– Итак, ты поехала домой к его родителям? – перебила меня Келли.
– Да. Поехала.
– И тогда ты украла обручальное кольцо?
Я устремила взгляд вдаль, ощущая пустоту и стыд. Я чувствовала, как в горле растет ком, переживая это воспоминание вместе с Келли.
– Послушай, я здесь не для того, чтобы судить тебя. Я знаю, что это тяжело, но ты прекрасно справляешься. Мы проработаем все это, обещаю, – заверила она.
На глазах были слезы, когда я посмотрела на нее. Стоило мне попытаться заговорить, как голос начал дрожать:
– Я не знала, что это обручальное кольцо. Думала, он носит свое обручальное кольцо на пальце. Я… я ненавижу себя за то, что сделала это! То кольцо было незаменимым. Мне, честно, умереть хочется, когда я думаю об этом! – провыла я.
– Я считаю, что тебе полезно чувствовать то, что ты чувствуешь. Это важно. Сожаления, вину, стыд – все чувства, связанные с тем, что ты делала. Тот факт, что ты испытываешь эти чувства, подсказывает мне, что у тебя есть прогресс. Ты никогда прежде не позволяла себе чувствовать эти эмоции; ты всегда отталкивала и избегала их. Единственный способ пройти через них – это именно что пройти через них, и именно это ты сейчас делаешь, – говорила Келли, положив руку на мое колено.
– Вещи, которые я взяла из дома его родителей, подвели меня ближе к цели, но этого все равно было недостаточно. Для меня уже все средства были хороши, и, честно говоря, на тот момент уже было все равно. Я перестала думать. Чувство вины за то, что я сделала с его родителями, глодало меня, и нужно было колоться, чтобы забывать, чтобы не чувствовать себя так, блин, ужасно!
Она кивала, а я продолжала говорить:
– Знаю, это прозвучит эгоистично, но я буквально не умела справляться с этими чувствами. Эти эмоции вызывали у меня в мозгу вроде как короткое замыкание или что-то типа того. Они были такие тяжелые, а «приход», полагаю, их как-то облегчал. Как бы там ни было, я не хотела брать ничего из тех денег, которые уже собрала, и вспомнила, что пару дней назад Элиот получил в подарок на свой день рождения триста баксов. Мне нужны были эти деньги, чтобы покупать на них свои «приходы», потому что меня мучили отходняки. Но поскольку в доме были только мы вдвоем, я не могла просто взять эти деньги, верно? Потому что он понял бы, что их взяла я.
– Ну, а взять их взаймы ты не могла?
– Нет.
– Почему?
Чувство вины за то, что я сделала с его родителями, глодало меня, и нужно было колоться, чтобы забывать, чтобы не чувствовать себя так, блин, ужасно!
– Потому что он неделей раньше уже дал мне сто долларов, и с деньгами было туго. Если бы я попросила у него еще, он пожелал бы знать зачем. И наверное, все было бы слишком очевидно… Не знаю. В тот момент я не могла мыслить ясно. Моя внутренняя установка застряла на отчаянии, так что на здравый смысл я не опиралась. Я просто… я просто делала то, что, казалось, должна была делать, чтобы удержать свой мир от разрушения, и это лишало меня сил. Было бы намного проще просто рассказать гребаную правду. В то время это казалось невозможным, но теперь, оглядываясь назад… если бы я знала, чем это все в итоге обернется… я бы просто рассказала правду.
– И чем это обернулось, Тиффани? – тихо спросила Келли.
Я долго смотрела в пол, потом медленно подняла взгляд и посмотрела ей в глаза.
– Полным гребаным хаосом, – ответила я.
44
Сегодня был тот самый вечер.
Я должна была встретиться с Мичем в местном ресторане в шесть часов, чтобы отдать ему долг. Строго говоря, у меня еще не было этих денег, но очень скоро должны были появиться. Я расхаживала по гостиной, а мой щенок Тейтум весело бегал за мной, цокая когтями по половицам.
– Какого черта я вообще творю? – спросила я его. Собачий хвостик завилял в ответ, и я не могла не подумать, как же это здорово – быть собакой. Никакой тебе ответственности, никаких требований. Знай бегай себе да какай. Я терпеть не могла быть человеком; терпеть не могла думать, принимать решения и вытаскивать себя из бездонных ям, которые сама же и выкопала. Насколько легче было бы быть собакой!
Надо было перестать оттягивать неизбежное; время шло быстро. Я сделала глубокий вдох и направилась к шкафу в коридоре. Взявшись за одеяло на верхней полке, на миг застыла на месте.
Уверена ли я, что хочу это сделать? Когда это будет сделано, обратного пути не будет. Я много чего натворила на своем веку – но это било все рекорды.
Я думала о том, что случится, если я этого не сделаю. Воображала лица всех своих знакомых, включающих видео, которое разошлет им Мич. Картинки той ночи замелькали в сознании, и я сжалась, вспоминая, что попало на запись.
Если бы она была выложена в интернет, я больше никогда не смогла бы показать свое лицо. Мне пришлось бы убить себя или как минимум бежать из страны и сменить имя. Моя жизнь была бы кончена.
С новообретенной решимостью я сорвала одеяло с верхней полки и пошла в свободную спальню.
Мое сердце безумно колотилось, когда я сунула руку в нишу в стенке шкафа, нашаривая коробку от сигар. Наконец пальцы наткнулись на деревянный бочок. Я открыла ее и вытащила ключи от оружейного сейфа.
Элиот держал в доме пропасть оружия: пистолеты, винтовки и даже автоматы. Он никогда не заглядывал в этот сейф, если только мы не ехали пострелять, а мы этого уже сто лет как не делали. К тому времени как он заметит, что что-то пропало, я сто раз успею придумать причину пропажи. А пока мне просто надо было это сделать.
Дверца скрипнула, когда я открыла ее, и мне перестало хватать воздуха. Срань господня, не могу поверить, что это происходит на самом деле!
Я быстро растянула одеяло на полу, словно готовясь к пикнику. Вот только это был не пикник, а самый безумный поступок, на какой я когда-либо решалась.
Я сразу заметила те два пистолета, которые просил Лазарус, и положила их в центр одеяла, потом вернулась к сейфу, чтобы поискать третий. Он конкретно просил девятимиллиметровый, но я никак не могла его найти.
Осматривая каждую единицу оружия в сейфе в отдельности, я думала о разговоре, который состоялся у нас с Лазарусом. Он сказал, что за ним охотятся, и он беспокоится за свою жизнь. Ему нужна была защита, и, словно вселенная идеально подгадала для меня способ расплатиться с Мичем, Лазарус прислал мне СМС с вопросом, не могу ли я достать для него оружие.
Если бы она была выложена в интернет, я больше никогда не смогла бы показать свое лицо. Мне пришлось бы убить себя или как минимум бежать из страны и сменить имя. Моя жизнь была бы кончена.
Он пообещал мне выплатить за три пистолета четыре тысячи долларов. В Бога я не верила, но если Небеса подавали знак, который мне надо было увидеть, то это был он. Я поняла, что именно это и надо сделать. Такие возможности не подворачиваются просто так; это была судьба. Чтобы вернуть свою жизнь туда, где ей надлежало быть, я должна была продать это оружие.
Девятимиллиметрового в сейфе не было.
Я закрыла глаза и села на одеяло, чувствуя себя побежденной. Я не знала, сколько он даст мне только за два ствола, особенно учитывая, что он просил именно девятимиллиметровый. Я сказала, что есть такой; сучье племя, я могла бы поклясться, что такой у нас есть!
По лицу побежали слезы, когда я поняла, что все кончено. Время вышло, и теперь я никак не смогу расплатиться с Мичем. Я легла на одеяло и уставилась в потолок. Может быть, следовало бы просто рассказать Элиоту обо всем, психологически подготовить его к тому, что случится вечером. Сказать ему, что все наши отношения были ложью, потому что на самом деле я – наркоманка, дрянь. Дать ему знать, что я недостаточно сильна, чтобы победить своих демонов, и что я позволила им верховодить моей жизнью.
Сказать ему, что я годами, день за днем лгала ему, и каждый раз, когда он прикасался ко мне, по моим венам курсировал наркотик.
Мне придется поговорить с ним, разбить ему сердце и рассказать, что, вероятно, все его семейство, весь полицейский департамент и все остальные, у кого есть компьютер и пара глаз, скоро увидят секс-запись, которую я сделала шесть лет назад в состоянии наркотического опьянения. Может быть, если я сведу счеты с жизнью с помощью одного из этих пистолетов, мне не придется даже объясняться. Мич будет чувствовать себя слишком виноватым, чтобы опубликовать ее, и Элиоту так и не придется узнать всю правду о том, кто я есть на самом деле.
Горестный вопль вырвался из груди, и я замолотила по полу кулаками. Потом свернулась калачиком прямо рядом с пистолетами и уставилась в стену. Я смотрела на фотографию Элиота с матерью. Он улыбался. Ни один из них не заслужил того, что я сделала.
Глядя на фото, я вдруг заметила то, что заставило меня резко выпрямиться. Мать обнимала Элиота за талию, ее кисть оказалась рядом с бедром – бедром, на котором он носил свой внеслужебный пистолет.
Я подхватилась с пола, перепугав Тейтума, и понеслась в спальню.
Рывком выдвинула ящик тумбочки, и мои глаза заблестели от слез облегчения, когда я увидела девятимиллиметровый пистолет, который Элиот держал рядом с изголовьем. Я же знала, что у нас такой есть! Я медленно протянула руку и оплела пальцами холодную металлическую рукоять, подняла пистолет и прижала к груди. Теперь все будет хорошо. Все будет в порядке…
– Строго говоря, ты должна мне еще сотню, но я, так и быть, ее тебе прощу, – сказал Мич, складывая деньги в бумажник и засовывая его в карман.
– А теперь удали это гребаное видео, – рявкнула я.
– Ладно, ладно, детка. Знаешь, мне, вот честное слово, грустно с ним расставаться, оно на самом деле великолепно, – проговорил он, забивая пароль в телефон.
– Прекрати, – огрызнулась я.
Я смотрела на фотографию Элиота с матерью. Он улыбался. Ни один из них не заслужил того, что я сделала.
– Нет, серьезно, хочешь посмотреть его вместе со мной еще один, последний разок? То место, где ты занюхивала кокс с моего…