И тогда я увидела его.
Элиот тоже был там. Должно быть, ехал за нами. Я не знала, что сделать – улыбнуться и помахать ему или притвориться, что я его не вижу; интуиция подсказывала второй вариант.
Когда двери участка распахнулись, мне в лицо ударил порыв холодного воздуха. Словно я вошла в морозильную камеру. Когда болезненные мурашки побежали по коже, до меня дошло, что, наверное, начинается ломка.
Я шагнула внутрь, и показалось, кто-то поставил внешний мир на паузу. Возбужденные разговоры вдруг прекратились… и меня встретили злые глаза всех полицейских и помощников шерифа, всех, кто был в здании. Одни из них держали в руках папки, другие перебирали бумаги и отвечали на телефонные звонки, третьи разговаривали между собой. И все тут же побросали свои дела и… смотрели. Тишина – такая, что муху было бы слышно.
Я глубоко вздохнула и опустила голову. Их взгляды, полные потрясения и презрения, зажгли во мне такое чувство стыда, какого я прежде не знала.
Гуннар подвел меня к лифту, и мне показалось, что кабину мы ждали несколько часов. Краем глаза я снова увидела Элиота, но он пошел к лестнице, явно избегая шанса оказаться в замкнутом пространстве рядом со мной. Конечно, разве я могла винить его за это?
Все время, пока лифт нес нас с Гуннаром на четвертый этаж, я смотрела строго в пол. Когда кабина наконец остановилась и двери неспешно разъехались, я поперхнулась воздухом.
Как минимум двадцать сотрудников департамента шерифа выстроились по обе стороны коридора, глядя в сторону лифта, словно ждали меня. Гуннар мягко вытолкнул меня из кабины, и я осознала, что мне придется пройти между двумя рядами копов в форме.
Когда ты прикована к привинченному к полу стулу в комнате-холодильнике и переживаешь ломку, сесть удобно невозможно, поэтому моя фрустрация достигла невиданных высот.
Я почти всех знала в лицо, но смотрели они на меня так, что казались почти незнакомцами. Я опустила глаза в пол и продолжала идти вперед, и каждый коп, мимо которого я проходила, вполголоса обзывал меня и с отвращением качал головой. Я сглатывала слезы, понимая, что многие из них бывали у нас дома, праздновали со мной дни рождения, а теперь я стала для них всего лишь куском дерьма. Когда-то мы с этими людьми были так близки, а теперь – я никто. Я никто. Я ничто.
В коридоре был телеэкран, прикрепленный к стене возле двери допросной; полагаю, для того чтобы стоящие снаружи сотрудники могли наблюдать за беседой, проходящей внутри. Меня мгновенно охватил страх, когда я осознала, что все эти люди вот-вот услышат все мои грязные тайны. Тайны, которые я хранила годами… Все они теперь будут разоблачены, и после того как это случится, понимала я, эти люди за дверью уже никогда не будут смотреть на меня, как прежде.
Войдя в допросную, я увидела один-единственный стол с тремя стульями. Гуннар подвел меня к одному из них и велел сесть. Его голос был суров и бесцветен.
Когда я села, он расстегнул один из браслетов наручников, и я тут же облегченно выдохнула. Слава богу! Металл сильно натер мне кожу на запястьях. Однако радость моя оказалась недолгой, потому что он тут же взялся за отстегнутый браслет, надел его на металлическую ножку стула и застегнул.
– Серьезно?! – воскликнула я раздраженно.
– Серьезно, – отозвался он, передразнив разочарование, звучавшее в моем голосе, и закатив глаза, после чего вышел за дверь. Меня так и подмывало швырнуть ему в спину стул свободной рукой, но, попытавшись это сделать, я поняла, что он привинчен к полу.
В этой комнате не было часов. Насколько я понимаю, прошло не меньше часа, но никто так ко мне и не пришел. Все тело болело, с меня градом лился холодный пот. Когда ты прикована к привинченному к полу стулу в комнате-холодильнике и переживаешь ломку, сесть удобно невозможно, поэтому моя фрустрация достигла невиданных высот.
– Эге-гей! – крикнула я в пустоту. – Что происходит? Вы обо мне забыли?
Как раз в этот момент дверь распахнулась, и, клянусь, я еще никогда не встречала копов с большей благодарностью.
– Я – помощник шерифа Шерлин, это помощник шерифа Авалон; мы назначены расследовать ваше дело, – сказала женщина, закрывая дверь. У нее были длинные светлые волосы, убранные в гладкий пучок, и ярко-голубые глаза. Кажется, она была моложе меня, и если бы не здоровенный пистолет на ремне, я бы ни за что не поверила, что она действительно коп.
Зачитав мои права, детектив Авалон подвинул ко мне лист бумаги.
– Если вы понимаете свои права и готовы говорить с нами, пожалуйста, подпишите вот здесь.
Я потянулась за ручкой и быстро нацарапала свою фамилию на строке подписи. Своим извращенным умом я почему-то решила, что смогу каким-то образом выкрутиться из всего этого. Я была специалистом по манипуляции и знала, что, если плакать достаточно невинными слезами и выдать достойное премии «Эмми» представление, они поверят мне и отпустят домой.
– Итак, теперь, когда у нас есть ваша подпись, мы хотели бы задать вам вопросы, – сказал детектив Авалон. Он тоже был молод; смуглый, с испанским акцентом и очень добрыми большими карими глазами.
Я наблюдала, как он сует руку в портфель и достает оттуда стопку каких-то бумаг. Он выложил их на стол перед собой и посмотрел на меня.
– Вы знаете, что это такое?
– Не знаю.
Хорошая попытка, ищейка, но так легко ты меня не расколешь.
– Что ж, тогда позвольте показать вам.
Он взял первый лист с верха стопки и положил его передо мной. Это была фотография.
Я смотрела на фото дрели Элиота, которую снесла в ломбард, и как только до меня дошло, чем дело пахнет, он начал быстро, одну за другой, выкладывать другие фотографии. И вот уже весь стол был покрыт ими – фотографиями тех вещей, которые я тайно закладывала в ломбардах, ни одна из которых мне не принадлежала.
– Итак, теперь вы знаете, что это такое? – повторил он.
Естественно, я знаю, что это, засранец.
– Да, знаю.
– Что же это?
– Эм-м-м, очевидно, это фотографии всех тех вещей, которые я закладывала в ломбардах.
– Какие-либо из этих предметов принадлежат вам, мисс Джонсон?
И вот уже весь стол был покрыт ими – фотографиями тех вещей, которые я тайно закладывала в ломбардах, ни одна из которых мне не принадлежала.
– Не совсем.
– Что вы имеете в виду, говоря «не совсем»?
– Ну, строго говоря, они находились в моем доме и принадлежали моему парню. У нас вроде как все общее, так что… я не думала, что это так важно.
По мгновенному выражению отвращения, одновременно скользнувшему по их лицам, я поняла, что, наверное, говорить этого не следовало.
– Ах, вот как! Что же, хорошо, а как насчет этого? А? Этих предметов не было в вашем доме, не правда ли? – спросил он, протягивая мне две фотографии вещей, которые я забрала из дома родителей Элиота. – В доме его родителей вы не жили. Следовательно, строго говоря, вы совершили кражу из их дома. Кстати, если вы будете сегодня сотрудничать со следствием, они не станут выдвигать обвинения. Однако если вы не будете с нами честны, вам будет предъявлено обвинение в краже со взломом, – договорил он, откидываясь на спинку стула.
Господи боже! Хочешь пришить мне гребаную кражу со взломом? Черта с два!
– Вы что, шутите? Я не вламывалась к ним в дом. Я когда-то там жила, и они сами меня впустили, – сказала я раздраженно. Я чувствовала себя ребенком, которого пугают «последствиями», и мне это не нравилось.
– Я задам вам несколько вопросов, и мне нужно, чтобы вы ответили на них правдиво, – продолжал он.
– Хорошо, – отозвалась я, глядя на куклу Барби, которая сидела тихо, как мышка. До сих пор она не проявила себя как великий детектив. Просто сидела и красиво выглядела. Наверное, ее привели сюда, чтобы я чувствовала себя комфортнее или еще что-то в этом роде.
– Хорошо, итак, вы украли, а затем отнесли в ломбард эти предметы?
– Я действительно отнесла их в ломбард. Но я их не крала. Я их позаимствовала и собиралась вернуть.
– Вы знали, что ваши действия противозаконны?
– Я знала, что это нехорошо. Но не знала насчет обвинений и всего такого. И, честно говоря, я не думала, что Элиот станет выдвигать обвинения, даже если бы узнал об этом. Я думала, он любит меня, но, вместо того чтобы поговорить со мной, он вызвал полицейских, чтобы меня забрали.
Как раз в этот момент детектив Шерлин подалась вперед и вызверилась на меня:
– Он не выдвигал обвинений, ты, гребаная идиотка! Расследуя кражу со взломом в его доме, мы провели рейд по ломбардам. Просто ради смеха набрали в базе данных твою фамилию – и угадай, что?! Сюрприз! Ты грабила его, начиная с октября. Элиот понятия об этом не имел, пока наш начальник не вызвал его в кабинет этим утром, чтобы сообщить о том, что происходит, и дать ему знать, что уже выслал машины, чтобы арестовать твою тупую задницу. Ему не нужно было выдвигать обвинения; мы расследовали преступление, и все дорожки привели к тебе. У нас не было выбора; у него не было выбора. Мне пришлось смотреть, как Элиот сегодня рыдал в кабинете своего начальника, когда осознал, что вся его жизнь была ложью. Так что нечего сидеть тут и сомневаться в его любви к тебе! Это ты все испортила. Так, может быть, скинешь уже с себя шутовской колпак, пока я не сделала это за тебя?! – закончила она, изогнув брови.
Ну… черт тебя дери, Барби!
– Теперь эту беседу буду продолжать я; детектив Авалон с тобой слишком великодушен, – сказала она.
– Добрый полицейский, злой полицейский. Понимаю, – кивнула я. – Послушайте, я сотрудничаю, ясно? Я признаю, что взяла эти вещи и заложила их в ломбарде. Я готова заплатить за них или что там. Однако я не очень хорошо себя чувствую и теперь хотела бы уйти, если вы не против, – сказала я, выпрямляясь на стуле.
Детективы переглянулись, и Шерлин растянула губы в улыбке, прежде чем снова повернуться ко мне:
– О бог мой, ты сейчас говоришь серьезно, да?