Встаю, подхожу к вновь застывшей сусликом Шираиши, аккуратно двумя руками кладу перед ней конверт.
— Прости, Шираиши-сан, я не могу принять твой вызов. Это будет нечестно. Я уже знаю всю школьную программу за все три года. Соревнования не получится.
Для Шебадда Меритта талант и старания какой-то простой смертной… значат очень многое. Он сам, раскрыв свой талант, неустанно развивал его, доведя до недостижимых другими смертными высот, но это вовсе не значит, что я готов смотреть на всех живых существ, как на комаров. Наоборот, начал ценить целеустремленных личностей, не проводящих молодость в праздности. Тот же Рио? Он похож на шалопая, на прожигателя жизни и красавчика, но доводит себя до изнеможения, занимаясь собой дома.
Таких людей я уважаю.
— Если захочешь, то можешь меня проверить, — киваю я недоверию в черных глазах Антиайдола, — Только много времени я уделить не смогу. Пять-десять минут.
Скрипуче хихикает Хиракава. Кажется, её веселит происходящее. Борюсь с кратким импульсом завести ей волосы назад и закрепить резинкой. Успешно. Рефлексы старшего брата преодолеть иногда непросто, особенно с моим стажем в этом нелегком деле. К примеру, сейчас, когда я отдавал вызов, Шираиши (вроде, её зовут Мана), смотрела на меня точь-в-точь как Эна совсем недавно. У сестры начались месячные, так она решила прибежать с этой проблемой к старшему брату…
После уроков пришлось выдержать краткий, но интенсивный штурм со стороны нашей классной руководительницы, Кумаситы, ведущей не только математику, но и курирующей клуб этой самой математики. Учительница, как это принято у японцев, была твердо нацелена вынудить меня перевестись в её клуб, но при этом не привела никаких аргументов, которые бы заставили меня всерьез рассмотреть её предложение. Объявив, что математика одна, а вот языков много, и я хочу иметь возможность практиковаться на всех, читая литературу в оригинале, поставили эту дамочку в тупик.
Японцы, хоть и уважают умных людей, но не совсем понимают, зачем нужно учить несколько языков. Зато историю своего архипелага зубрят весьма старательно. Закрытая нация. Это им добром не выйдет.
— Кирью! — довольно грубый, с точки зрения этикета, оклик поймал нас с Рио на улице, когда мы проходили ворота, направляясь по домам.
— Да, Хиракава-сан? — на такие мелочи мне всегда было плевать. Тем более, что нас нагнала личность, которую Коджима только что обозвал «странной, но забавной». Это для него-то.
— Можно мне пойти с вами? — скрипуче осведомилась девушка, любящая прятать лицо за волосами, — У меня есть к тебе разговор.
Кивнув, я отвернулся и зашагал.
— Я могу оставить вас наедине, — тут же предложил Рио, ухмыляясь, — Если это любовное…
— Заткнись, абрикос, — чуть сердито буркнула девушка, пристраиваясь ко мне со свободной от Рио стороны, — Ничего подобного. Но не здесь. Не хочу, чтобы нас слышали левые. Слышь, абрикос, ты же не левый?
— Сначала ответь, почему зовёшь меня абрикосом, — потребовал Рио.
— Люди как абрикосы, — немедленно откликнулась наша странная одноклассница, — Одинаковые, пахнут сладко, быстро гниют. Важно определить стадию, абрикос. Хотя мне кажется, что ты давно уже сгнил.
— Вот как? А наш друг Акира? — слова девушки ни грамма не задели Коджиму, слышавшему от своих оскорбленных пассий и не такое.
— А он вообще не абрикос, — задумчиво поставила мне диагноз Асуми, а затем встрепенулась, — Ладно, пустое. Кирью, я хочу нанять тебя как репетитора.
— Нет, — тут же отрубил я.
— Дорого, — проявила совершенно несвойственную японцам сообразительность девушка-с-челкой, — Назови цену.
— Почему меня?
— Я дочь Злого Йадо.
— Вакагаширы? — припомнил я местные расклады, — «Сенко-групп»? Которого недавно убили на Хоккайдо?
Рио подавился и закашлялся.
— Ага, — бодро (и скрипуче) отозвалась девчонка, — Я жила в Мимасаке, никого не трогала, а тут батю убили. Меня братва перевезла сюда, доучиваться, устраиваться. Оябун обещал. Только где Мимасака, а где Токио? Мне нужна помощь. Старик говорил, что заплатит, сколько скажешь.
Я нервно дёрнул щекой. Хитрый старый медведь. Не дед, а подонок какой-то. Впрочем, его приятель, тот, который «обещал» заплатить сколько скажу, не менее хитрожопый. Вон, даже сама Асуми, поблескивающая глазами из-под своей дурацкой челки, явно понимает все расклады.
— Что я вижу? Сам Акира, Король Грубиянов, задумался перед отказом? — решил съехидничать Рио, но закашлялся, пуча глаза, когда я нехотя пробурчал:
— Отказа не будет. Я представляю семью Кирью, додзё «Джигокукен», а она из «Сенко-групп», от оябуна Конго. Если бы меня старики попросили, я бы нашёл слова, как от них отделаться, но, если я скажу сейчас «нет» Хиракаве — это будет… крайне неприятно. И официально. Так что да, Хиракава, я подтяну тебя. Только не в вашей резиденции.
— Ну это понятно, — повеселевшим тоном хмыкнула девушка, — Я там и не живу. Мне хатку сняли недалеко от твоей.
— И как давно?
— Да уже месяца полтора тут обживаюсь. И зови меня Асуми.
Старый подлый мешок костей, изображающий из себя непоколебимого воина и опору традиционных ценностей. Как же. Но то, что этот кусок мускулов давно уже заранее всё спланировал со своим старым приятелем, а теперь они это еще и успешно осуществили — меня выводит из себя. Придётся сегодня сходить к прадеду на серьезный разговор.
— Ушам своим не верю, — качал головой Коджима, — Акиру вынудили? Акиру? Серьезно?
— Никто его ни к чему не принуждал! — довольно весело (но скрипуче), откликнулась тащащаяся с нами девушка, — Всё добровольно!
— Если ты думаешь, что за этот фокус никто не заплатит — то сильно заблуждаешься… — угрюмо проворчал я.
— За него точно буду платить не я, — фыркнула девушка, — Мне просто нужен репетитор. Хочу бросить вызов Шираиши. Она забавный зеленый абрикос.
— Так, можешь вкратце описать, что тебе нужно подтянуть в порядке срочности? — решил я брать быка за рога, раз такие дела.
— Эээ… давайте до свидания, — прервал начавшую отвечать девушку Рио, — Мне это слушать не хочется. До завтра, бандиты и мафиози!
— Сам дурак. Катись давай.
Сенко-гуми — классический, посконный вариант старого клана якудза. Из тех, к кому приходят за справедливостью внуки тех, кто начинал платить им деньги за охрану. Причем, что касается денег, их у Конго-оябуна не сказать, что много, защита Аракавы не оплачивается. Это вопрос гордости и репутации группировки. Плюс потеря вакагаширы — очень серьезный удар для такой мирной, «семейной» мафии. Тем не менее, якудза — это якудза. И новоявленная химе клана, топающая рядом со мной и рассказывающая о своих пробелах в знаниях, быстро может превратиться в обездоленную полную сироту, с которой злобный Кирью трясет последние деньги. За Конго не заржавеет. Этот старик ничем не отличается от моего прадеда — на вид эталонный японец, а по сути — старая хитрая сволочь и манипулятор. Да и всё не настолько чисто, как может показаться. Понесло же Злого Йадо на Хоккайдо?
— Кто за тобой смотрит? Баки и Тамаюра? — спросил я, прерывая доклад Асуми о её пробелах.
— Ничего себе, — та сбилась с шага, — Ты и наших абрикосов знаешь? Нет, Огава и Жирный. Иногда Суно приходит. Баки им еду таскает.
Вот как. Мне точно нужно поговорить с дедом.
— Тебе это вообще зачем было?
— Думал отправить к тебе вместо себя младшего брата или сестру. Но теперь приду сам.
— Они же у тебя мелкие! — впервые за все время в хрипловатом голосе Асуми прозвучали нотки искреннего возмущения.
— На тебя бы их точно хватило.
— А ты умеешь делать больно…
Точно к деду. Только домой загляну, предупрежу младших…
///
(Этот же день. Поздний вечер)
Небольшой пустырь, расположившийся позади полузаброшенных складов, выглядел так, как будто подвергся бомбардировке. На земле, ранее прикрытой травкой, чернели глубокие выбоины, кусты, обрамлявшие этот пятачок изнасилованной земли, потеряли все свои листья, а столб, на котором зачем-то был прикручен слабый старый фонарь, час назад стоял относительно ровно. Теперь же он кренился к земле так, что вопрос его окончательного падения переставал быть вопросом.
Но фонарь еще работал, освещая изорванную природу, растоптанную землю, осиротевшие кусты и лежащего в грязи навзничь могучего человека с раскинутыми в разные стороны конечностями.
Здесь был бой. Человек проиграл…
…и выжил. Уходящий победитель, крупный черноволосый мужчина, прихрамывающий и держащийся за бок, не стал наносить добивающий удар.
Последнее не было чем-то из ряда вон выходящим, но каждый раз было сюрпризом. В боях всегда выкладывались полностью, до конца, черпая все силы, до которых можно было бы дотянуться. Поразить побежденного насмерть, завершая схватку так, как должно, было не позором и не чрезмерностью, но истинные мастера редко наносили последний удар. Если противник выжил в схватке с ними… то он безусловно заслуживал остаться в живых.
Для Кирью Горо подобное давно перестало быть милосердием. Лежать, чувствуя, как боль омывает отбитые внутренности и мышцы? Вкушать горечь поражения? К таким мелочам он привык еще сто лет назад. А вот понимание, что он, глава «Джигокукен», стадвадцатисемилетний боец из «надевших черное», только что проиграл сорокалетнему сопляку… это было горше всего. Ведь он проиграл открыто и честно, не мышцам, не реакции молодого тела, не выносливости… нет, мастера «адского кулака» уделали мастерством, превосходящим его собственное.
Знать, что где-то существуют пути, настолько превосходящие твой — было нестерпимо больно. Куда больнее, чем может болеть привычное ко всему тело, которое ты неустанно закалял всю жизнь.
Ничего… ничего. Нужно просто полежать. Скоро внутренняя энергия, циркулирующая сейчас по телу, развеется, позволив избитому в мясо старику кое-как встать на ноги. Безопасно встать. Она, эта энергия, еще не понимает, что бой закончен, что носитель проиграл, она еще напитывает собой мышцы, кожу, кости, выводя их за пределы, доступные простым смертным. Поэтому и встать бы сейчас получилось очень легко, но последствия… последствия были бы крайне печальны. Поэтому Горо полежит. К утру он уже доковыляет до додзё… или, быть может, воспользоваться комнатой у младших? Всё-таки так сильно его не били уже лет шестьдесят. Тот мастер муай-тай в Бейруте, он его тоже не жалел…