– Три недели назад Мэрилин Ангус поцеловала на прощание своего девятилетнего сына Дэвида у ворот их большого прекрасного дома в зеленом старинном городке Лаффертоне. С того утра Дэвида больше никто не видел. Не было ни единого сообщения о нем, никто не мог предоставить никакой информации. Полиция искала по всему Лаффертону и в окрестностях. Река и канал были прочесаны, ближайшие холмы и болота перевернуты вверх дном. Но никаких следов Дэвида обнаружено не было. Возникло такое впечатление, будто он растворился в воздухе. На прошлой неделе появилась надежда на развитие дела. В овраге за городом было найдено захороненное тело. Останки принадлежали девочке от восьми до десяти лет. Сегодняшним утром Мэрилин Ангус пришла в студию новостей, чтобы поговорить с нашим специальным корреспондентом Лорной Макинтайр. Она сделала это, потому что отчаялась ждать новостей о своем сыне, а также отчаялась от того, что делается явно недостаточно для выяснения, что с ним случилось, – куда он пошел тем утром четверга, с кем и почему. Вот это интервью.
В студии на заднем фоне красовалась фотография Дэвида Ангуса, увеличенная до невероятных размеров. Мэрилин посадили так, чтобы она располагалась слегка правее изображения и чтобы лицо мальчика всегда появлялось в кадре вместе с ее. На ней была черная юбка и блузка и единственная тонкая нитка жемчуга. Выражение ее лица было пустым, глаза впавшие и будто бы обращенные внутрь, но в то же время безумные, такие, какими их увидел Саймон последний раз, когда они с ней виделись. Она сцепила руки перед собой и постоянно перебирала пальцами – сжимала и разжимала их, сводила их вместе и расцепляла.
Молодая женщина-журналист сыпала обычными банальностями с выражениями сочувствия. Несправедливо было бы обвинить ее в неискренности, но звучало это именно так.
– Миссис Ангус, могу я спросить вас прежде всего о том, как вам удается справляться? Очевидно, что никто не в состоянии даже представить, что вы чувствуете и через что вам приходится проходить, но, возможно, вы могли бы рассказать нам, как вы переживаете и преодолеваете день за днем?
Последовало несколько невыносимых, жутких секунд тишины. Казалось, что Мэрилин Ангус вовсе не сможет продолжать, но потом она сказала глухим голосом:
– Уверенность. Я уверена, что узнаю, что случилось с Дэвидом. Уверена, что его найдут и что тот, кто его забрал и сейчас удерживает, предстанет перед лицом правосудия. На самом деле это единственное, благодаря чему я еще держусь.
– Это очень мощное заявление… И, очевидно, в вас действительно есть уверенность. Много ли людей поддерживают вас в этом?
– Я сама себя поддерживаю. Это простая необходимость. Соседи, коллеги с работы… они все звонили, приходили проведать меня. И это было потрясающе с их стороны. Но в конце концов я все равно осталась сама по себе.
– Со своим вторым ребенком, разумеется… Вашей дочерью, Люси.
– Да, но я не хочу перекладывать хоть что-то из этого на ее плечи.
– Сколько ей лет?
– Ей всего двенадцать.
– Как я недавно упомянула, ваш муж, Алан, совершил самоубийство. Конечно, это стало для вас еще одним сокрушительным ударом…
Мэрилин прервала ее:
– Таким образом он с этим справился. Он ушел. Он просто не мог больше этого выносить.
– Понимаю, – Лорна Макинтайр заглянула в свои записи. Казалось, что она слегка смущена. – Полагаю, вы получали и другого рода поддержку… Это была и волна сочувствия на всенародном уровне, и помощь со стороны всего сообщества Лаффертона, со стороны отдельных людей, со стороны полиции…
– Полиция делает свою работу, но о большем тут речи не идет.
– Прошу прощения…
– Они не нашли моего сына, не так ли? – Голос Мэрилин зазвучал резче. – Они не нашли ни следа Дэвида, у них нет ни малейшего представления о том, что произошло, и они как будто дали остыть всем следам.
– Вы так это видите? Что для поисков вашего сына было сделано недостаточно?
– Я думаю, было сделано более чем достаточно – они были очень активны в начале, целая команда офицеров пришла осматривать мой дом буквально под микроскопом, когда я заявила о пропаже. Но сейчас я не вижу признаков повышенной активности, хотя, возможно, я сужу слишком строго.
– Также нам известно, что один офицер полиции, а именно полицейский семейный психолог, жил с вами под одной крышей, но потом вы попросили его покинуть вас, это правда?
– Я не хочу, чтобы кто-нибудь подумал, что я имею что-то против нее лично – констебля Кейт Маршалл, – она очень милый человек. Но когда офицер полиции живет в твоем доме – это не что иное, как вторжение, особенно в тот момент, когда ты вынужден справляться с подобной ситуацией. Мы… Я – очень закрытый человек. Мне такое не нравится. К тому же… Она работала на органы и отвечала прежде всего перед ними, трудилась на них. Я не думаю, что люди до конца понимают… Вероятно, они думают, что семейные психологи существуют для того, чтобы помогать семьям, и что они всегда на их стороне, но это не так работает. Ты никогда на самом деле не чувствуешь, что психолог на твоей стороне. По сути, ты – подозреваемый, а они – шпионы. Прошу прощения, если это прозвучало резко.
– Я понимаю, что для вас это тяжелый вопрос, но есть ли у вас какие-нибудь мысли, хоть какие-то догадки по поводу того, что могло случиться с Дэвидом и где он может находиться?
– Я бы полжизни отдала, чтобы они у меня появились. Но нет, конечно, нет. Никаких. Какая может быть причина у кого-то забирать маленького мальчика с порога собственного дома посреди бела дня?
– И есть ли вам сейчас что сказать, хотите ли вы сделать какое-нибудь заявление?
– Да.
Мэрилин Ангус посмотрела прямо в камеру. Ее глаза снова стали безумными, руки беспорядочно задвигались.
– Если вы знаете, где Дэвид… Если вы удерживаете Дэвида… Пожалуйста, подумайте как следует о том, что вы делаете. Представьте, каково это для меня… для его семьи. Это уже убило его отца. Вы сможете жить с этим? Сможете? Отпустите Дэвида. Привезите его домой. Позвоните в полицию и прекратите все это. Я умоляю вас. И если кому-нибудь кажется или когда-то могло показаться, что он хоть что-то видел или слышал… и это может иметь какое-то отношение к исчезновению Дэвида… неважно, где вы живете, кто вы… пожалуйста, не молчите. Пожалуйста. Я потеряла самую драгоценную вещь в мире, и эта ноша… – Внезапно она замолчала и резко отвернулась от камеры.
Через секунду на экране возникло лицо Дэвида – умного, живого, сообразительного Дэвида, чье лицо вся страна знала уже слишком хорошо.
Саймон выключил телевизор и пошел к телефону, пока не решив, стоит ему позвонить сначала пресс-секретарю или начальству. Пока он думал, телефон зазвонил сам.
– Саймон? Пола Девениш.
– Мэм. Я так понимаю, вы посмотрели интервью?
– Да, и я им очень раздосадована – не вами, а ею и безответственностью СМИ. Позволь мне повторить то, что я сказала в участке: знайте, что я на вашей стороне, а теперь – тем более. Я абсолютно уверена, что вы по-прежнему делаете все возможное… все вы. Это я хотела прояснить в первую очередь.
– Спасибо, мэм. Но…
– Конечно. То, в чем я уверена, и то, во что теперь верит общественность, не говоря уже о том, что чувствует Мэрилин Ангус, – это совершенно разные вещи. Нам нужно провести внутреннюю проверку с участием коллег из других отделов.
– Я рад, что вы это предложили, и я полностью согласен. Это очень важно, тем более после сегодняшнего.
– Я сейчас же займусь этим. Не дай этому выбить тебя из колеи. Это очень неприятно – плохая реклама в СМИ никогда не идет на пользу, – но миссис Ангус сейчас в состоянии шока, и телевизионщикам должно быть стыдно, что они воспользовались ею таким вот образом. Я так понимаю, они действовали полностью за нашей спиной?
– Совершенно верно. Я ничего об этом не знал, как и Кен.
– Ясно. Я тебе полностью доверяю. Ты это понимаешь?
– Понимаю. И спасибо.
– Поспи как следует. Поговорим завтра.
Когда он положил трубку, то заметил мигающий красный огонек автоответчика, нажал на него и услышал голос своей матери:
«Дорогой, я хотела бы поговорить с тобой. Ты можешь прийти завтра: сегодня, я полагаю, уже слишком поздно? Можешь мне перезвонить?»
Он прослушал сообщение еще раз. Она казалась обеспокоенной, чуть ли не испуганной. Было десять минут одиннадцатого, а его родители рано ложились спать. Сообщение пришло еще до девяти.
Он набрал номер загородного дома.
– Доктор Дирбон, – ответил тихий голос.
– Привет, Крис. Ты сегодня дежуришь?
– Как обычно!
– Кто-нибудь из вас говорил сегодня с мамой?
– Вроде бы нет. Кэт в ванной, я спрошу ее, когда она выйдет, но я почти уверен, что она не говорила. А что-то случилось?
– Не уверен. Я получил от нее сообщение. Она сказала, что хочет поговорить со мной, и это звучало как-то… я не знаю… не так сдержанно, как обычно.
– Подожди, вот пришла Кэт. Это Сай.
– Привет, братец. Как дела?
– Я получил какое-то странное сообщение от мамы.
– О. Сюда она не звонила. Странное в каком смысле?
– Не знаю, как сказать: она на самом деле ничего особенного не сказала – просто что хочет поговорить со мной и не заеду ли я, если не будет слишком поздно. Но мне показалось, что она слегка на взводе.
– Даже не знаю, с чего бы это. Правда, я не говорила с ней уже пару дней.
Они поболтали еще несколько минут. У Феликса были колики, Кэт до смерти устала, Крис по-прежнему слишком часто выходил на дежурство, у Ханны выпал зуб, и это ее так шокировало, что она теперь просыпается каждую ночь, а голова Сэма все еще забита историями про пропавших мальчиков.
В общем, проблем у них было достаточно. Напоследок Саймон получил совет не беспокоиться по поводу мамы и не получил никаких комментариев по поводу телевизионного интервью, которого, очевидно, никто не видел.
Он уже собирался ложиться в постель, когда телефон зазвонил снова.
– Серрэйлер.