Официальная теория изнасилования началась с важной книги 1975 года «Против нашей воли» (Against Our Will). Ее автор — гендерная феминистка Сьюзен Браунмиллер. Книга стала символом революции в нашем подходе к изнасилованию, что было одним из величайших достижений второй волны феминизма. До 1970-х годов правовая система и популярная культура часто уделяли недостаточно внимания интересам женщин. Жертвы изнасилования должны были доказывать, что сопротивлялись нападающему чуть ли не до последней капли крови, иначе считалось, что они дали согласие на секс. Стиль одежды считался смягчающим обстоятельством, как если бы мужчины не способны были контролировать себя при виде привлекательной женщины. А еще смягчающим обстоятельством считалась сексуальная жизнь женщины, как если бы согласие заняться сексом с одним мужчиной в одних обстоятельствах приравнивалось к согласию заниматься сексом с любым мужчиной при любых обстоятельствах. Для обвинения в изнасиловании нужны были доказательства, которых не требовалось ни для каких других насильственных преступлений, например показания свидетелей. Беспечно относились к женскому согласию и в массмедиа. Нередко в фильмах мужчина обращался с сопротивляющейся женщиной грубо и жестко, но потом она таяла в его руках. Страдания жертв изнасилования тоже недооценивались; я вспоминаю девочек-подростков, шутивших друг с другом в начале 70-х, на заре сексуальной революции: «Если насилие неизбежно, расслабься и получай удовольствие». Изнасилование в браке не было преступлением, понятия об изнасиловании на свидании не существовало, и изнасилования в военное время не попадали на страницы исторических книг. Подобные оскорбления человечности исчезли или исчезают в западных демократиях, и эти моральные достижения феминизма заслуживают похвалы.
Но теория Браунмиллер шла гораздо дальше нравственного принципа, что женщина имеет право не подвергаться сексуальным нападениям. Она гласила, что изнасилование не имеет никакого отношения к сексуальным желаниям отдельного мужчины, но представляет собой тактику, которой весь мужской пол подавляет женский пол в целом. Вот ее известное высказывание:
Мужчина обнаружил, что его гениталии могут служить орудием устрашения, и это открытие можно считать одним из самых важных открытий доисторических времен, наравне с использованием огня и первым каменным топором. Я убеждена, что с доисторических времен и до наших дней изнасилование выполняло важную функцию… это ни больше ни меньше чем сознательный процесс запугивания, с помощью которого все мужчины держат всех женщин в состоянии страха[84].
Идея легла в основу современного катехизиса: изнасилование — это не про секс, наша культура учит мужчин насиловать, она прославляет насилие над женщиной. Анализ напрямую связан с феминистской теорией о человеческой природе: люди — «чистые листы» (которых нужно социализировать и учить желаниям); единственный существенный человеческий мотив — это стремление к власти (так что сексуальные желания ни при чем); и все мотивы и интересы должны относиться к группам (таким, как мужской и женский пол), а не к отдельным людям.
Теория Браунмиллер привлекательна даже для тех, кто не относит себя к гендерным феминистам, благодаря доктрине «благородного дикаря». С 1960-х годов большинство образованных людей пришли к убеждению, что о сексе надо думать как о естественной вещи, не постыдной и не грязной. Секс — это хорошо, поскольку естественно, а все естественное — хорошо. Но изнасилование — это плохо; следовательно, изнасилование не связано с сексом. Мотивы изнасилования надо искать в социальных институтах, а не где-то в человеческой природе.
Лозунг «насилие-не-секс» верен в двух отношениях. Обе части высказывания абсолютно верны для жертвы: женщина, которую изнасиловали, ощущает это как жестокое нападение, а не как сексуальный акт. И часть насчет насилия по определению верна для нападающего: если бы не было насилия или принуждения, мы бы не говорили об изнасиловании. Но то, что изнасилование связано с насилием, не означает, что оно не имеет ничего общего с сексом, так же как, если вооруженное ограбление связано с насилием, это не значит, что оно не связано с алчностью. Порочные мужчины могут использовать насилие, чтобы получить секс, так же как они используют насилие, чтобы получить другие вещи, которые они хотят.
Я верю, что доктрина «изнасилование-это-не-про-секс» уйдет в историю как пример чрезвычайно популярного заблуждения и безумия толпы. Она очевидно нелепа, не заслуживает своей святой неприкосновенности, противоречит огромному количеству свидетельств и стоит на пути у единственной морально уместной цели, связанной с изнасилованием: искоренить его.
Подумайте об этом. Первый очевидный факт: мужчины часто хотят заняться сексом с женщинами, которые не хотят заниматься сексом с ними. Они используют любые тактики, которые только может использовать одно человеческое существо, чтобы повлиять на поведение другого: ухаживание, соблазнение, лесть, обман, давление и подкуп. Второй очевидный факт: некоторые мужчины используют насилие, чтобы получить то, что они хотят, не обращая внимания на причиняемые ими страдания. Известны случаи, когда мужчины похищали детей с целью выкупа (иногда посылая родителям палец или ухо ребенка, чтобы показать серьезность своих намерений), ослепляли жертв грабежа, чтобы те не смогли опознать их в суде, отстреливали сообщникам коленные чашечки за то, что те сдавали их полиции или вторгались на их территорию, или убивали незнакомца ради пары кроссовок. Это было бы странно и противоречило природе и всему, что мы знаем о людях, если бы некоторые мужчины не использовали насилие, чтобы получить секс.
Посмотрим с точки зрения здравого смысла и на доктрину, что мужчины используют изнасилование в интересах своего пола. Насильник всегда рискует получить травмы от рук женщины, защищающей себя. В традиционных обществах он, кроме того, рискует подвергнуться пыткам, получить увечья или погибнуть от рук ее родственников. В современном обществе он рискует надолго сесть в тюрьму. Неужели насильники действительно принимают эти риски как альтруистическую жертву на благо миллиардов незнакомцев, составляющих мужской пол? Идея становится еще менее вероятной, если мы вспомним, что насильниками обычно становятся неудачники и ничтожества, в то время как основные предполагаемые выгодополучатели патриархата — люди богатые и облеченные властью. Конечно, мужчины действительно жертвуют собой ради высшего блага на войне, но они или попадают туда против своей воли, или же им обещана всенародная слава и восхищение их подвигами. Но насильники обычно совершают свои действия тайно и держат их в секрете. Практически всегда и везде мужчина, изнасиловавший женщину, воспринимается обществом как подлец и мерзавец. Идея, что все мужчины вовлечены в жестокую войну против всех женщин, противоречит тому элементарному факту, что у мужчин есть матери, дочери, сестры и жены, о которых они заботятся больше, чем о большинстве других мужчин. Если выразить то же самое в биологических терминах, то гены каждого человека заключены в его близких, половина которых — противоположного пола.
Да, мы должны порицать порой пренебрежительное отношение к женской анатомии в популярной культуре. Но может ли кто-нибудь поверить, что наша культура буквально «учит мужчин насиловать» или «прославляет насильника»? Даже бездушное отношение к жертвам изнасилования в судебной системе в недавнем прошлом имеет более простое объяснение, чем то, что все мужчины получают выгоду от изнасилования. До недавнего времени в делах об изнасиловании присяжным зачитывалось предупреждение юриста XVII века лорда Мэтью Хэйла, писавшего, что оценивать показания женщины следует с осторожностью, потому что обвинение в изнасиловании «легко сделать и трудно отклонить, даже если обвиняемый невиновен»[85]. Этот принцип согласуется с презумпцией невиновности, встроенной в нашу правовую систему, которая предпочитает отпустить на свободу десяток виновных, лишь бы не отправить в тюрьму одного невиновного. Но даже если так, давайте предположим, что мужчины, применяющие этот подход к изнасилованию, использовали его в своих коллективных интересах. Давайте предположим, что они перестраховались, чтобы минимизировать свои собственные шансы быть когда-нибудь ложно осужденными за изнасилование (или обвиненными при неоднозначных обстоятельствах) и что они не придают достаточного значения несправедливости того, что женщины не увидят своих обидчиков за решеткой. Это действительно несправедливо, но все же это не то же самое, что поощрять изнасилование как сознательную тактику угнетения женщин. Если бы такова была мужская тактика, почему тогда они вообще квалифицируют изнасилование как преступление?
А что до моральности убеждения «изнасилование-не-секс», так ее нет. Если мы признаем, что сексуальность может быть источником конфликта, а не только здорового взаимного удовольствия, мы всего лишь заново откроем истину, которую во все века подмечали философы и художники. И если мужчина насилует ради секса, это не значит, что он «просто не может удержаться» или что мы должны простить его, так же как мы не должны прощать человека, который застрелил владельца винного магазина, чтобы забрать деньги из кассы, или того, кто проломил голову водителю, чтобы украсть его BMW. Великий вклад феминизма в мораль изнасилования — то, что он поставил в центр внимания вопросы согласия и принуждения. Мотивы самого насильника несущественны.
И наконец, подумайте о гуманности картины, которую рисует теория гендерного феминизма. Как подчеркивает феминистка равенства Венди Макэлрой, эта теория подразумевает, что «даже самый любящий и нежный муж, отец и сын получают выгоду от насилия над женщинами, которых они любят. Идеология, которая выдвигает такие ужасные обвинения против мужчин как класса, не может излечить ничьих ран. Она может лишь спровоцировать ответную враждебность»