Он справился с ситуацией так же, как это всегда делал Крис, – просто отвлек Сэма и устроил тарарам, но она знала, что исчезновение Дэвида Ангуса сидело у ее сына в голове денно и нощно, и теперь оно оттуда никуда уже не денется. Исчезновение мальчика изменило все. Каждого ребенка, каждого родителя. Всех.
В полдевятого дети легли спать; они решили поесть.
– Накрой на стол, Сай; запеканка стоит в духовке на нижней полке, можно подогреть. Я дважды покормила Феликса с тех пор, как ела последний раз, и сейчас чувствую, что ослабела.
– Ты волнуешься?
– За Криса? Нет… он не всегда звонит… Наверняка какая-то экстренная ситуация, с которой он прямо сейчас вынужден разбираться.
– Это изматывает.
Саймон захватил винные бокалы и поставил бутылку на стол.
– Мне не надо, я буду воду. Как, на твой взгляд, вчера выглядели родители?
– Сложно сказать. Они же все сдерживают и скрывают… Не знаю, может быть, скорбь, но, скорее, облегчение. Отец был расстроен больше, чем я ожидал.
– Он часто ходил ее проведать. Сидел часами. Так сказали девочки из «Айви Лодж».
Саймон щедро налил себе в бокал красного вина и сделал глоток.
– Конечно, от нее не могло быть вреда. Она не могла разочаровать его еще больше, чем при рождении. В отличие от меня.
– Ой, брось ты это, Сай.
Саймон пожал плечами.
Они молча ели, когда спустя десять минут пришел Крис с абсолютно серым лицом. Он подошел прямо к столу, налил бокал вина, осушил половину и только потом сказал:
– Я передал срочные вызовы врачам в больнице до конца ночи, с меня хватит. – Он повернулся к Саймону: – Ты слышал?
– Что?
– Алан Ангус пытался покончить с собой.
– Боже мой.
– По чудесной случайности его ассистент зашла к нему в кабинет за документами, когда он уже вскрыл себе вены на обеих руках. Он уж, конечно, знал, как это делать, долго бы он не протянул. Но они думают, что с ним все будет в порядке.
Кэт отодвинула от себя тарелку, но Крис подлил себе в бокал еще вина и пошел за едой.
– Я лучше позвоню в участок, – Саймон уже направлялся к домашнему телефону, когда у него зазвонил мобильный.
– Натан?.. Я буквально минуту назад узнал.
– Здесь Майк Бэтти, босс… Мы с ним ходили к Ангусам сегодня днем. Снова по всему прошлись. Я сказал ему, что его не подозревают, что мы просто хотим послушать все с самого начала, он никак не мог подумать, что мы ставим под сомнение его показания. Я никак не давил на него, босс, я бы никогда в жизни не стал.
– Никто и не думал винить тебя.
– Он чертов везунчик, я вам говорю, кто-то за ним присматривает, обычно ни одной живой души нет в этих кабинетах, в такой-то час.
– Я знаю. Где ты?
– Где вы прикажете мне быть, босс.
– Хорошо, поезжай проверь Мэрилин Ангус.
– Не, она в больнице, я сейчас здесь снаружи. Хотите, чтобы я поговорил с ней?
– Нет, в таком случае оставь ее на сегодня в покое. С нее уже достаточно. А ты поезжай домой.
– Босс, как раз перед тем, как мне позвонили насчет Ангуса, я все заново пересматривал. И снова наткнулся на этот серебряный «Ягуар». Думаю, его все-таки стоит проверить.
– А этого разве не сделали?
– Смотрели только Лаффертон и Бевхэм… Может, объявить национальный розыск?
– Это большая задача. Сегодня с этим не начинай.
– Босс.
– Я завтра в первую очередь поеду в больницу, потом проведаю миссис Ангус. А теперь отчаливай спать, Натан.
– Хорошо. Босс, мы это очень оценили – то, что старший констебль приехала, все от нее в дичайшем восторге.
Саймон улыбнулся.
– Я ей передам. Спокойной ночи, Натан.
– Всего хорошего, босс.
Они доели запеканку из ягнятины и открыли вторую бутылку вина, но почти не разговаривали. Между ними повисли смерти и полусмерти.
Кэт пошла наверх около десяти со спящим ребенком на руках.
Крис приподнял бутылку.
– Нет, спасибо.
– Нет. Боже, ну и неделя. Я никогда еще не чувствовал себя ближе к тому, чтобы упаковать вещи и присоединиться к Иво в Австралии. Знаешь, мы говорили об этом, Кэт и я.
Саймон посмотрел на своего зятя, пытаясь понять, был ли он хотя бы отчасти серьезен. Саймон бы точно этого не перенес. Как бы он смог оставаться здесь, со стареющими родителями, с отцом, который становился все мрачнее и злее с возрастом, когда все его любимые люди были бы либо мертвы, либо находились за тысячу миль? Тем более он однажды навещал Иво в Мельбурне и ему там ужасно не понравилось – как сказал со смехом его брат, он был единственным человеком, придерживающимся такого мнения. Следовать за другими никогда не было его вариантом. Его жизнь, которую он так долго и тщательно обустраивал специально для себя, внезапно грозила превратиться для него в склеп.
Дэвид
Это самое страшное место.
Я очень, очень хочу есть.
И еще я очень хочу пить.
У меня болят руки.
Почему я?
Тут холодно.
Я уже весь дрожу.
Я просто хочу…
Нет…
Пожалуйста…
Не…
Пожал…
Ма…
Тридцать шесть
– Я не могу больше этого выносить, – сказала Мэрилин Ангус. – Ждать самых худших новостей, ждать их и ждать, а потом не получать совсем никаких новостей. Я не могу этого выносить, но я выношу. Что с тобой не так?
Она говорила шепотом. Она сидела у кровати Алана, среди пищащих аппаратов, и ненавидела его. То, что случилось с Дэвидом, полностью разъединило их, хотя все думали, что это сделает их гораздо ближе друг другу, и она думала так в первую очередь. Но это показало ее мужа тем, кого она не знала или не хотела знать, – тем, кого бы она назвала трусом. Сбегать на работу в семь часов утра и оставаться там до ночи, брать чужую работу, делать себя доступным для круглосуточных звонков – она видела в этом не только отсутствие поддержки по отношению к себе, но и трусость. И это тоже было трусостью. Его запястья были перевязаны, к его руке шла трубка от капельницы, отдельный монитор отслеживал отдельную функцию его тела, и она ненавидела его. Это было самое ужасное чувство в ее жизни. Она не знала этого человека, своего мужа, отца Люси. Отца Дэвида.
Его лицо было отвернуто в другую сторону. Он не говорил с ней с того момента, как она пришла сюда вместе с офицером полиции. «Кейт волнуется больше, чем ты», – подумала она, глядя на его перевязанные запястья.
– Я не знаю, что тебе сказать, – сказала Мэрилин. – Я больше не понимаю, что происходит у тебя в голове. Я не понимаю, почему ты сделал это.
– Нет, – сказал он так тихо, что она с трудом его расслышала.
– Если бы Дэвида привезли домой сегодня ночью, если бы…
– Дэвид мертв.
Слова вышли из его рта и застыли в воздухе, тяжелые и полные черной желчи. Они пугали ее. Если она вытянет руку, она коснется этих слов, и они проникнут в ее тело, в ее кровь и в ее убеждения. Она открыла рот, но не произнесла ни слова – ни ядовитого, ни примиряющего.
– Я проводил операцию. Я посмотрел на монитор и увидел, как мой щуп парит в мозгу пациента, и я просто понял. Не спрашивай меня, почему именно тогда. Я не знаю, почему тогда. Я увидел и понял, что Дэвид мертв, и для меня не осталось никакой возможности жить дальше.
– Это все?
Он повернул голову. Она увидела его лицо, потерявшее всякие краски, серое, как лицо кого-то мертвого, его глаза были пустыми и глубоко завалившимися в глазницы, безжизненными.
– Больше в твоей жизни ничего нет?
– Что?
– Ни Люси? Ни меня?
– Конечно.
– Но это не стоит того, чтобы продолжать жить?
– Я не знаю.
– Я тебе сказала, если бы Дэвида привели домой, живого и невредимого… Разве ты ему не был бы нужен?
– Конечно.
– Ты не думал об этом?
– Дэвид мертв.
Мэрилин уткнулась головой в больничную койку и закричала в простыни, запихивая белье себе в рот, чтобы ничего не было слышно. Ей отчаянно хотелось сделать кому-нибудь больно, и единственной возможностью справиться с этим желанием было сделать больно себе, попытаться задушить себя хлопковыми пододеяльниками.
Зазвонил звоночек. Медсестра и Кейт Маршалл уже были в палате и стояли позади нее, тихо с ней говорили, держали руки на плечах, пытались поднять.
– Мэрилин, все нормально, – теперь Кейт ее обнимала. – Не волнуйся…
Мэрилин развернулась и со всей силы ударила полицейскую в лицо локтем. Кейт вскрикнула от боли. Казалось, что комната взорвалась голосами и людьми.
Они вывели ее в комнату ожидания с синими стульями. Кто-то принес ей стакан воды. Кто-то еще пришел с чаем. Мэрилин сидела, крепко сцепив руки вокруг собственного тела, не переставая раскачивалась и пыталась не пропустить внутрь себя ни звука, ни слова, ни одной неловкой попытки ее подбодрить. Слова Алана достигли своей цели. Было одно место, которое она оберегала, место, где еще оставался маленький островок тепла и надежды, куда она могла сбежать. Больше никто не знал, что он до сих пор был, но она верила в него, потому что там была правда о том, что Дэвид жив и здоров и скоро вернется домой. Алан как будто метнул лезвие сквозь ее стены, и весь свет, все краски и вся надежда вытекли и почернели, превратившись в лужу запекающейся крови на полу. Место стало пустым, воздух стал спертым и зловонным. Он убил ее последний источник сил. Теперь у нее не было ни надежды, ни успокоения. Дэвид был мертв. Все вокруг знали это, а она нет. Теперь знала и она.
Она медленно отпустила свое скрюченное тело. Мышцы в ее ребрах и в спине ныли, и она почувствовала тупую боль под сердцем.
Рядом с ней стояла сестра, терпеливо протягивая ей стакан воды. Мэрилин попыталась его взять, но ее руки так тряслись, что она не смогла, так что девушке пришлось поднести его к ее рту и наклонить, чтобы она попила, как ребенок, который впервые учится пить из чашки. Она попыталась поблагодарить ее, но ее горло сжалось. Сестра погладила ее по руке.