Все вернулись в камеры и принялись проверять волосы друг у друга. Некоторые напоказ чесали головы, говоря, что у них все свербит, и в мою сторону полетело немало бранных слов и угроз.
Сказать, что я испытала унижение, – значит ничего не сказать. Мне хотелось заползти в какую-нибудь нору и исчезнуть, но деваться было некуда.
– Эй, не переживай ты из-за этого, Тифф, – проговорила Сара, пытаясь меня подбодрить. – Я сообщу охране, и они обо всем позаботятся. Ладно?
Она была хорошей подругой. Могла ведь сбежать, как все остальные, но осталась.
В этот момент дверь блока распахнулась, и влетела Нокс.
– У кого из вас, мерзкие сучки, завелись гниды в волосах?!
Очевидно, кто-то уже ее предупредил.
– В пятой камере. У дылды очкастой. Уберите ее отсюда, мисс Нокс, вши никому не нужны.
Все девушки смотрели на меня с отвращением на лицах, включая саму Нокс.
– Идем. Не приближайся ко мне, просто иди к двери, – велела она, указывая на выход. Все видели меня, все знали, что происходит, и все были чертовски из-за этого злы.
Отсутствие сострадания шокировало; они обращались со мной, как с бешеной собакой.
Когда Сара пошла вслед за мной к выходу, Нокс выкрикнула за ее спиной:
– Не знаю, куда это ты направилась, Карнвелл, но здесь приятелей нет! Тащи-ка свою задницу к себе в камеру.
То, что на это сказала Сара, заставило меня споткнуться на ровном месте:
– У меня тоже вши, мисс Нокс. Меня тоже нужно лечить.
У меня было такое ощущение, что сердце сейчас взорвется. Эта девушка только что выдала себя перед всеми, чтобы прийти мне на выручку. Я лишилась дара речи.
– О дьявол, нет! Идите! Поторапливайтесь, быстро вон отсюда! Силва отведет вас в медицинский блок, – сказала Нокс, с отвращением передергиваясь и рефлекторно почесывая голову. – Из-за вас, мерзких сучек, и мне захотелось пойти провериться.
Мы с Сарой вошли в медблок, и несколько охранников встретили нас презрительными взглядами.
– Не заводи их сюда, гони прямо во временную камеру номер два, – сказал кто-то Силве, имея в виду нас. Я слышала, как они переговариваются: строят версии насчет того, как мы обе могли заразиться вшами, какие мы омерзительные, и, мол, если бы мы не шлялись по улицам и не спали в придорожных канавах, то у нас не было бы таких проблем.
Как же мне хотелось сказать им: заткнитесь, мать вашу! я была здесь два месяца, и, должно быть, вшей принес с собой кто-то другой. Но обращение к охране в неуважительном тоне было прямой дорогой в карцер, а я скорее съела бы вошь, чем стала нарываться на одиночное заключение.
Когда за нами закрылась дверь, я улыбнулась Саре так широко, что у меня заболели щеки.
– Не могу поверить, что ты это сделала! У тебя же нет вшей, правда? – спросила я ее.
– Нет. Но я не могла отпустить тебя сюда одну. Кроме того, нынче День святого Валентина. Я подумала, что надо устроить нам двоим романтический выходной, – отшутилась она.
Я расхохоталась, но мой смех тут же прервался, когда кто-то застучал в окно.
– А ну, заткнулись там! Во вшах нет ничего смешного.
Я закатила глаза и снова повернулась к Саре:
– Святые угодники, что, правда, Валентинов день? Я совершенно об этом забыла. И только что поняла, что уже провела День благодарения, Рождество, Новый год, а теперь еще и Валентинов день за решеткой. Бля, чувиха, какой же это отстой!
Дверь распахнулась, охранница зашвырнула в нашу камеру две коробки средства от вшей и тут же захлопнула дверь снова. Наверное, боялась, что наши вши спрыгнут и набросятся на нее, если она хоть на секунду оставит ее открытой.
– Ну, Тифф, тут хорошо что? Что это последний праздник, который ты проведешь здесь, и я уже спланировала для нас чудесный денек. Мы начнем с того, что будем любовно выбирать гнид со скальпов друг друга. Затем взобьем в густую пену это крайне токсичное средство от вшей и намылимся им везде, после чего последует романтическое омовение из шланга, который будет держать какая-нибудь невезучая охранница; о, это будет невероятно! – пропела Сара, подбирая коробки с пола.
У меня давным-давно не было настоящей подруги. Такой, которая не стала бы использовать меня и не ожидала бы взамен ничего, кроме дружбы. Сара была хорошим другом, и в этот момент я чувствовала невероятную благодарность за то, что встретила ее.
У меня давным-давно не было настоящей подруги. Такой, которая не стала бы использовать меня и не ожидала бы взамен ничего, кроме дружбы.
После того как мы с Сарой разделись, обработались и были окачены водой из шланга, нас вернули в общий блок. Заключенные пялились на нас во все глаза и пятились, когда мы проходили мимо. Меня так и подмывало начать бегать по блоку, обнимать всех и трясти волосами, но я решила, что лучше этого не делать.
– Вшам капец, ребята, можете снова играть в карты и занюхивать таблетосы от головной боли. А здесь смотреть не на что, – отбрила соседок Сара, когда мы вошли в камеру.
– Эй, огромное тебе спасибо, что сделала это ради меня. Ты не была обязана. Это, правда, много значит, – поблагодарила я ее.
– О-о-о, да на здоровье! Я бы лучше каждый день выбирала вшей из твоих волос, чем тусить с этими потаскухами, – улыбаясь, ответила она.
– Кто такая Большая Ти? – завопила из общей комнаты Джейда, заключенная, которая освобождалась и снова садилась в тюрьму трижды с тех пор, как я сюда попала. Я навострила уши. Меня так называла моя подруга Кики, которая прежде находилась с нами, но потом была переведена в соседний блок усиленного режима.
– Есть здесь та, кто отзывается на погоняло Большая Ти? – снова спросила Джейда. Я подошла ко входу в камеру и выглянула наружу. Увидела, как она показывает какую-то бумажку другой девушке и говорит: – Не знаю, кто-то по имени Кики выпихнул это из-под двери блока строгого режима.
– Я тут! Наверное, это для меня, – помахала я рукой, подходя к ней. – Ты сказала, это от Кики?
– Ага! Так это ты – Большая Ти? Вот, держи, – ответила она, передавая мне листок бумаги. Я взяла его и пробежала глазами текст. Это оказалась записка в форме члена с яйцами, и она совершенно точно была от Кики. В ней было написано следующее:
«Превед, сучка, о-о-очень скучаю по тебе и твоим шуточкам, постараюсь скоро вернуться отсюда в наш блок. Здесь отстой. Ответь мне и сунь записку под дверь.
Люблю тебя!
Кики».
Группка девушек подошла взглянуть на записку, и все до единой решили, что ее форма – полный угар. Мы вели себя как шестилетки, которые никогда прежде не видели мужского члена. А я даже не знала, что здесь под дверь можно совать записки.
– Де-е-етка, лучше бы тебе спустить это дерьмо в туалет как можно скорее, пока тебя не засекли, – лениво проговорила Тоня. Она была последним человеком, от которого я стала бы принимать советы. Разлучница!
– Она права, Тифф, тебе следует избавиться от записки, – тихо сказала Сара.
– Ладно, Сара, так и сделаю, – сказала я, глядя в упор на Тоню. Мне не хотелось, чтобы она думала, будто я это делаю по ее совету. – Однако я не сделала ничего плохого. Не будет же у меня неприятностей из-за получения записки? Я не просила ее писать, – сказала я Саре, отнесла записку в камеру и смыла в унитаз.
Я провожала листок взглядом, пока он кружился в сливе унитаза, и подскочила от неожиданности, когда двери блока распахнулись.
– ВСЕМ НА ПОЛ, ЖИВО!
С этим криком группа незнакомых охранников ворвалась в двери. Я упала на пол прямо возле унитаза и повернула голову, чтобы видеть, что происходит.
Они подошли к Джейде и завели ей руки за спину. Надели наручники и вытащили из блока. Потом двинулись к моей камере.
«В настоящее время ты в одиночном заключении. Тебе не будет разрешено звонить по телефону, принимать посетителей или получать почту от любых лиц, кроме адвоката».
Я не отрываясь смотрела на ботинки, которые подходили все ближе и ближе и остановились в дюйме от моей головы. А потом мне показалось, будто руки выдернули из плечевых суставов.
– Что ты смыла?! – рявкнула охранница.
– Что? Я…
– ЧТО ЗА ХЕРНЮ ТЫ СМЫЛА В УНИТАЗ, ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ?! Это были наркотики? – прорычала она, вздергивая меня на ноги за запястья и обхлопывая тело.
– Мы видели, как что-то принесли сюда из другого блока, вытащив из-под двери. Мы видели, как вы принесли это сюда, потом смыли в унитаз. Что это было?
– Записка! Записка в форме члена! Ничего особенного!
– Идем, – сказала охранница, выволакивая меня из блока.
– Обыщите эти камеры! – крикнула она через плечо оставшимся охранникам.
И все это из-за какой-то записки? Какого хрена?! Куда они меня ведут?
Мы спустились по лестнице на этаж, где я никогда прежде не была, и я увидела целую стену из дверей камер, выкрашенных в красный цвет. Охранница, которая привела меня, скомандовала кому-то открыть камеру номер один. Когда дверь открылась, втолкнула меня внутрь и захлопнула ее за мной.
– Руки в окошко, сейчас же, – скомандовала она.
Я развернулась, чтобы выставить руки в окошко на двери, и принялась оглядывать камеру, пока она снимала с меня наручники. Помещение было не больше шкафа. Там имелись унитаз, раковина и бетонная «койка» без матраца. Окон в камере не было, и я могла развести руки в стороны и коснуться сразу обеих стен.
Когда наручники были сняты, я повернулась лицом к охраннице.
– Где я и почему нахожусь здесь? – умоляюще спросила я.
– Получение и хранение контрабанды – прямое нарушение правил. В настоящее время ты в одиночном заключении. Тебе не будет разрешено звонить по телефону, принимать посетителей или получать почту от любых лиц, кроме адвоката. Тебя будут водить в душ по понедельникам, средам и пятницам, ты будешь получать один рулон туалетной бумаги в неделю – так что расходуй ее с умом.
– Что? За что?! За записку? И сколько мне здесь сидеть?
– Шестьдесят дней. Ты будешь отбывать остаток срока здесь. Скоро принесу тебе туалетную бумагу, постарайся не ходить в туалет до того, как я вернусь, – сказала она, захлопывая окошко и уходя.