- Не всегда он зря-то говорит, - лукаво ответил Павел.
Тоня продолжала часто препираться с Мавриным, и вообще он меньше считался с бригадиром, чем ей бы хотелось. Но работа двигалась вперед, и Маврин становился серьезнее. Зато мнения свои отстаивал попрежнему и, если Тоня не соглашалась, действовал через Заварухина. Тоня с удивлением слушала, как Павел убеждает ее в том, в чем накануне убеждал Маврин.
- Ты всегда его сторону держишь! - обиженно сказала она. - Хотел меня от Саньки защищать, а сам…
А я решил, что защищать не надо, - упрямо ответил Павел, - что это тебе обидным может показаться. Мне ведь Андрей рассказывал, как Санька тебя дразнит. Я и подумал: Тоня не жалуется - значит, хочет самостоятельно справиться с ним.
- Ты прав, пожалуй… Кажется, с тех пор как я под дождь работать вышла, он стал мне больше доверять. Ты про этот случай знаешь?
- Все, все знаю, Тоня. Все, что тебя касается, - мягко сказал Павел.
Тоня смутилась и поспешно отвела глаза от его лица, будто Павел мог прочитать в них, как она обрадовалась его словам.
Глава тринадцатая
Михаил Максимович послал на голец трех плотников. С их помощью ребята быстро закончили постройку тепляка.
Андрей и Кенка установили железную печку. Когда в ней впервые загудело пламя и темное железо стало наливаться малиновым жаром, Зина поставила на печь большой чайник и спросила:
- Ну, чем не дом?
- Табуретки и нары надо сколотить, - сказала Тоня.
- Ага! Вошла во вкус! - захохотали ребята. - Небось радешенька, что есть где погреться.
Работать становилось холодно. Запоздавший в этом году мелкий, сухой снежок несколько раз реял над землей, но только припорашивал ее. Не укрытые мягкой зимней одеждой деревья беспомощно стыли.
Шахта постепенно углублялась. Тоне казалось, что это происходит страшно медленно. Но венцы крепления наращивались один за другим, в шахту уже не прыгали, а спускались по лесенке, которую Костя Суханов все время надставлял.
Для подачи наверх выбранной породы начали ставить ручной вороток. Рама воротка должна была стоять на длинных бревнах - лежнях. Они получились короткими, и Тоня не приняла работы.
- Что в инструкции сказано? - повторяла она. - Лежни должны выходить за пределы колодца шахты на метр с каждой стороны, чтобы в случае обвала стенок ворот остался на месте.
- Какой может быть обвал! - обиженно бубнил Костя. - Закреплено что надо!
- Правда, Тоня, ну чего уж тут… - поддерживал брата Димка.
Он был подголоском Кости. С выговорами и требованиями всегда обращались к старшему Суханову.
- Ребята, не будем спорить. Надо переделать лежни, вот и все. Вам подходящие брусья попались, вы и решили их приспособить? Не выйдет!
Лежни переделали, но Костя обиделся на Тоню. В обеденный перерыв он молча поел и завалился в угол тепляка. Когда бригада пошла на работу, Андрей сказал, подражая Тониному голосу:
- Вставай, лежень, а то я тебя живо переделаю!
Ребята хохотали, и как Костя ни старался сохранить обиженный вид, у него ничего не вышло.
На раме установили прочные стойки, а на них лег толстый лиственничный вал. Он вращался на железной оси, загнутые концы которой служили ручками.
Работали на воротке по очереди. Это было легкое дело и считалось отдыхом.
Бадейки с породой медленно всплывали наверх, а пустые стремительно летели в шахту.
Вороток очень облегчал работу, но обслуживать его должны были двое. Один вертел рукоятку, другой отвозил породу в тачке по выкатам - доскам, положенным на мостки.
- Надоело копать! Конца не видно, - часто жаловались девушки.
- Работай, работай! - покрикивал Маврин. - Экскаватор для тебя на голец не потащат.
Зима приближалась нехотя, надолго задерживаясь по дороге. Обычно Октябрьский праздник заставал в поселке высокие сугробы, окутанные снегом дома. В этом году его встретила голая, смерзшаяся земля, чуть припорошенная белой крупой. А ветры были уже злы по-зимнему.
Чем холоднее становилось, тем милее казалась ребятам раскомандировка. Каждый старался украсить ее чем мог. Тоня принесла и прибила на стенку два левитановских пейзажа из «Огонька» и застелила нары выпрошенной у Варвары Степановны старой медвежьей шкурой. Стеша не поленилась притащить две подушки и половик. Андрей хотел принести посуду, но девушки попросили его сделать посудную полку.
- А чашки и блюдца мы сами купим, как получим жалованье.
Купили цветастые широкие чашки с особым рисунком для каждого.
Зине, Сухановым и Маврину, жившим в общежитии и не имевшим своего хозяйства, нечего было принести, но Костя, Димка и Санька немало потрудились, навешивая дверь в раскомандировке и вставляя стекла, а Зина пожертвовала ситцем, приготовленным на платье, и сшила для окон и полки пестрые занавески.
- Хорошо, ребята! - сказал Маврин, блаженствуя в тепле после обеда. - Нужно под этого зверя, - он похлопал по шкуре, - еловых веток подложить. Пошли, Андрей?
Они сбегали в лес и старательно устлали нары плоскими широкими ветвями.
- Теперь мамку надо выбирать, - решил Костя.
- Какую мамку? - не поняла Зина.
- А как же! - объяснила Стеша. - Прежде, когда рабочие в бараках жили, у каждой артели была своя мамка, специальная женщина-хозяйка. Она всем белье стирала, хлебы пекла, обед стряпала.
- Ну, нам стирать и хлебы печь не надо!
- А обед и чай?
- Нечего выбирать, - сказал Санька: - у нас Зина есть!
- Может, выбрали бы?.. - тихо попросила Зина. - Я все о других забочусь, а мне охота, чтобы про меня кто-нибудь подумал…
- Конечно, давайте тянуть жребий! - поддержала Тоня.
Андрей свернул три бумажки и бросил в шапку. Девушки взяли по билетику.
- Ну, кто же?
- Обратно я! - грустно ответила Зина и тут же сделала замечание входившему Димке: - Дмитрий, ноги изволь вытирать! Не видишь - пол чистый!
Все решили, что лучшей хозяйки все равно не найти.
Сидеть и разговаривать в раскомандировке было очень приятно, но Тоня не позволяла товарищам задерживаться лишнюю минуту после гудка. В этом отношении и к себе и к другим она была безжалостна.
Она сильно похудела, лицо обветрилось, руки стали красными, потрескались.
- Ой, до чего же нехороша стала! - удивлялась Варвара Степановна. - Хоть бы воскресенье скорей, повидать тебя в настоящем виде.
По субботам Тоня ходила в баню, потом долго пила чай - «чисто отец».
А отец, всегда любивший субботние вечера дома, теперь проводил их в клубе.
Больше, чем ежедневный долгий путь к шахте, больше, чем тяжелая работа, Тоню мучило постоянное высчитывание дней и опасение: «Ну как не успеем!»
Даже Михаил Максимович, оказавшийся очень строгим начальником, успокаивал ее:
- Темпы у бригады превосходные, успеете к сроку, Тоня.
Однажды в конце ноября выдался ясный денек с небольшим морозцем. Сухановы и Стеша готовили лес для новой части сруба. С минуты на минуту должен был прогудеть гудок, и Зина крикнула Стеше:
- Пойди в тепляк посмотри, каша не горит ли. Сейчас обедать!
В это время из шахты донесся тревожный крик Маврина:
- Эй, топор спускайте!
Санька и Тоня, работавшие на углубке, одновременно почувствовали, как их лопаты уперлись во что-то твердое.
Они молча переглянулись.
- Настил, что ли? - сказал Санька. - Ну-ка, наддай!
Породу живо догребли в бадейки. С каждым взмахом лопаты при свете неяркого фонаря яснее обозначался потемневший деревянный настил из мокрых, но крепких досок.
- Надо прекращать работу, - сказала Тоня. - После обеда обещал прийти Михаил Максимович, он скажет, что делать.
- Чего ждать? - возразил Маврин. - Попробуем сейчас топориком…
Это было соблазнительно, и Тоня смолчала. Сверху спустили топор.
- Осторожно, Саня… Боюсь я что-то…
- Ничего не будет. Поберегись!
Но разрушить настил было не так-то просто.
- Как же он держал такую толщу породы и нас в придачу? - удивлялся Санька. - Знаешь что? Он на старом срубе лежит… Отсырел, видно, и заклинился.
Маврин долго безрезультатно ударял топором. Прозвучал гудок и сверху позвали обедать, но Санька продолжал работать.
Наконец доски стали подаваться. Раздался треск. Санька ударил еще несколько раз, и вдруг часть настила оторвалась и ухнула вниз. Туда же, не удержавшись, соскользнул и Маврин.
- А-а-а!.. - дико закричала Тоня.
Стоя на уцелевшей части настила, она протягивала руки к Саньке, который, уцепившись за сырые доски, старался подтянуться наверх.
- На лесенку поднимись! - скомандовал он Тоне и, сморщившись от напряжения, выбрался из черной дыры.
- Милая моя, там вода! - сказал он, лязгая зубами. - Здорово искупался!
- Сейчас же наверх! В тепляк!
Тоня заставила Саньку выйти из шахты первым - ей все казалось, что он опять сорвется.
Напуганные криком Тони товарищи повели Маврина сушиться.
Когда пришел Каганов и Тоня с Санькой стали рассказывать ему о случившемся, он не удивился.
- Я потому и просил немедленно остановить работу, если что-нибудь помешает копать. Могло ваше непослушание печально кончиться, - строго сказал он. - Что же, товарищи, нужно ставить насос. Идемте-ка посмотрим.
В пролом осторожно опустили фонарь на веревке. Под настилом, половина которого продолжала держаться, действительно оказался старый сруб из здоровенных лиственничных бревен. Он был мокрый, обомшелый, но крепкий.
- Еще простоит! - сказал Михаил Максимович. - А верх не затоплен, значит вода не прибывает.
Вода, не доходя до верхних бревен сруба, стояла черная, неподвижная. Пахло плесенью.
К веревке привязали камень и бросили вниз. Вода тихо плеснула.
- Метров двадцать глубины, - определил Каганов, измерив вытащенную мокрую веревку.
- Когда же мы это откачаем?
- Подберем насос получше - скоро откачаете. А сейчас идемте вниз. Сегодня вам здесь делать нечего.
Вернувшись в поселок, бригада в полном составе отправилась на склад с запиской Каганова. Там их встретила молодая кладовщица - Маня Заморозова.