— Ты, Петр, очень-то его по лесу не затаскивай. Не дай бог простудится. Ему уже домой скоро, — монотонно и недовольно воркотала бабушка.
— Чего уж тут! — отозвался Шмаков. — Не маленький, сам понимаю… Мы только до речки и назад. Я вон и термос взял, чайку попьем. Да и не морозно сегодня, воздух совсем мягкий.
— У зародов, у зародов петелек навяжите! — встрял в разговор дедушка. — Там их чертова уйма.
— Опять! — воскликнула бабушка. — Ну все он поперек, все назло! Это же даль такую мальчонку тащить.
— Далеко, далеко… — смущенно согласился Шмаков. — Мы поближе, до речки. Рябчишек по дороге посмотрим. Пусть уж Мишка отцу подарок привезет. Давно поди рябчиков-то не пробовал.
Мишка торопливо одевался. Ночь-то как пролетела! С вечера не собрался толком… Но валенки лежали на табуретке у печки — дедушка не забыл про них! Носки и рукавицы тоже высохли.
Вышли из дому вроде в темень, но еще и огород до конца не прошли, как Мишка понял, что уже рассветает. Небо из черного становилось фиолетовым, цвет его слабел. Вывиднелась плотная стена леса, а когда перелезли через забор, связанный дедушкой из еловых жердинок, стали различаться первые деревья.
— Тут кто-то уже ходил, — заметил Шмаков Мишкин след, — только не разберу — вчера или уже сегодня.
— Вчера, — Мишка боялся, что дядя Петя увидит его петли. Надо бы поскорее пройти их, а то смеху будет…
— Ну как, Миш, не холодно?
— Не-а!
— Хочешь ружье понести?
Мишка почувствовал себя вполне готовым к любым неожиданным встречам. Ружье было совсем легкое и надежное — Шмаков ухаживал за ним — куда там! Вон только по валенкам стукает.
Мишка глазел по сторонам, ожидая нападения зверя: а что? Не в парке ведь!
Шмаков, как назло, шел по вчерашним Мишкиным следам, через ельник, в березнячок… Но вот вроде уже и прошли… Не заметил!
— Ружье! — закричал шепотом дядя Петя. — Скорее, заяц!
Мишка споткнулся, упал, совсем зарывшись в снег. Дядя Петя поспешно продувал стволы. А заяц танцевал вокруг подрагивающей березки, будто дразнил их, подпрыгивал, падал на бок и сучил в воздухе размашистыми лапами.
И Мишка словно очнулся!
— Он в петле! Дя Пе! В петле! Поймал!
Шмаков оглянулся, будто испугавшись чего-то, повесил на плечо ружье.
— Фу ты! Чуть не стрелил. Кто ж это его заарканил?
Мишка уже боролся с огромным беляком, падал с него, хватал руками пустоту.
— Не надо, Миш! Пойдем!
— А заяц?
— Хозяин заберет. — Шмаков уже направился было дальше.
— Да это мой заяц! — закричал ему вслед Мишка. — Я же петлю ставил!
На руках заяц затих, не дергался. Мишка не отдавал его Шмакову, крепко прижимал к груди. Белый лесной зверь пах свежим снегом и еще чем-то — то ли сеном, то ли подмороженной капустой. Он крепко прижал к спине широкие лопушистые уши и выставил напоказ крепко-желтые резцы, подрезавшие, наверное, уже не одну осину.
Возле изгороди они замешкались. Перелезть ее с зайцем Мишка не мог, а отдать дяде Пете не хотел. Шмаков стал отвязывать жерди, делать проход.
И только в темных сенцах дома заяц сильно задергался, закричал диким, резким голосом. Мишка даже испугался немного. Да еще бабушка выскочила, переполошенная совсем.
— Ну-ну… — уговаривал беляка Мишка. — Чего ты! В лесу же хуже. Там волки.
— Мишанька! Кто же это тебе дал?
— Дал! — весело воскликнул Шмаков. — Сам взял! Вот шустряк! Прямо за огородом зайца прижучил!
— Чьи кровя! — появился в сенцах дедушка. — Тащи его в хату!
Зайца упрятали в мешок, он там уснул, наверное. Потому что не шевелился. А дедушка и дядя Петя начали лепить в коридоре, возле умывальника, просторную клетку. Она получилась ничего себе, сверху — как стол.
— Вот и ладно! Вот и ладно, — радовалась бабушка, мне тут как раз стол нужен. Всякую посуду ставить. И зайцу у дверей не жарко будет. Красив-то как!
Беляк забился в угол клетки. Мишка натолкал ему сена, положил кусок хлеба и воды поставить не забыл.
Шмаков не переставал удивляться:
— Идем… Сидит! Я — давай ружье! А он в петле! Чуть не стрелил. Разве впопыхах разберешься! А это Мишкин, оказывается. Вчера поставил, сегодня — есть! Шустряк!
После обеда Мишка пошел к Ветке. Дядя Петя утеплял ей будку — обшивал снаружи старым матрасом. Вместе с Мишкой сменили умятую подстилку, натолкали внутрь кучу пакли, разворошили. Теплое гнездо получилось! Ветка забралась в будку и сразу улеглась.
— Не отошла еще совсем, — будто извинялся за нее дядя Петя. — Но есть лучше стала. Отойдет!
Потом они снова пошли смотреть зайца. Бабушка улыбалась, довольная:
— Дед ему овса насыпал — ест!
— Да ну! — не поверил Шмаков, просунул в клетку свою мозолистую ладонь.
Заяц зашевелил толстыми, как жилка, усами, потянулся к ладони, приподнимая свой куценький зад. Он ел из руки осторожно: набив рот, чуть пятился и садился.
— Скажи кому! Засмеют. Где это видано, чтобы дикий зверь сразу к руке потянулся? Ну Мишка! Вот уж везучий! То волка палкой забьет, то косого приворожит.
— Чьи кровя! — хихикнул из кухни довольный дедушка. — Мы еще не то могем!
— Вот все слушаю тебя да молчу. А чего молчать? Кровя! Вроде бы только ты и ость свет в окошке. А уж я тут ни при чем. Какие там у тебя кровя! — передразнила его бабушка. — Наша-то порода, пожалуй, пошустрей, поделовитей будет. Вон мои братовья — плечисты, бог ничем не обидел. И старики они крепкие, куда тебе, лысому! Мишка-то в отца, а он — весь в них. От матери, значит, от меня все перенял. Кровя!
— Пусть! Пусть! — уже всерьез наступал на нее дедушка. — Только ваша порода земельная, домашняя. Как есть все валенки, на смелое дело не расшевелишь. А мы-то — охотники! Вольные, каленые. Волка — поленом! Зайца — за уши. А ты как думала! Кровя! Вот они где и выплыли кровя.
Шмаков смеялся.
— Чья правда, Петр? — обратился к нему дедушка.
— Ваша! — добродушно ответил дядя Петя. — Смешались кровя, и добрые дети пошли. Лучше тех и тех.
— Вот так! — победно глянула бабушка.
Ночью заяц шуршал сеном, гремел перевернутой миской. Мишка просыпался, слышал его и все радовался, радовался… Он подумал вдруг, что беляк мог и задохнуться в петле. Куда и сон делся! Пробрался тихонько в коридор.
Мишка гладил зайца, чувствуя под легким скользким Мехом тонкие ребрышки, и жалел его. «Худышка! — шептал он тихо в темноте. — Сена вволю поесть не дают, гоняют по лесу. Не буду вас больше ловить. Хватит сена! Все не съедите. Сколько для этого животика… Ого! Молодец, набил! Вот подожди, я тебе утром морковки достану. Она сладкая! Пробовал морковку, нет? Попробуешь! И брюквы дам. У бабушки есть. И свекла есть».
— Мишанька, ты чего это не спишь?!
Мишка ловко пробежал в темноте через зал и юркнул в постель. Но он еще не спал, когда бабушка зажгла на кухне свет. Наступило повое зимнее утро. И еще не кончились Мишкины каникулы. Так здорово!
А время бежит!.. Не то что в городе. Мишка оглянуться не успел, а уж только три денька до отъезда осталось. Отец телеграмму прислал: почему, мол, не пишешь. Еще и писать! Тогда вообще ничего не успеешь. Но чтоб сильно-то родители не волновались, дал ответную: «Жив здоров чего и вам желаю Михаил».
Заяц Мишкин жиреть стал. Да так быстро! Щеки нарастил, бока округлил. Забавный! Все подряд ест. И с полу, и с рук. Бабушка на него нарадоваться не могла: любит, когда хорошо едят. Не понравилось только, что беляк ее резиновый сапог схрумкал, до самой подметки.
— Значит, организм требует! — утешил ее дедушка.
Мишке за сапог очень неудобно было, будто сам его съел. Да и потом чувствовал, что заяц — какая-никакая, а все же обуза для дедушки с бабушкой. Это для Мишки они готовы на все.
— Деда, я отпущу зайца…
— Да ты что, Мишатка! Пусть живет. В радость же он тебе!
— Отпущу, деда! Все равно скоро уеду, ему скучно.
— А давай так! — улыбнулся дедушка. — Вынесем на крыльцо: убежит — бог с ним, останется — пусть живет.
Вынесли зайца утром. Дядя Петя Шмаков тоже присутствовал, даже волновался.
— Не пугай его, Мишка! — приговаривал он. — Тихонечко, будто на прогулку!
Беляк сидел на крыльце и смешно подергивал лапками.
— Отвык от снежка-то! — сказал дедушка и закурил.
— А старый-то что волнуется? — посмотрела на него бабушка.
— Сама-то! Оделась бы! Выскочила…
Заяц потянулся шеей, обнюхал Мишкин валенок.
Отпрянул, соскочил на одну ступеньку вниз. Оглянулся Спрыгнул на дощатый заснеженный настил, приладил к спине уши и дал стрекача. Только его и видели!
— Ну вот! — грустно сказал дедушка. — Из рук ел…
— Пирожки любил, — тоже грустно сказала бабушка.
— И сапоги! — добавил дядя Петя Шмаков.
Дедушка засмеялся. Бабушка улыбнулась и пошла в дом. А Мишка смотрел туда, куда понесся обрадованный беляк, и переживал за него. Чудак все-таки! Там и холодно, и голодно, и волки.
— Ничего, Миш! — дядя Петя тронул мальчика за плечо. — Всякому дома лучше. Вот только бы под ружье не подлез — поверил в людей-то.
— Надо… — Мишка чуть задумался. — Надо всем охотникам сказать, что в лесу бегает ручной заяц. Пусть не стреляют!
Дедушка посмотрел на Шмакова:
— А что? Скажем, Петр! Пусть не трогают зайца!
— Скажем, — согласился Шмаков. — Только ты. Миш, медведей в дом не таскай. А то не на кого и охотиться-то будет.
— Ладно! — великодушно пообещал Мишка. Что он. шуток не понимает, что ли!
И всем сделалось весело.
Клетку разбирать не стали: а вдруг заяц передумает и вернется? Он не вернулся. Уже ночь наступила. Все, нечего его ждать…
Мишка» места себе не находил. Пусто как-то. Тоска просто. Да что там телевизор! Добра-то.
Потом пришел дядя Петя. Веселый, руки потирает.
— Во, Миш! Что я тебе сейчас скажу!
— Опять баламутить? — сердито посмотрела на него бабушка. — Парень только успокоился!
— Вот характер! — чуть слышно сказал дедушка, когда бабушка отлучилась на кухню. — Ну что там, Петр?