Я прикрыла глаза и наслаждалась моментом, потому что у меня было предчувствие, что то, что лежало в этом конверте, окажется гвоздем в крышку моего гроба.
– Еще бы вы не признали! Вы же были вынуждены! – выкрикнула она. – Мы получили ваше личико, яснее не бывает, в момент, когда вы сдавали в ломбард все дерьмо помощника шерифа Райта и его родителей! Вы подписали бумаги в ломбарде, сплошь в ваших пальчиках, заверяя, что являетесь полноправной владелицей этих предметов и имеете право закладывать их. У нас есть копии вашей водительской лицензии из ломбарда. Так что – да, я могу понять, почему вы признались в этих делах, потому что у вас не было, черт возьми, выбора! Когда я спросила вас, зачем вам это понадобилось, вы утверждали, что задолжали деньги какому-то наркобарону, что с очевидностью является полной чушью. А теперь мне нужна от вас честность в вопросе оружия и денег из бумажника. Очевидно, что это вы их взяли. Так что давайте уже просто покончим с этим вопросом! – прорычала она.
Я знала, что она пытается запугать меня, но не пугалась. Единственное абсолютно неопровержимое, что было у них на меня, – это заложенные вещи, но и только.
Я смотрела на нее в упор через стол, потому что у меня было право хранить молчание, черт побери. Кроме того, я же не дура, я знала, что конверт – это уловка, чтобы заставить меня сознаться в преступлении. В этом конверте ничего не было.
– Значит, так хотите играть? – спросила детектив Шерлин, понимая, что сотрудничать я не собираюсь. – Хотите, чтобы было трудно? Ладно. Я тоже умею играть. Более того, теперь я уже хочу сыграть с вами в одну игру. Назовем ее «угадай, что лежит в этом конверте».
Я уставилась ей прямо в глаза, не шевеля ни единым мускулом.
Она с минуту смотрела на меня и улыбалась. Вынула из конверта бумаги и выложила их на стол передо мной. Похоже, это были какие-то списки, и в этих списках некоторые области были обведены маркером.
Едва осознав, на что упал мой взгляд, я почувствовала, что иду ко дну.
И тогда она заговорила.
– Особенность преступников в том, что они – не самые умные люди на свете, верно? – рассмеялась Шерлин. Словно предлагала мне с ней согласиться. – Вот взять хоть вас, девицу, считающую себя умнее всех. Девицу, у которой общий тарифный план с ее бойфрендом-копом. Девицу, которая последние два года вела двойную жизнь. Девицу, которая посылает текстовые сообщения наркоторговцам, с содержанием типа «привет, у меня есть АК‑47, могу привезти сегодня вечером» и «можешь достать «голубеньких», я в отчаянии». В итоге преступники всегда допускают промахи.
Я смотрела на расшифровки своих телефонных разговоров и переписки, лежавшие на столе передо мной. Переписка между мной и Лазарусом была выделена желтым. Вся она была здесь, черным по белому. Все подробности того, что я делала. Я поняла, что все кончено. Меня поймали, и нет никакой возможности отрицать, что я взяла это оружие. Всё было налицо.
– А теперь начнем сначала. Я – помощник шерифа Шерлин, и у меня есть вопросы насчет двадцать второго ноября. Днем раньше мы послали восемь полицейских в форме в ваш дом для снятия отпечатков пальцев и расследования преступления, которое вы сами и совершили. В тот день вы угощали их пиццей и лимонадом, а они зря тратили время и ресурсы, чтобы найти преступника – преступницу, которая стояла в полуметре от них. Почему бы вам не начать с этого момента? – Она откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.
Снаружи у двери стояла небольшая группа полицейских – моих друзей, – которая собралась смотреть спектакль. Все было кончено. Жизнь, какой я ее знала, подошла к концу. Обманы, которыми я изо всех сил старалась одновременно жонглировать, разом посыпались на меня. Все вот-вот узнают, какое я чудовище. У меня не было выбора, я должна была рассказать правду.
Я набрала побольше воздуху. Повернулась к камере в углу комнаты и рассказала всё. Слезы, чувство вины, стыда – все это вылилось из меня разом.
– Я – наркоманка. И всегда была наркоманкой. Я прошла реабилитационную программу в 2009 году и заморочила голову всем, утверждая, что здорова, что я исцелилась. Но это неправда, я никогда не была здорова. Мне было настолько страшно разочаровывать мою семью и… Элиота… – тут я опустила взгляд. Он все это видел. – Элиот был таким замечательным, лучшим парнем из всех, кого я встречала, и, когда мы сблизились, я решила завязать. Я думала, что его профессии будет достаточно, чтобы блюсти трезвость. Я думала, что его любовь – это всё, что мне нужно, но я ошибалась. Моя зависимость нашла лазейки и обманом заставила меня думать, что я в состоянии с ней справиться, но я не сумела. Она была слишком сильна, и все так быстро вышло из-под контроля… – мой голос затих, я заплакала.
Шерлин поднялась, не говоря ни слова, и вышла из комнаты. Я проводила ее глазами и, когда дверь распахнулась, увидела толпу, собравшуюся вокруг допросной и внимавшую этому прямому репортажу.
«В тот день вы угощали их пиццей и лимонадом, а они зря тратили время и ресурсы, чтобы найти преступника – преступницу, которая стояла в полуметре от них».
Она вернулась с коробкой салфеток и еще одной сигаретой, и я заметила, что выражение ее лица смягчилось. Я так и не поняла, была ли то специальная тактика с целью создать у меня ощущение комфорта и заставить раскрыться, или это действительно было осознание, что у меня есть серьезная проблема. Как бы там ни было, я продолжала говорить, потому что чем больше я говорила вслух, тем более свободной себя чувствовала.
– Один подонок из моего прошлого угрожал распространением неподобающего видео с моим участием, если я не выплачу ему долг…
– Кто он? – тут же спросила Шерлин.
– Я… я предпочла бы не называть его.
– Ну, а мне нужно, чтобы вы его назвали! Если у нас есть какой-то шанс доказать, что вам угрожали, то мне нужна эта информация.
– Не важно. Я это сделала. Я была должна ему. И участвовала в записи. Сама поставила себя в такое положение. Я собираюсь принять ответственность за это и жить дальше.
– Ладно, вернемся к этому позже. Итак, вам «угрожали» – и что дальше?
– Честно говоря, не знаю. Это было… я вроде как понимала, что качусь в пропасть, так что все перестало иметь значение. Мне было все равно. Я хотела только кайфа, хотела попытаться выбраться из той ямы, которую сама вырыла, и, может быть, в процессе загнуться от передозняка – к всеобщему облегчению. Я хотела умереть, и единственной причиной, по которой я этого не сделала, было мое нежелание, чтобы Элиот пришел домой и увидел мои мозги, разбрызганные по изголовью кровати. Если бы не это, меня бы уже давно не было.
– Мне нужно, чтобы вы рассказали мне об оружии, – сказала Шерлин. – Чем дольше стволы остаются в руках не того человека, тем больше людей находятся в опасности. Вы вложили огнестрельное оружие в руки отморозка-наркоторговца, и нам нужно его найти.
Я с секунду помедлила и кивнула:
– Я не хочу впутывать его в неприятности. Он меня убьет.
– Мы уже знаем, кто он. У нас есть ваши телефонные записи; у нас есть свидетели, помощники шерифа, готовые подтвердить, что видели машину Элиота, припаркованную перед домом этого барыги. И мне просто нужно, чтобы вы подтвердили эту информацию, чтобы мы могли безопасно вернуть оружие его владельцу, Элиоту. Так что, пожалуйста, расскажите мне правду, – сказала она.
– Забрав вещи из дома родителей Элиота, я словно достигла нового уровня низости, – помедлив, снова заговорила я. – Чувство вины было еще сильнее, чем обычно, и я не знаю почему. Может быть, брать вещи из собственного дома казалось не настолько неправильным, или дело в чем-то другом, но я не могла справиться с негативными чувствами – с тем, что ощущала. Мне нужно было приглушить их, нужен был «приход», но для того чтобы получить его, требовались деньги.
Я на секунду умолкла, затянулась сигаретой и посмотрела в камеру, гадая, как Элиот будет реагировать на мои следующие слова:
– Мне нужно было взять деньги из его бумажника, а для того чтобы снять обвинения с себя, я… инсценировала ограбление в нашем доме.
– Каким образом?
– Я взломала входную дверь, чтобы было похоже, что кто-то вломился внутрь. Я взяла весь бумажник, но только потом, когда уже была в машине и ехала к дому Лазаруса, поняла, что в бумажнике лежат его удостоверения, кредитные карты и… значок.
Я видела, как Шерлин сжала челюсти.
– Я… я не хотела, чтобы ему пришлось все это восстанавливать, я переживала…
Она фыркнула, и я сбилась.
– Вы переживали. Хорошо, дальше.
Я чувствовала, как в ответ на ее реакцию вокруг меня снова поднимаются стены. Я боялась, что чем больше расскажу ей, тем сильнее будет ее гнев.
– Я развернула машину и вышла у нашего дома, чтобы спрятать бумажник в опавших листьях под деревом в глубине сада. Я хотела, чтобы детективы нашли его и вернули Элиоту кредитные карты и водительскую лицензию. Позаботилась о том, чтобы он получил назад свои вещи. Это почему-то позволяло мне чувствовать себя меньшей дрянью. Я просто… мне нужны были эти деньги, – сказала я с лицом, пылающим от стыда.
– И на что вы потратили эти деньги? – спросила она, хотя я подозревала, что ответ ей уже известен.
– На наркотики. Мне нужно было избавиться от болезненного состояния, потому что осталось меньше двадцати четырех часов на поиски тысячи долларов. Когда я покупала наркотики, я спросила того парня…
– Лазаруса Бишопа, – подсказала она.
«Я хотела только кайфа, хотела попытаться выбраться из той ямы, которую сама вырыла, и, может быть, в процессе загнуться от передозняка – к всеобщему облегчению».
– Я спросила Лазаруса, не знает ли он, как мне добыть денег. Сначала он сказал «нет», но, когда я уходила, спросил, есть ли у меня возможность достать оружие. Я была в отчаянии. Решила, что смогу продать ему оружие, а потом выкупить обратно, когда буду уверена, что на мне не висит долг. Я не… Я не продумала все как следует.