Однажды у меня вдруг оказалось два параллельных девятых класса: в одном я преподавала давно, в другом месяц замещала. «Героя нашего времени» в обоих классах начали с того, что ученики прислали мне свои проблемные вопросы. Именно от них я шла при проектировании блока уроков. В результате в обоих классах мы использовали одни и те же материалы, но пути изучения романа, учебные траектории получились совершенно не похожими, потому что разные дети вычитывали и искали в тексте Лермонтова разное. Если же ни о чем не спрашивать школьников, то все будут проходить одно и то же, вариативность и индивидуальный подход пропадут.
Я очень люблю Толстого, люблю «Войну и мир». Раздаю всем по книге, чтобы была у каждого на парте. Дальше мы работаем с текстом. Более подробно – первые два тома. Я люблю копаться в деталях, в особенностях знаменитого толстовского оценочного изображения героев. Я просто даю вопросы, по которым дети должны найти в тексте ответы и подумать – такой стилистический эксперимент, – почему, например, Толстой выбрал не слово «умный», а какое-то другое.
Сначала я всегда стараюсь вызвать личный интерес учеников, приблизить к ним изучаемое произведение, но все это делается ради возможности поглубже забраться в текст и основательно в нем покопаться. Если все правильно обставить, «красиво упаковать» и регулярно проводить поиски скрытых смыслов, дети привыкают к такому способу чтения и начинают читать по-другому – более вдумчиво, постепенно превращаются из наивных читателей в компетентных.
Поскольку главное на уроке литературы – текст художественного произведения, а главная цель, которая стоит перед учителем, – учить пониманию того, что сказано другим человеком, то надо придумывать задания, которые было бы интересно выполнять и процесс выполнения которых приводил бы учеников/читателей к постижению смыслов различных текстов. Интересное задание – это тот «инструмент», который позволяет решать самые разнообразные задачи учителю и в работе с учеником, и в работе с самим собой. Невозможно придумать ничего интересного, если ты не способен иначе посмотреть на привычное и знакомое. Это «интересное» будет плоским, поверхностным, если ты не расширяешь и не уплотняешь контекст, в котором существуют тексты.
Все это мы делаем, для того чтобы ученикам стал интересен материал, с которым мы к ним идем. И этот интерес (к предмету изучения, к учителю, которому интересно чем-то заниматься, к себе, который открывает и узнает, к разнообразию и сложности мира) побуждает двигаться вперед, то есть читать.
Не стану расписывать, как проводится анализ художественного текста. Для этого есть литературоведы. Но поделюсь незамысловатой метафорой, которая помогает мне в работе. Я всегда говорю детям, что умение анализировать текст – это умение замечать и расшифровывать сигналы, прежде всего сигналы для внимательного. Когда несколько раз повторяется одно и то же слово, оно как будто машет читателю и говорит: «Обрати на меня внимание, я здесь не случайно!» То же бывает с пропуском рифмы, разветвлением значения слова – многозначностью.
Раньше на входных дверях в подъездах часто ставили кодовые замки. Чтобы подобрать код (не подумайте обо мне плохо, для питерских подростков, проводивших некоторую часть своей жизни на крышах, это необходимая информация), нужно было смотреть на самые потертые цифры. Так и с литературой: стоит найти потертые цифры и нажать на них, как откроется заветная дверь. А самым удачливым повезет забраться на крышу.
Радость от интеллектуального труда требует тренировки. В те далекие времена, когда моя последняя учительница алгебры еще не пожелала мне никогда больше не сталкиваться с математикой (надо сказать, я до сих пор старательно следую этому завету), я часами решала системы уравнений, чтобы начало получаться. И если начинало, испытывала непередаваемое удовольствие. То же самое происходит с анализом текста, только вместо одинокого сражения обычно предлагается коллективный мозговой штурм. Чтобы дети выдержали этап тренировок, пока филологическое наслаждение еще не вошло в привычку, нужны завлекающие маневры.
Бывает, обходишься малой кровью: изучая тему Родины в лирике, выстроишь в один ряд Лермонтова со странной любовью, Бродского с «Письмами к стене», Шевчука с «Родиной-уродиной» (он для школьников уже почти что незнакомая древность) и Хаски с его «Поэмой о Родине» – и готово. Бывает, рискуя сойти за сумасшедшую, тащишь в класс освежитель для воздуха с запахом сирени и пирог, чтобы дети поняли разницу в отношении Обломова к Ольге и Агафье Матвеевне. Легкие пути находятся не каждый раз. Поэтому мы с моим мужем, святым человеком, до пяти утра делаем в фотошопе страницу Гоголя во вконтакте, поэтому годовая контрольная продумывается неделю и оформляется как серия скриншотов переписки, по которым нужно угадать произведение, а список чтения на лето – как меню летнего кафе. Я не случайно говорю о времени, затрачиваемом на разработку подобных развлечений. Дети чувствуют, когда учителя вкладываются, и отвечают тем же.
Подбирать мотивационные ключи к сложным произведениям приятно и увлекательно. Не хуже, чем расшифровывать тексты. Но еще приятнее видеть, как ты постепенно отходишь в классе на второй план, превращаясь из Великого и Ужасного в обыкновенного модератора беседы. Самая большая работа, подготовительная, остается дома, а на уроке ученики получают инструменты, чтобы говорить уже не столько с тобой, сколько друг с другом. Ради этого же годами мучительно выстраивается групповое взаимодействие в классе.
Уйти от вертикального обсуждения на литературе сложно. Все хотят отвечать учителю, мало кто даже во время публичного выступления смотрит на одноклассников, а не на педагога. И если вдруг возникает естественный горизонтальный диалог, если дискуссия начинается сама, без волшебного учительского вмешательства, значит, все получается и все не зря. Это уже не для отметки и не для одобрения со стороны взрослого. Это – чистый интерес, настоящая алхимия.
У детей вообще должно быть много самостоятельной работы, в которую учитель по желанию ученика вмешивается в процессе, чтобы немного направить, и обязательно вмешивается в конце, чтобы оценить. Не поставить пять или два, а подробно рассказать, что удалось, а над чем еще предстоит поработать. Школьники отлично справляются без учителя, если ему хватает моральных сил отстраниться. Например, как-то раз я поделила класс на несколько групп, назначила лидеров и объяснила им идею творческого проекта. Лидеры распределили задачи, проконтролировали их выполнение и сдали мне результаты, заодно оценив труд своих групп. В подготовку проекта включились даже те, кого я к последнему месяцу учебного года считала без вести пропавшими. Если грамотно подготовить почву, учитель перестает быть центром образовательного процесса. И это касается не только литературы.
Я встречала немало учителей, которые отрицают важность методики. Действительно, работать без нее можно, и нередко таким учителям удается воспитывать компетентных и увлеченных читателей. Если дети изначально болеют литературой и готовы целенаправленно ее изучать, им достаточно качественного разговора о текстах без танцев с бубнами. Я и сама, работая с одаренными подростками, перехожу сразу к делу без особенных завлекающих приемов. Случается и так: влетаешь в класс, окрыленная своими хитроумными придумками, а приходится бросить все заготовленное и 45 минут читать вслух и комментировать непонятный фрагмент.
Чаще же от методики отказываются те учителя, которые сначала влюбляют в себя, а уже потом в предмет. В борьбе за чтение хороши все ненасильственные средства. Впрочем, от культа учителя до насилия – один шаг. Лично мне учебная ситуация кажется намного более здоровой и профессиональной, когда на первом месте стоит не харизма учителя, а педагогическое мастерство. Тогда можно брать хорошие приемы и заинтересовывать учеников чтением в обыкновенной массовой школе. И вовсе не нужно для этого быть великим литературоведом или королем стендапа.
Иногда, чтобы полюбить читать, нужно полюбить писать. И наоборот. Поймаешь кураж в одном – рано или поздно подтянется и второе. Поэтому мои ученики пишут разнообразные тексты – не только стандартные сочинения, но и фанфики по «Дубровскому», страшные рассказы об оживших памятниках Петербурга, прощальные письма Холдена Колфилда одноклассникам, стишки-порошки по мотивам «Собачьего сердца» или стихи гекзаметром о кровопролитных битвах за булочки в столовой. Это способ диалога с изучаемыми произведениями. Порой с помощью своего письменного высказывания можно подойти к книге ближе, чем во время чтения. Например, к «Фаусту», когда отвечаешь на вопрос, в какой момент жизни ты захотел бы произнести: «Остановись, мгновенье!»
Понять можно только то, что любишь. А для этого нужно «присваивать» текст всеми возможными способами: писать свои этюды, стихи, рассказы, рисовать прочитанное, играть в читаемое, находить вещи и события, которые можно превратить в историю. Идти, мне кажется, важно от читателя, от его мира – к миру книги, миру писателя. Я постоянно задаюсь вопросом: а что интересно именно этим детям, которые пришли на урок?
Мы читаем много современной литературы, находим связи между ней и классикой, смотрим кино, сами снимаем мультфильмы по книгам, приглашаем на урок поэтов и писателей – и они приходят и отвечают на вопросы, рассказывают о себе. А еще замечательно получается, когда урок ведут два учителя сразу – например, учитель истории и литературы. Тогда можно вести диалог о книге с разных точек зрения, обсуждать, спорить, слушать друг друга. Сейчас приглашать гостей на урок с помощью зума стало еще проще.