– Как Феликсу нравится его няня?
– У них любовь.
– Я все звоню Саймону, но никак не могу к нему пробиться.
– О.
– Он в отъезде?
– Я не особенно в курсе.
– Почему ты так говоришь?
– Мам, мне пора идти.
– Сразу дай мне знать насчет двенадцатого. Я накрою чай.
Мэриэл Серрэйлер повесила трубку внезапно, как обычно.
– Черт побери.
Но она не собиралась думать об этом. Кэт не разговаривала со своим братом уже несколько недель. Она не знала ничего. Это выводило ее из себя.
Она взяла ключи от машины и поехала забирать Феликса от Салли Воррендер.
Энди Гантон открыл окно комнаты над кафе и высунулся. Был вечер, и даже посреди города в воздухе пахло зеленью и вскопанной землей. Ему тут было очень комфортно. Жена Альфредо смастерила какие-то шторы, Альфредо с братом принесли ему сюда платяной шкаф, стол, стул и даже старый телевизор.
Он был вполне доволен. Он был не против прибираться, протирать столы, приводить в порядок кухню и мыть пол в конце дня. Он не будет заниматься этим вечно. Он был далеко от Мишель. Как-то раз, когда она зашла в кафе с подругой, он прятался в подсобке двадцать минут, пока они там сидели. Он не видел и Ли Картера. Его дело все еще было у прокурора. Он не думал об этом.
Он высунулся еще дальше и увидел верхушки деревьев на Холме.
Это было не навсегда. Это была остановка на пути. Он пойдет гораздо дальше. А как же?
Саймон Серрэйлер вышел из участка и направился в паб через дорогу. Он редко туда заходил. Было тепло, хоть и вечерело, небо еще было светлым.
Натан Коутс сидел у стойки бара.
– Босс… Что вам предложить?
– Спасибо. Я бы выпил океан «Гиннесса».
– Ну да, как-то тихо сегодня. Слишком тихо. Мне это тоже не нравится.
Они сели за стол.
– Сейчас Эм придет. Мы в киношку собираемся.
– Что показывают?
– Да не знаю. Просто поедем в торговый центр… Посмотрим и решим, что хотим… Потом поедим китайской еды. Мы так развлекаемся каждую неделю. Ну, типа свидания, чтобы сохранять романтику. Я ей конфеты покупаю и все такое.
– Какая прелесть.
Он посмотрел на Натана и понял, что точно знает, зачем тот живет. Он любил свою работу, хотя вряд ли у него были амбициозные планы на будущее, ведь ему сильно повезло забраться уже настолько высоко, учитывая его детство в Дульчи и семью, сплошь состоящую из мелких преступников. Он любил свою жену. Они копили деньги, чтобы перебраться из своей маленькой квартирки в коттедж в поселке рядом с Лаффертоном. Потом у них появятся дети. Дело закрыто.
– Как ты представляешь себе будущее, Натан? Через десять, пятнадцать лет?
– Ну, мой следующий шаг – это стать инспектором, скорее всего здесь, а может, переедем в Бевхэм, потом я хотел бы попасть в один из специальных отделов, получить соответствующий опыт… может, в отдел по педофилам, а потом куда-нибудь в отдел убийств. Штука в том, что Эм может работать везде, где есть большая больница, у них всегда не хватает акушерок, и, к тому же, скоро у нас уже будет парочка своих, так что она возьмет перерыв… хотя она это не бросит, ей нравится. Может, подадимся на север. Я пару раз говорил с Джимом Чапмэном. Он считает, что там может открыться пара подходящих для меня вакансий.
Саймон осушил свой стакан. «И что из этого я знал? Что я вообще знал о людях, с которыми я работаю, тем более настолько плотно, как я работаю с Натаном? А спрашивал ли я их?» Его как будто пристыдили.
– Позволь мне взять тебе еще.
– Не, спасибо, босс, вот уже и Эм, а я выпил только половину. Но, может, возьмем по пинте как-нибудь в другой раз.
Милая, полненькая, свежая Эмма Коутс подошла к ним. Эмма, которая была рядом, когда Натан вышиб дверь и увидел умирающую Фрею и ее убийцу, убегающего в темноту задних дворов. Они прошли через все это. Их амбиции заслуженны.
– Здравствуйте, старший инспектор, вы с нами?
Саймон встал.
– Господи, нет. Просто слежу, чтобы Натан вел себя прилично до твоего прихода.
– Спасибо.
– Мы не против, босс, правда, будем только рады.
– Нет, не будете. Тем более я обещал зайти к своей матери.
– А, ну, тогда не стоит такое пропускать.
– Это точно.
Он прошелся по улице к своей машине. Дрозды как ополоумевшие пели из каждого сада. Было все еще светло.
Какое-то время он просто сидел. Ему нужно было поехать в загородный дом. Это было единственное, чего ему хотелось, – просто развернуться здесь, на этом месте, как он всегда делал, съесть то, что будет на ужин, и завалиться спать в комнате для гостей после бутылки или двух вина и сражений с детьми перед укладыванием в кровать.
Либо это, либо он должен сделать так, как он и сказал Натану, – зайти к своим родителям. Он толком не разговаривал с ними уже пару недель.
Он завел двигатель и доехал до перекрестка. Налево был выезд из города по направлению к поселку, где жила его сестра, направо – где жили его родители. Прямо вела дорога через Лаффертон к собору и к его собственной квартире. Он нажал на газ и поехал прямо.
В Лондоне деревья в парках уже покрылись густой зеленой листвой, а утки кружили над прудами, словно пчелы над нектаром. В Сент-Джеймс-парк по дорожкам гуляли мамаши с колясками, а на траве валялись влюбленные парочки. Диана Мэйсон села на скамейку и старалась не смотреть на них.
Неделю назад прошла сделка по продаже ее сети ресторанов. Она была свободна и богата. Она понятия не имела, что делать. Она ходила по магазинам и покупала одежду, которая ей не нужна, сидела в туристических агентствах и просматривала брошюры о поездках, в которые не отправится. Она без конца думала о Саймоне. Ее звонки оставались без ответа, он не реагировал на ее факсы и сообщения. Она писала письма, приезжала к нему в квартиру, отправилась в Лаффертон к его сестре, но ничего из этого не сработало, это никак не помогло ей приблизиться к нему. Она совершенно не понимала, что она еще может сделать, но не могла думать о том, чтобы не делать ничего, чтобы просто уехать и попытаться отвлечься от него, как предлагала его сестра. Это не сработает. Чем дальше она уедет, тем больше будет думать о нем. Не было больше никого и ничего. В свою очередь, она не отвечала на сообщения друзей и не откликалась ни на какие приглашения.
Она не понимала, почему он так внезапно отвернулся от нее и вел себя с ней так холодно. Ей надо было спросить у кого-то, но единственный человек, который мог бы помочь, очень вежливо, учтиво, но твердо ей в этом отказал.
Но, может, ей стоит поехать к его матери, которая, вероятно, понимает даже больше и сумеет посочувствовать, довериться ей, что-то объяснить? Встать на ее сторону. Говорить за нее.
Она резко встала. Эта мысль дала ей новую надежду и свежие силы. Это было последнее, что ей оставалось. Теперь в этом было все.
Она пошла обратно к своему дому, обдумывая свой маршрут, свой наряд. Свои слова.
Шестьдесят шесть
Наступило двенадцатое мая, но можно было подумать, что сейчас самый разгар лета, если бы не весенняя свежесть в воздухе.
Старая галерея собора Святого Михаила окружала небольшой четырехугольник травы. Здесь было не место для погребения – просто ряды мемориальных плит прихожан собора, уложенные вровень с землей в форме креста. Камень Марты Серрэйлер был одним из последних, в южном конце.
Они стояли на маленьком клочке земли, освещенном солнцем. Мэриэл и Ричард. Кэт и Крис с детьми. Крестный отец Марты, старый коллега Ричарда по медицинской практике, опирающийся сразу на две трости. Ширли и Роза из «Айви Лодж». И незадолго до того, как началась церемония, к ним присоединился Саймон: он встал рядом со своей матерью и старался не встречаться взглядом с Кэт.
Посвящение было коротким и незатейливым. Простые слова. Короткая строчка из Библии. Первая строчка заповеди. Кэт опустила глаза на каменную плиту. «Марта Фелисити Серрэйлер. 1977–2003. Блаженны чистые сердцем».
Рядом с камнем лежали три скромных букета с белыми цветами – один от Иво из Австралии. «Его ничто не может сюда вернуть, – подумала Кэт, – ни свадьбы, ни рождения, ни смерти. Ни праздники, ни поминки. Он с тем же успехом мог бы вообще не быть членом этой семьи. Но почему так? Что заставило его улететь на другую часть света и за семь лет ни разу не навестить родной дом?» Она не была уверена, помнит ли он хотя бы их лица. Но у него уж точно не осталось почти никаких воспоминаний о Марте.
Кэт и сама сейчас мало что чувствовала по отношению к этой светловолосой бессловесной девочке, которая была ее сестрой. Жизнь Марты ушла в небытие и, закончившись, осталась загадкой. Может, Саймон был прав, и ее смерть тоже была загадкой. Кто знает?
Она хотела посмотреть на него и не могла. Он держал глаза опущенными. Он надел бледно-серый пиджак, в котором, вероятно, должен был казаться старше, но вместо этого выглядел как школьник-переросток. Она посмотрела на Феликса в переноске, которого не беспокоили ни голоса, ни пение птиц, ни солнце, играющее у него на лице, и уж точно не беспокоило то, что он был одет в кремовый шелк и кружева – семейный крестильный наряд Серрэйлеров.
Ее грудь пронзила внезапная острая боль. Ей стало больно за Дэвида Ангуса, за Марту. За Саймона. После крещения, дома у их родителей, она уведет его в сторонку, в сад, подальше ото всех. Этой дурацкой вражде надо положить конец.
– Помолимся же за Марту. Предадим Богу великую загадку ее жизни и доверим ее Его милости. Господи, даруй ей понимание Твоего бытия, осознание Твоей любви и благослови ее своим заступничеством, и пусть она взрастет для новой жизни с Тобой.
«Приведи нас, Господь, к последнему прибежищу,
ко вратам и жилищу на небесах.
Дай войти во врата и не откажи во входе в дом Твой.
Где не будет ни тьмы, ни туч печали и скорби,
только свет.
Ни шума, ни тишины, только музыка.
Ни надежд, ни страха, только обладание.