Усевшись наконец, она увидела рядом с собой улыбающуюся Стешу Сухих.
- Ой, Степанида! Как работа идет?..
- Ничего, все в порядке. Тебе-то в шахте не трудно?
В зал начали вносить длинные скамейки и расставлять их вдоль стен. Люди, переговариваясь, рассаживались.
Вдруг Тоня изумленно откинулась назад. Ей показалось, что в дверях стоит Павел. Но удостовериться, так ли это, она не могла - люди все время заслоняли его.
- Слушай, - дернула она за рукав Стешу, - посмотри хорошенько, кто это там?.. Вон, вон под портретом стоит… теперь садится на скамейку.
- Заварухин Пашка, - ответила Стеша. - С ним старик этот… как его… охотник.
Тоня уже сама ясно увидела Павла и старого Иона. Оба - принаряженные: Павел в белой вышитой рубашке, Ион чисто выбрит, и вместо всегдашней куртки неопределенного цвета на нем новый, порядком помятый костюм. Вытащил, наверно, из сундука для такого случая.
«Зачем они пришли? - недоумевала Тоня. - Просто послушать? Нет, тут что-то не то. Может быть, секрет, о котором Павел не хотел говорить?»
Она стала рассеянно отвечать Стеше и забыла о секрете Павла только когда президиум занял места и парторг Трубников, выбранный председателем, позвонил в колокольчик, призывая к тишине.
Первым взял слово директор Виктор Степанович.
Он начал с того, что похвалил людей. Работали хорошо. Годовой план почти закончен и к седьмому ноября, которое уже близко, конечно, будет полностью выполнен. К новогоднему празднику дадут продукцию за первый квартал следующего года.
- Как будто бы можно радоваться? Неплохо дело идет сейчас, неплохо пойдет и дальше. Так ведь? А я вот боюсь, что дальше оно может пойти совсем плохо, если мы не примем нужных мер.
Вот что очень тревожит: мало людей, а у людей мало знаний. Во время войны прииск недостаточно заботился о кадрах. Тогда в шахтах было много женщин и подростков. Теперь большинство мы освободили. Нам нужно срочно готовить забойщиков, крепильщиков, откатчиков. На прииске организованы кратковременные курсы. Но это не все. Нужно, чтобы и старые горняки учились новым методам, повышали свою квалификацию. Нужно готовить командиров производства: бригадиров, мастеров, техников. Здесь кратковременными курсами не обойдешься - надо наладить серьезную техническую уч