[58]. В изучении людей есть крупные области человеческого опыта — красота, материнство, родство, мораль, сотрудничество, сексуальность, насилие, — в которых эволюционная психология оказалась единственной связной теорией и открыла новые захватывающие области эмпирических исследований[59]. Поведенческая генетика возродила к жизни изучение личности, а с использованием знаний, полученных в проекте «Геном человека», она будет только расширять свое влияние[60]. Когнитивная нейронаука не потеряет от применения ее новых инструментов к каждому аспекту разума и поведения, включая эмоционально и политически окрашенные.
Вопрос не в том, смогут ли науки о мозге, разуме, генах и эволюции объяснить природу человека, а в том, что мы собираемся делать с этими знаниями. Каковы на самом деле потенциальные последствия для наших идей равенства, прогресса, ответственности и ценности личности? В одном не ошибаются противники наук о человеческой природе слева и справа: это жизненно важные вопросы. Тем больше оснований встречать их не со страхом и ненавистью, а с умом. Следующая часть книги — об этом.
ЧАСТЬ III. ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПРИРОДА С ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЛИЦОМ
Когда в 1633 году Галилей привлек к себе нежелательное внимание инквизиции, на кону стояли не только вопросы астрономии. Утверждая, что Земля вертится вокруг Солнца, а не наоборот, Галилей противоречил тексту Библии, той части, например, где Иисус Навин приказал Солнцу остановиться и оно подчинилось. Хуже того, Галилей ставил под сомнение нравственный порядок Вселенной.
В соответствии со средневековыми представлениями сфера Луны разделяла Вселенную на неизменное совершенство вверху, на небесах, и упадок внизу, на грешной Земле (поэтому Сэмюэл Джонсон писал, что он не может изменить «подлунный мир»). Окружают Луну сферы внутренних планет, Солнца, затем внешних планет и неподвижные звезды — каждая поставлена на свое место ангелом высшего ранга. А вокруг всего этого — небеса, дом Бога. Внутри лунной сферы, чуть ниже ангелов, находятся души людей, затем, в нисходящем порядке, человеческие тела, животные (сначала звери, затем птицы, рыбы и насекомые), потом растения, минералы, неживые элементы, девять чинов демонов и, наконец, в центре Земли, Люцифер в аду. Таким образом, Вселенная организована иерархически, образуя великую цепь бытия.
Великая цепь была богата нравственными смыслами. Считалось, что наш дом лежит в центре Вселенной, отражая важность нашего существования и поведения. Люди проживают свою жизнь в надлежащем статусе (король, герцог или крестьянин), а после смерти их души возносятся на небо или же cпускаются в ад. Каждый должен был помнить, что человек занимает скромное место в порядке вещей и что нужно обращать свой взор к небу, стремясь поймать отблеск Божественного совершенства. В мире, который, казалось, всегда балансирует на грани голода и варварства, великая цепь предлагала утешительное знание, что природа вещей подчиняется порядку. Если планеты слетят со своих сфер, разразится хаос, потому что все в космическом устройстве взаимосвязано. Как писал Александр Поуп:
Одну ступень творения разрушь —
И все падет, вплоть до бессмертных душ.
Хоть пятое, хоть сотое звено
Изъяв, ты цепь разрушишь все равно.
И Галилей не избежал последствий, когда нацелился на свое звено в этой цепи. Он понимал невозможность опытным путем доказать, что разделение между грешной Землей и неизменными небесами опровергается пятнами на Солнце, сверхновыми звездами и спутниками, дрейфующими вокруг Юпитера. Он утверждал, что моральные ловушки геоцентрической теории так же сомнительны, как и ее эмпирические утверждения, так что, если окажется, что теория ошибочна, ничего страшного не случится. Вот как альтер эго Галилея в «Диалоге о двух главнейших системах мира» рассуждает о том, чем хороши постоянство и неизменность:
Я считаю Землю особенно благородной и достойной удивления за те противоположные свойства, многие и весьма различные изменения, превращения, возникновения и т. д., которые непрерывно на ней происходят; если бы она не подвергалась никаким изменениям, если бы вся она была огромной песчаной пустыней или массой яшмы или если бы во время потопа застыли покрывавшие ее воды и она стала огромным ледяным шаром, где никогда ничто не рождается, не изменяется и не превращается, то я назвал бы ее телом, бесполезным для мира и, говорю кратко, излишним и как бы не существующим в природе; я провел бы здесь то же различие, какое существует между живым и мертвым животным; то же я скажу о Луне, Юпитере и всех других мировых телах.
…Те, кто превозносит неуничтожаемость, неизменность и т. д., побуждаются говорить такие вещи, как я полагаю, только великим желанием прожить подольше и страхом смерти; они не думают, что если бы люди были бессмертны, то им совершенно не стоило бы появляться на свет. Они заслуживают встречи с головой Медузы, которая превратила бы их в статую из алмаза или яшмы, чтобы они стали совершеннее, чем тепер.
Сегодня мы согласны с Галилеем. Нам трудно вообразить, почему расположение камней и газа в трехмерном пространстве должно иметь какое-то отношение к добру и злу или к смыслу и цели нашей жизни. Нравственные чувства времен Галилея в конечном счете приспособились к астрономическим фактам, и не потому, что пришлось отдать должное реальности, а потому, что сама идея, что мораль имеет какое-то отношение к великой цепи бытия, была глупой с самого начала.
Я думаю, мы сейчас переживаем такой же переходный период. «Чистый лист» — это сегодняшняя «великая цепь бытия»: доктрина, которую принято считать разумной по нравственным соображениям, но вступающая в противоречие с современной наукой. И как в веках, следующих за галилеевым, нравственные чувства в конце концов тоже приспособятся к биологическим фактам, и не только потому, что факты есть факты, но и потому, что нравственные заслуги «чистого листа» не менее иллюзорны.
Эта часть книги покажет, почему обновленная концепция смысла и морали переживет кончину «чистого листа». Я ни в коем случае не предлагаю новую философию жизни, словно некий духовный лидер нового культа. Аргументы, которые я привожу, витали в воздухе веками, их развивали величайшие мыслители в истории. Моя цель — собрать их в одном месте и сопоставить с очевидными нравственными вызовами со стороны наук о человеческой природе, чтобы мы помнили, что эти науки не приведут к ницшеанскому «полному затмению всех ценностей», и понимали почему.
Беспокойство по поводу человеческой природы, по сути, сводится к четырем страхам:
• Если люди от рождения разные, то оправданы подавление и дискриминация.
• Если люди внутренне аморальны, то бесполезно надеяться на лучший удел человеческий.
• Если человек — продукт биологии, тогда свобода воли — миф и мы больше не сможем возлагать на людей ответственность за их поступки.
• Если человек — продукт биологии, жизнь не имеет высшего смысла и цели.
Каждому страху я посвящу отдельную главу. Сначала я объясню, откуда он взялся: какие утверждения о человеческой природе поставлены на карту и почему считается, что они могут повлечь непредсказуемые последствия. Затем я покажу, что в каждом случае логика ошибочна и для подобных выводов нет оснований. Но я пойду еще дальше. Дело не в том, что концепция человеческой природы менее опасна, чем многие считают, а в том, что отрицание человеческой природы, возможно, даже более опасно. Поэтому совершенно необходимо исследовать утверждения о человеческой природе объективно, не оказывая морального давления ни на одну позицию, и выяснить, как мы сможем жить с этим знанием, если оно окажется верным.
Глава 8.Страх неравенства
Величайшая нравственная привлекательность доктрины «чистого листа» рождается из простого математического факта: ноль равен нолю. Это позволяет «чистому листу» выступать в качестве гаранта политического равноправия. Если лист пуст, значит, он пуст, так что, если все мы «чистые листы», все мы, следовательно, равны. Но если лист новорожденного не пуст, то у разных детей на листах могут быть написаны разные вещи. Люди разного пола, класса и расы могут с самого начала отличаться талантами, способностями, интересами и задатками. И считается, что это может привести к трем губительным последствиям.
Первое — это предубежденность: если группы людей биологически различаются, дискриминация по отношению к членам некоторых групп выглядит разумной. Второе — социальный дарвинизм: если разница в положении групп в обществе, в их доходах, статусе, уровне преступности, например, происходит из их врожденных особенностей, то ее причиной уже не объявишь дискриминацию и тогда легко обвинять жертву и оправдывать неравенство. Третье — это евгеника: если люди биологически неодинаковы по своим одобряемым или неодобряемым обществом качествам, возникает соблазн улучшить общество, вмешиваясь в биологию, — побуждая людей иметь детей или, наоборот, запрещая, лишая их тем самым права самим принимать такие решения либо просто убивая. Нацисты прибегли к «окончательному решению еврейского вопроса», так как считали евреев и другие этнические группы биологически неполноценными. Страх ужасных последствий, которые может повлечь за собой открытие врожденных особенностей, заставляет многих интеллектуалов настаивать на том, что таких особенностей не существует или даже что не существует человеческой природы, потому что если она есть, то могут быть и обусловленные от рождения различия.
Я надеюсь, что, когда логика этих размышлений будет опровергнута, тревожная сирена наконец выключится. Никакие открытия, касающиеся человека, не должны иметь подобных ужасающих последствий. Мы не имеем права допустить этого. Проблема не в том, что люди могут отличаться один от другого, — это всего лишь вопрос фактов, которые могут оказаться какими угодно. Проблема в самом ходе рассуждений, из которого следует, что, если люди оказываются разными, тогда приемлемы дискриминация, угнетение и геноцид. Фундаментальные ценности (такие, как равенство и права человека) не должны быть заложниками научных гипотез о «чистом листе», которые могут быть завтра опровергнуты. В этой главе мы увидим, как эти ценности можно поместить