И еще я немного хочу пить.
Мне не нравится это место. Здесь очень холодно.
Вы еще здесь?
Я хочу увидеть свою маму.
Мы можем уже поехать домой, пожалуйста? Я никому ничего не скажу, если вы меня оставите, я могу просто дойти до своего дома. Я очень быстро хожу.
Я настоящий ходок. Все так говорят. Я хороший игрок.
Куда вы ушли?
Вы меня слышите?
Я не хочу оставаться здесь. Здесь холодно. Здесь ужасно.
Теперь я очень хочу пить. И есть. Я совсем ничего не ел. Почему вы мне ничего не дали?
Вы собираетесь убить меня?
Я не говорил ничего плохого. Если сказал, то прошу прощения за то, что я сказал.
Я ничего не делал. Я ничего такого не сделал.
Я правда не знаю, почему вы привезли меня сюда.
Я правда не понимаю.
Я просто хочу к маме, сейчас.
Я хочу, чтобы тут кто-нибудь был.
Я был бы даже не против, если бы здесь были вы. Вы мне не нравитесь, но мне не нравится быть здесь одному.
Я был бы даже не против, если бы здесь была собака.
Или крыса.
Тут очень холодно.
Я не против темноты. Тут очень темно, но я не против. Я не боюсь темноты. Не очень боюсь.
Я хочу домой, пожалуйста.
Я не плачу и не кричу, правда же?
Я не буду плакать или кричать. Если вы отвезете меня домой. Или просто выпустите. Откроете дверь. Или поднимете люк какой-нибудь. Я могу дойти до дома. Я не знаю, насколько это далеко, но я очень быстро хожу.
Я не хочу быть здесь.
Пожалуйста.
Я не хочу быть здесь.
Двадцать два
– Я хочу, чтобы патрульные ходили там посменно, по двое, круглосуточно. Паркер начнет кричать о помощи ровно в тот момент, когда мы отвернемся, так что давайте не отворачиваться.
Старший инспектор положил ноги на стол и закинул руки за голову.
– Я хотел переговорить с вами о ситуации в Дульчи, босс.
– Орава вопящих фурий.
– Это моя вотчина, моя территория. Я лично знаю половину женщин, выкрикивавших ругательства перед домом Брента Паркера сегодня утром. Я с ними в школу ходил.
– К чему ты клонишь?
– Может, мне стоит держаться подальше от того, что там происходит?
– Тот факт, что это твоя вотчина, делает тебя более ценным сотрудником, чем кто-либо другой, именно там. Ты знаешь, откуда ветер дует, ты знаешь их, знаешь, что происходит в их домах, кто есть кто…
– Им это не нравится.
– Кто-то тебя взбесил? Ты же можешь с этим справиться. Я не собираюсь спасать тебя от Дульчи, Натан.
– При мне они будут помалкивать. Я крыса, понимаете?
– Жестко.
– Впрочем, я пронюхал кое-что.
– Пока подожди. Мы сейчас стоим перед глухой кирпичной стеной, а в спину нам дышит пресса. Они, конечно, вцепились в эту историю с Паркером и теперь чуют кровь. Достаточно ли мы делаем? Почему мы не продвигаемся? Ну, почему? След уже остыл. Даже не так – след был остывшим с самого начала.
– Никаких новостей откуда-нибудь еще?
– Ни писка. Они нашли того парня в Камбрии. Тим Фентон.
Саймон опасно откинулся на своем стуле, упершись спиной в подоконник. Натан ждал. Когда старший инспектор замолкал, за этим всегда что-то следовало.
– Ладно, нам следовало сделать это раньше. Следственный эксперимент, – он встал. – Послезавтра. Мне нужен мальчик того же возраста, веса и роста, что и Дэвид… в его одежде. Я хочу, чтобы все родители, которые возят своих детей этой дорогой, сделали все то же самое, что они делали в день исчезновения. Поговори со школой… Я хочу, чтобы с соседями тоже обо всем договорились… Со всей улицей. Все делают в точности то же самое, что и тем утром.
– Босс.
– Я скажу Ангусам.
Двадцать три
В гараже было холодно, и освещен он был только флуоресцентной лампой. Задняя стена была заставлена металлическими шкафами от бетонного пола до потолка. В углу рядом с дверью, ведущей в дом, стоял открытый морозильник. Мэрилин Ангус встала перед ним. Она надела старую овечью куртку ее мужа и какие-то черные перчатки, которые она нашла на одной из полок, пахнущие маслом.
Она выключила морозильник и полностью его освободила. Много еды она сложила в черные мусорные мешки, чтобы потом выбросить; остальное она разложила по контейнерам, чтобы вернуть в морозильник после его разморозки.
А теперь она собиралась заняться полками. Одному богу известно, что было в этих коробках. Старые игрушки. Старые инструменты. Старые файлы. Старая одежда. Старое. Старое. Старое. Зачем они хранили все это? Потому что у них было место, чтобы это хранить. Она собиралась снять с полки каждую коробку, раскрыть ее, изучить содержимое, рассортировать и безжалостно выкинуть. Это была единственная вещь, которую она могла делать, работа, которая занимала ее, утомляла и которую нужно и можно было сделать, пока ее разум находился где-то в другом месте.
С Дэвидом.
Где?
Маленькая тележка катилась у нее в голове, как игрушечный поезд, везя коробки и тюки, и сумки, и время от времени какой-то предмет падал вниз и катился по желобу, прямо к ее ногам, требуя ее внимания. Она вынуждена была его поднять. Она не могла поступить иначе. Ей нужно было открыть его. Ей нужно было проверить содержимое.
В этот раз в коробке была фотография Дэвида в тот момент, когда он только вышел из ее тела, скользкий, ярко-розовый, как и она сама, с зажмуренными от света глазами, бьющий своими кулачками. Волосы. Страшно темная копна волос, как у Неряхи-Петера. На одну секунду его перевернули. Его гениталии казались огромными, словно странные выросты, по сравнению с тонкими ножками.
Она стояла посреди холодного гаража и смотрела, смотрела не отрываясь на содержимое коробки под мертвенным светом. Она чувствовала запах масла от старых перчаток, но совсем не чувствовала холода.
На какое-то мгновение она перестала понимать, что она тут делает и почему. Еще на мгновение она забыла свое собственное имя.
– Мэрилин?
Дверь, ведущая в дом, открылась. Там была женщина. Кто это? Она выглядела смутно знакомой. Дружелюбной. Мэрилин почувствовала, что ей стоит проявить вежливость, но не совсем понимала, в каком ключе.
– Здесь старший инспектор.
Женщина быстро подошла к ней. Женщина положила ей руку на ладони.
– Никаких новостей нет. Ему просто надо увидеть вас.
Женщина, стоящая перед ней, была полицейским семейным психологом. Кейт? Да. Кейт какая-то.
– Спасибо.
– Вы замерзли. Вы были здесь слишком долго.
– Правда?
Она не могла вспомнить, как долго и что именно она делала. Кажется, у ее ног стояло много коробок, и дверца морозильника была приоткрыта.
– Пойдемте, я сама закончу с этим, как только сделаю вам чай… Пойдемте в тепло.
Она позволила этой девочке провести ее на кухню и помочь ей снять что-то похожее на куртку из овечьей шерсти Алана. Ее руки пахли маслом.
– Вам нужна минутка, чтобы собраться? Он подождет…
Он?
На кухне было тепло. Она согревалась и будто пробуждалась ото сна.
– Старший инспектор.
Внезапная боль пронзила ее сердце, когда она вспомнила.
– Да, – сказала она, – конечно.
Саймон Серрэйлер. Она до сих пор не могла думать о нем как о полицейском. Серрэйлеры были врачами.
Она прошла в гостиную.
– Садитесь, пожалуйста… Скоро будет чай. – Она улыбнулась. – Мне страшно подумать, какие суммы мы тратим на чай.
Затем она подняла руку и оперлась на каминную полку, и разразилась такими отчаянными слезами и всхлипываниями, что Саймона они почти напугали.
Он встал и подал ей коробку с салфетками с кофейного столика. Это происходило достаточно часто, и он знал, что это такое: этот ужасный, душераздирающий плач. Он с неловкостью ждал. В конце концов она покачала головой, вытерла лицо и села.
Она выглядела лет на сто, так подумал Саймон, или вообще ни на сколько, не было такого человеческого возраста.
– Я хочу умереть.
– Миссис Ангус, мы…
– Нет, пожалуйста, не говорите мне, что вы делаете все, что в ваших силах, чтобы найти его. Вы думаете, что это так, но этого недостаточно… Ничего недостаточно, только если каждый конкретный человек в этой стране бросит то, чем он занимается, и начнет искать его.
– Да, – сказал Саймон тихо.
Психолог подала ему чашку чая.
– Но я здесь, чтобы поговорить с вами о том, что мы планируем… С вашего согласия, мы хотим провести реконструкцию последних известных передвижений Дэвида.
Мэрилин уставилась на него. Она подняла чашку, но потом снова ее опустила, ее руки тряслись.
– Как вы можете это сделать? Дэвида здесь нет.
– Мы возьмем мальчика того же возраста, того же роста и цвета волос, в такой же школьной форме… Похожего на Дэвида, насколько это возможно… Он будет…
– Притворяться, что он Дэвид.
– Так это работает, да.
– А я буду… буду собой?
– Да…Мы попробуем договориться с соседями, с людьми, которые проезжали по вашей улице тем утром… кто гулял… со всеми… Повторить все в точности, насколько это возможно. Это всегда трудно делать, но это действительно может дать нам подсказку. Когда кто-то делает то же самое точно так же, как и в определенный день, может внезапно прийти озарение… воспоминание о том, что они видели: машину, пешехода… что-то, что они слышали. Я знаю, что вы захотите сделать все возможное.
– Алану тоже надо будет это делать?
– Он должен будет сделать то же, что он делал тем утром. Он ушел в больницу за сорок минут до того, как вы с Дэвидом вышли из дома?
– Да. Единственное, что он может делать во всей этой ситуации, – работать.
Саймон поднялся.
– Каждый находит собственный способ справляться. Мы расскажем Кейт все подробности по организации послезавтрашнего дня. Я понимаю, насколько мучительно это будет, но это может оказаться жизненно важно.