ствовали и чем руководствовались, воспитывая меня и видя, что я как читатель не соответствую их ожиданиям. Понять, как эти ожидания формировались, посмотреть на себя глазами родителей. Поэтому я поговорила с папой – его вся эта ситуация задевала больше, чем маму. К тому же мы коллеги. Оба – сапожники без сапог: я сегодня – учительница литературы, поэтесса и мать пятилетнего ребенка, не проявляющего к книгам «достаточного» интереса, а папа двадцать с чем-то лет назад – учитель литературы, поэт и отец «нечитающего» ребенка.
У тебя рано появились дети. По сути, ты тогда был очень молодым человеком. Когда родилась Майя, ты еще не преподавал, а к моменту моего рождения работал учителем литературы всего три года. Вряд ли твоя убежденность в том, что дети должны читать, была учительской позицией. Почему для тебя это имело большое значение?
Честно говоря, я не очень понимал, какие еще могут быть интересы у человека. Ну, конечно, можно в филармонию ходить (я и ходил в юности довольно часто), живопись любить (этот интерес у меня остался) или театр (вот с этим у меня плохо). Но только чтение мне казалось естественной человеческой деятельностью. Я, кстати, стал меньше читать, уже работая в школе. Часов обычно было много (доходило в иные годы и до 50 в неделю), так что сил на чтение не оставалось. Но детям-то что еще делать, кроме как читать? Ну, поиграл – и читай. Майя оказалась послушной, читала легко и быстро. С тобой было хуже.
Какого ребенка ты тогда мог назвать читающим? Каким критериям он должен был соответствовать? Изменилось ли твое представление об образе читающего ребенка сейчас, спустя примерно двадцать лет?
Сейчас соображу, что я думал об этом двадцать лет назад. Мне было удобно работать с детьми, которые были в состоянии прочитать школьную программу и при этом еще что-нибудь. В классе обычно находился один такой ребенок, в расчете на него я и работал. Остальным сообщал что-то такое, с чем можно было сдать выпускной экзамен по литературе. Не уверен, что мое представление изменилось. В целом я существенно помягчел, поубавилось высокомерия, я стал понимать, что дети имеют право на какие-то другие виды духовной жизни. Но по-прежнему думаю, что читающий ребенок – это тот, который может прочесть в день между делом страниц двадцать, а за месяц, соответственно, одну книгу объемом в «Преступление и наказание». Если он читает больше – ну, молодец. Буду радоваться.
Когда и почему ты сделал вывод, что я нечитающий ребенок?
Дату не назову. Но ты, конечно, отклонялась от нормы, которая была у меня в голове. Майя этой норме соответствовала, даже превышала ее (прочесть в третьем классе «Илиаду» и «Одиссею» – это круто), ты не соответствовала. Мне вообще тяжело давалось понимание, что, кроме моей точки отсчета, бывают еще какие-то. Работал такой инфантилизм. Отчасти после пятидесяти это стало проходить, но процесс не завершен.
Что ты испытывал, думая, что младшая дочка, в отличие от старшей, не соответствует твоим представлениям о читающем ребенке, твоим родительским ожиданиям?
Что испытывал – не помню. Не думаю, что это было раздражение или разочарование. Как человек ты мне была интересна, я тебя любил (оба пункта действуют и сейчас). А в старших классах, после занятий в кружке Рахили Израилевны Беккер[12], ты стала демонстрировать такие аналитические фокусы, что я безусловно признал в тебе сестру по разуму. Твоя работа о Набокове и Блоке[13] была очень сильной, именно аналитически сильной. Может быть, в связи с этим я постепенно стал думать, что дело не в количестве прочитанных книг, а в умении их понимать и интерпретировать.
Что ты предпринимал, чтобы изменить ситуацию? Что из этого срабатывало со мной?
На этот вопрос ответить особенно легко. Ничего не предпринимал. Когда ты была ребенком, количество книг у нас в доме все время росло. Появились, например, альбомы, посвященные ренессансным итальянцам. Ты их с интересом рассматривала с бабушкой. Мама делала с тобой уроки. Я продолжал ничего не предпринимать. Когда ты стала по следам Майи читать западную прозу XX века, по-моему, одобрял. Но не более того.
Как ты думаешь, какие ошибки вы совершали на моем и Майином читательском пути? А что, наоборот, было сделано правильно?
Начнем с правильного: в доме были книги. Я эти книги читал. Ты терлась в писательской компании (вспомним Комарово и Горелово[14]), видела, что люди не только пьют, но и пишут. Весь «Пенсил-клуб» собирался по поводу книг, причем преимущественно по поводу классики. Очень светлой историей мне кажется ваш с Майей ржач над «Русским школьным фольклором»[15]. Думаю, это правильная обстановка и правильный пример. Неправильным было то, что раннее чтение Майи стимулировалось очень дешевыми подарками, то есть ее мотивация была поначалу внешней. С тобой мы к этому не прибегали. Кроме того, бабушка с упоением смотрела сериалы, а ты вместе с ней. Это, конечно, сбивало с курса. Но Рахиль Израилевна все поправила.
Недавно я стала вспоминать себя в возрасте десяти лет. Да, я не всегда фанатела от школьной программы, но в свободное время помню себя читающей «Детство», «Отрочество», «Юность» Толстого, записки Чехова. Еще всплывает картинка, как я отвоевываю возможность есть в комнате и вместе с обедом проглатываю «Кортик» Рыбакова. Эти мои читательские успехи были скрыты от тебя из-за огромной нагрузки на работе или объемы чтения казались недостаточными, а выбор книг – неверным?
Вот это сильно! Я только из этого вопроса узнаю, что ты читала «Отрочество» и «Юность» (может, и знал, да забыл). Про «Детство» помню. Я, кстати, не читал этих книг вообще. Первый том Толстого так и не открывал. И «Кортик», кажется, тоже не читал. Не читал я и твоего любимого Монтейру Лобату[16]. То есть я процесс не контролировал и, видимо, даже не пытался. Возможно, отделывался какими-то оценочными высказываниями. Едва ли этот выбор мог показаться мне неверным. Скорее всего, я просто всего этого не видел.
Майя как-то сказала мне, что уже давно отказалась от художественной литературы и интересуется в основном специализированной. Когда ребенку не десять, а 35, это так же важно? Беспокоит ли тебя, что она не читает художественную литературу?
Она взрослая умная тетя со своими вкусами и представлениями о жизни. Меня больше беспокоит, что она не пишет. У нее замечательный прозаический талант, она написала несколько очень классных рассказов. Но занимается другим. Ей виднее, чем заниматься.
Сейчас у тебя растет внучка. Боишься ли ты, что она не будет читать? Почему?
Не боюсь, но вижу такую возможность. Мне не нравится, что она не читает сама. Я не очень умею общаться с маленькими детьми. Мне это, скажем, не дано. Единственный шанс когда-то почувствовать себя близким ей человеком – это возможность говорить с ней о тех вещах, которые меня волнуют. Если она не начнет читать, я могу не получить этого шанса. При этом я вижу в ней неординарный ум, а склад этого ума явно филологический. Хотелось бы, конечно, чтобы она использовала эти свои способности. Ну не пропадать же им…
Зачем ребенку читать и зачем это тебе как папе и дедушке?
На вторую часть вопроса я, по-моему, ответил чуть выше. Повторю: мне это нужно, чтобы не чувствовать себя чужим дочерям и внучке. С Майей и тобой, хотя я и вел себя в вашем детстве не лучшим образом, мне повезло. Вы обе умные и талантливые, обе понимаете кое-что в том, что для меня представляет главный в жизни интерес. В лице Лии хочется продолжения этого счастья, причем желательно без тех сложностей, которые были с вами. Но ясно, что сложности все равно будут.
Теперь про то, для чего это нужно ребенку. Тут речь не только о моей внучке, речь о человечестве. Транслирую не мою мысль, просто мысль, с которой я согласен. У людей нет другого варианта воспринимать мир, кроме как через призму доступной им культуры. То есть через тексты. Если человек не понимает, что он прочитал (это касается любых текстов, порождающих образы и создающих картину мира, не обязательно художественных), не может к этому отнестись критически, проанализировать прочитанное, то он очень плохо ориентируется в жизни, его легко обмануть, втюхать ему какую-нибудь ерунду. В результате плохого понимания текстов сбиваются с толку целые народы. Восприятие мира через культуру – чисто человеческая черта. Мне важно, чтобы дети воспринимали мир адекватно.
Из нечитающего ребенка я все-таки выросла в читающего взрослого. Хотя есть подозрение что и тогда, в детстве, дела обстояли лучше, чем думали папа и мама. У детей могут быть другие удовольствия, они вообще другие, отдельные люди, и мой отец, перевалив за пятьдесят, это осознал. Конечно, он может опасаться, что станет чужим нечитающей внучке. Правда, это скорее она окажется ему чужой, ведь ей уровень дедушкиной начитанности абсолютно безразличен. Но пока они отлично ладят безо всяких книг. Наверное, потому, что папа, сам того не замечая, за последние двадцать лет почти научился любить без ожиданий и оценок.
Зачем и как мы читаем?
Нужное или интересное?
Чтение полезно. Кажется, с такой установкой не спорят ни родители, ни учителя. Наоборот, идею о пользе книг взрослые различными способами поддерживают. Это почти религиозное убеждение разделяют и дети – хотя бы на словах. Я с трудом представляю школьника, который на вопрос «Полезно ли читать?» ответит отрицательно. Коротышки из «Приключений Незнайки» тоже наверняка признавали пользу касторки, но, вероятно, с большим удовольствием предпочли бы лечиться у Медуницы, чем у Пилюлькина. Кстати, у Носова чтение Незнайки описано замечательно: «Научившись как следует читать, он просиживал целыми днями над книжками, но читал вовсе не то, что было нужней, а то, что поинтереснее, главным образом сказки». Кошмар, сплошной вред!