Я немного помолчала, осмысливая его слова. Да, действительно, это звучит логично. Как бы отреагировала я, стоя посреди разбрызганных кусочков мозгового вещества и осколков кости? Наверняка рехнулась бы.
– Это суровая работа, милая, правда, – продолжал Элиот, – и если ты мне не веришь, можешь подойти вместе со мной к входной двери на нашей следующей остановке, – сказал он, разворачивая машину. Телефон снова завибрировал в сумке. Я знала, что это Мич. Он хотел получить свои деньги, а у меня их не было. Пришлось проигнорировать звонок.
– Подойти к двери на следующей остановке? Что ты имеешь в виду? – спросила я растерянно.
– Да, мы должны известить родителей этого парня, Хавьера, что он только что умер от передозировки.
– Хавьера?!
Мое сердце забилось чаще, и я повернулась к Элиоту, который вдруг глянул на меня, явно что-то сообразив:
– Слушай, на нем была кепка «Барронс Роудхаус». Это не там, случайно, работала твоя подруга Кайла? – спросил он, снова переводя взгляд на дорогу.
41
Я поняла, что так и продолжаю стоять столбом, хотя патрульная машина Шарлы давно уехала. Физически я была на улице возле центра, но мой разум вернулся в тот ужасный вечер. В тот вечер, когда я узнала о гибели Хавьера.
Он был первым моим знакомым, умершим от зависимости. Я часто слышала истории о людях, умиравших от передоза, но никогда прежде не видела этого собственными глазами.
Помню, как стояла в церкви во время отпевания, глядя, как его отец сжимал в объятиях мать, рыдавшую так, что у нее подкашивались ноги.
Звуки рыданий разносились по всей церкви, а на экране танцевало слайд-шоу его фотографий.
Оно началось с фото, на которых он был ребенком, и я помню, как смотрела на беззубую улыбку этого невинного мальчика, стоявшего у рождественской елки вместе с мамой. В его глазах горел свет, который давным-давно погас к тому моменту, как я с ним познакомилась.
На этих фотографиях он был таким радостным, таким полным жизни и обещаний.
Я понимала, что вон тот маленький мальчик в спортивной форме с бейсбольной битой на плече знать не знал, что ему осталось жить на этой планете всего пятнадцать лет.
Мать родила его двадцать четыре года назад. А теперь… его больше нет. Все, что осталось, – это тело, лежащее в гробу в церкви на глазах у сотни разбитых сердец.
– Ты идешь? – спросил голос, возвращая меня в реальность.
– Да… я… прости, иду, – сказала я, трусцой устремляясь к двери кабинета Келли.
За два месяца, минувшие с тех пор, как я начала работать с Келли, мы очень сблизились. Она была полной противоположностью доктора Питерс во всех отношениях.
Питерс уволили не из-за меня. Как ни удивительно, я не имела к этому никакого отношения. Как выяснилось, она выписывала Клэр рецептурные лекарства в обмен на половину пособия, которое та получала по нетрудоспособности. Анализы Клэр на наркотики дали однозначно положительный результат, и ее выперли из «Горизонтов». Последнее, что я о ней слышала, – что она живет в мотеле с кем-то из старых приятелей.
– Ну, и что там случилось? – спросила Келли, закрывая за мной дверь.
– Ничего. Я… просто увидела человека, которого знала, и, наверное, заблудилась в воспоминаниях.
– Есть что-то такое, о чем ты хочешь поговорить?
– Не-а, все в порядке, – улыбнулась я.
– Ладно. Как у тебя дела на этой неделе? – спросила она, закидывая ноги в кедах «Конверс» на письменный стол.
– Хорошо, даже очень хорошо. Я занималась проверкой багажа вновь прибывших. Фелисити говорит, что у меня чутье круче, чем у охотничьей псины. Я нашла на этой неделе больше наркотиков, чем за все время с тех пор, как открылся центр, – гордо похвасталась я.
– Ого! Ну, это понятно, ты же, наверное, знаешь все лучшие места для заначек, – сказала она со смехом.
– Именно!
– Знаешь, ты все-таки как-то поостерегись, – предупредила она.
– Я знаю!
Мать родила его двадцать четыре года назад. А теперь… его больше нет. Все, что осталось, – это тело, лежащее в гробу в церкви на глазах у сотни разбитых сердец.
– Я знаю, что ты знаешь, Тифф. Но зависимость – хитрая дрянь, так что просто позаботься о том, чтобы не ставить себя в опасное положение.
– Спасибо. Я не стану соблазняться, обещаю. И в любом случае обычно со мной рядом есть кто-то еще. Это помогает удержаться, – объяснила я.
– Что ж, хорошо. Тогда не буду больше читать тебе нотации. О! Кстати говоря, когда ты была на встрече, заезжал прикрепленный к тебе инспектор пробации. Он хочет, чтобы ты приехала на встречу с ним во время завтрашнего утреннего собрания, – сказала она.
– Погоди-ка, что? Зачем? Что случилось? – всполошилась я. Если сотрудник службы пробации требует встречи с тобой сверх запланированных по расписанию, это не к добру.
– Он упомянул что-то насчет родителей твоего бывшего бойфренда, но в подробности не вдавался. Однако вряд ли это что-то плохое, иначе он дал бы нам знать, и, конечно же, я бы тебя предупредила, – подмигнула Келли.
Ее речь немного успокоила мои нервы, но все равно не терпелось узнать, что такое происходит. Впрочем, я решила временно задвинуть тревоги куда подальше и получить максимум пользы от нашего сеанса.
– Итак, давай посмотрим, – сказала она, достав мою папку и пролистывая ее. – На прошлой неделе мы с тобой только начали говорить о Миче, об оружии и о том, какие это у тебя вызвало чувства, – и на этом сеанс закончился. Хочешь начать с того места, где мы остановились?
– Хочу. Да. Потому что это был момент, когда за все два года, что мы с Элиотом были вместе, я оказалась как никогда близка к разоблачению. На самом деле это был для меня поворотный момент.
– Ладно. Хорошо. Итак, если я правильно помню, кто-то постучал в вашу входную дверь, верно? – спросила она.
– Да.
– А вы с Элиотом в этот момент играли в видеоигры?
– Угу.
– Хорошо, почему бы тебе не подхватить рассказ с этой точки? Мне интересно услышать, как тебе удалось сохранить свою «двойную личность» – так сказать, в одновременном присутствии и Мича, и Элиота.
Я бросила взгляд на часы и поняла, что от сеанса у нас осталось только тридцать минут. Мне вечно не хватало времени.
Мы с Элиотом играли в видеоигры в тот вечер и занимались этим примерно около часа, когда кто-то постучал в дверь.
Элиот остановил игру и стянул наушники с головы, чтобы лучше слышать.
– Кажется, там кто-то пришел? – спросил он удивленно.
Не успела я ответить, как он соскочил с дивана и побежал в спальню, которая была в противоположном направлении от входной двери. Я сразу поняла зачем. Он помчался за личным оружием.
– Будь осторожен, малыш, – нервно прошептала я, сжимаясь в комок в углу комнаты и наблюдая, как он заглядывает в глазок, держа пистолет в правой руке.
– Кто там? – рявкнул он нарочитым басом, чтобы голос звучал мужественнее.
– Привет! Это Мич, друг Тиффани. Она дома?
Кровь застыла у меня в жилах. Элиот быстро оглянулся, бросив на меня озадаченный взгляд. Мои глаза округлились, и я яростно замотала головой.
– Кто-кто? – переспросил Элиот.
– Это Мич, я старый друг Тиффани, никак не могу с ней связаться. Она дома?
– Братишка, вообще-то на дворе полночь. У тебя что, горит? – сварливо спросил Элиот, прежде чем прошептать мне одними губами «какого хрена?».
– Ну… – голос Мича звучал спокойно и собранно, – полагаю, можно и так сказать. Что-то вроде экстренной ситуации. У нее есть кое-что мое, и я хотел бы получить это обратно.
Я тряслась от страха, сердце заходилось в груди. Все кончено; несмотря на мою врожденную способность выпутываться из любой ситуации, выйти из этой будет невозможно. И, честно говоря, я не знала, кто внушает мне больший страх – психопат-наркоделец по другую сторону двери или мой вооруженный пистолетом бойфренд.
Не успел Элиот ответить Мичу, как я подбежала к двери. Протянула руку, успокаивая Элиота, и начала мягко разговаривать с ним через дверь:
– Мич, привет! У меня был выключен телефон. Твой старый школьный альбом у меня, и мы с тобой завтра встретимся.
Все кончено; несмотря на мою врожденную способность выпутываться из любой ситуации, выйти из этой будет невозможно.
– Школьный альбом? – переспросил Мич недоуменно.
Черт!
– А, я понял. До меня дошло, что ты задумала. Ты делаешь вид, что у тебя что-то менее ценное и менее незаконное из моих вещей, чтобы не насторожить своего бойфренда-копа. Что ж, неплохая идея! Ладно. Договорились. Так вот, ты мне завтра звони, Тиффани, и можешь привезти мой «альбом». Если по какой-то причине ты не позвонишь, я просто приду сюда снова, договорились? – сказал он.
Это была угроза. Я понимала это, но отчаянно хотела, чтобы сейчас он ушел.
– Хорошо! Согласна, пока! – быстро проговорила я, развернулась, прошла мимо Элиота и направилась в спальню.
Там я свалилась на постель как подкошенная и закрыла глаза. В детстве я думала, что если как следует зажмуриться, то меня никто не увидит. И теперь мне как никогда хотелось, чтобы так и было. И даже попыталась снова – просто на всякий случай.
– Э-э, детка, ты не хочешь рассказать мне, что, черт возьми, происходит? – прогремел голос Элиота от входной двери.
Черт, все-таки не сработало!
– Милый, это сложно… – начала я, пытаясь выгадать время.
– Да ну, правда, что ли? Что ж, в таком случае не заморачивайся. Если бы это было легко объяснить, я бы сказал: давай, объясняй. Но раз уж это так сложно – даже не беспокойся. Наверное, я все равно не догоню, – проговорил он нарочито спокойно.
Я вздохнула с облегчением:
– Спасибо. Да, все сложно, и я предпочла бы не…
– У тебя есть пять гребаных секунд, чтобы все мне рассказать – иначе можешь собирать свое дерьмо и выметаться отсюда на хрен! – рявкнул он.
– Ой, так это был сарказм…
– Один… два…