вым видом, его лоб покраснел еще сильнее.
– Извините, доктор, – ласково сказал он. – Вы хорошо себя чувствуете?
– Более или менее.
– Рад слышать это. Потому что хоть убейте, но я не понимаю, что вас так тревожит. Господи, да вы только что все объяснили. Неужели вы не понимаете? Что еще вам нужно? Так, давайте посмотрим, правильно ли я вас понял. Мистер Констебль мог умереть от удара кулаком в живот. Или от удара по голове тупым предметом. Или – ха-ха! – кто-то тихонько подкрался к нему и крикнул: «Бу!» Если вы не возражаете, – со снисходительным скептицизмом в голосе сказал Мастерс, – мы назовем последний способ как-нибудь поприличнее, к примеру неявной сердечной недостаточностью. Как бы то ни было, но смерть могла наступить во всех трех случаях?
– Да.
– Ясно. И вы считаете, что это было умышленное убийство?
– Именно так.
– Подождите! – сказал старший инспектор, поднимая вверх палец. – Не будем принимать скоропалительных решений. Нам нужны факты, друг мой. Но давайте обсудим эту версию. Пожилой джентльмен – мистер Констебль – сказал своей жене, что собирается спускаться вниз к обеду и вышел в коридор.
– Да.
– Скажите, сколько прошло времени между их разговором и тем моментом, когда она открыла дверь и увидела, что с ним случился припадок?
– Она говорит, около минуты.
– Около минуты. Кто-нибудь еще выглядывал в коридор прежде, чем леди начала кричать?
– Нет.
– Значит, всю эту минуту Констебль находился там один?
– Верно.
– Представим себе, – продолжал Мастерс, – что убийца поджидал его там. Предположим, что он напал на Констебля, когда тот вышел из комнаты. Так? Ударил его в живот или по голове. У преступника было достаточно времени, чтобы сбежать вниз по лестнице или вернуться в одну из спален прежде, чем миссис Констебль выглянула в коридор?
– Согласен, более чем достаточно.
– И значит?..
– Видите ли, – объяснил Сандерс, – вот здесь мы и подходим к самой сути загвоздки. Все это может быть правдой. Выбирайте любую из предложенных вами версий. Вопрос только в том, как вы это докажете?
Стало тихо. Мастерс приподнялся, словно хотел встать, и собрался что-то сказать, но не проронил ни слова и снова сел, уставившись в одну точку.
– Я ведь достаточно ясно выразился? – спросил Сандерс. – Ничто не указывает на причину его смерти. В этом и проблема. Он мог умереть от удара в живот или по голове, который, вполне возможно, получил при падении. В любом случае у вас нет никаких оснований заявлять, что он умер именно так, а не иначе. С таким же успехом он мог пережить нервное потрясение, опять же в полном одиночестве. Нет области более загадочной, непредсказуемой и малоизученной, чем то самое нервное потрясение, над которым вы потешались минуту назад. Люди умирают от вида железнодорожной катастрофы. Или слушая радио. Или в результате розыгрыша. Да просто от страха, что на них нападут, когда рядом нет ни одной живой души. Но поскольку мы не имеем ни малейшего представления о том, как умер Сэм Констебль, вы ничего не сможете доказать. Мастерс, даже если это убийство, убийца находится в полной безопасности с точки зрения закона.
И снова наступила тишина.
– Но это же противоречит всякому здравому смыслу! – возмущенно проворчал Мастерс.
– Нет. К сожалению, иногда такое происходит.
– В таком случае, сэр, нужно придумать, что мы можем сделать, – с наигранной веселостью сказал Мастерс. – В любом случае, я признаю, мне не нравится полное отсутствие улик…
– О, это самая меньшая из ваших проблем.
И снова старший инспектор хотел что-то сказать, но промолчал и смерил собеседника подозрительным взглядом:
– Минуточку, доктор. Если бы я не знал вас так хорошо, то, разрази меня гром, подумал бы, что дело здесь нечисто. Вы уверены, что мы не идем по ложному следу? Убийство? Но судя по тому, что вы мне сказали, это мог быть просто несчастный случай. Ну да, именно так. И зачем мутить воду подозрениями, что мистер Констебль умер не от естественных причин?
– Видите ли, телепат Герман Пенник предсказал, что Констебль умрет в пятницу около восьми вечера, – ответил Сандерс. – А я не верю в предсказателей.
За окном над дорогой солнце поднималось к зениту. Мимо лениво проехал воскресный автобус и остановился, скрипя тормозами. Сандерс взглянул на часы. Старший инспектор Мастерс все это время сидел, не сводя глаз с доктора. Затем с глубоким вздохом он встал и вышел из зала. Доктор Сандерс услышал, как он заговорил с кем-то ласковым тоном человека, пытающегося задобрить дурачка.
– Мисс, – сказал он, – бар по воскресеньям работает?
Возмущенный женский голос ответил, что работает.
– Ага! – воскликнул Мастерс. – Тогда, будьте любезны, две пинты биттера, мисс.
В этот момент из автобуса вышел Герман Пенник. По какой-то необъяснимой причине доктору Сандерсу показалось, что он выглядел совершенно неуместно на этой проселочной дороге в тихий воскресный день. Однако Сандерс все еще не мог избавиться от гнетущего чувства, возникшего у него после смерти Сэма Констебля. Ему казалось, Пенник как личность растет не по дням, а по часам, словно побег мангового дерева – поднимается ввысь, сбрасывает скрывавшую его тусклую ткань, раскидывает во все стороны свои ветви.
Старший инспектор Мастерс вернулся с двумя кружками биттера. Он старался держаться легко и непринужденно.
– Возьмите, доктор! Кстати, давно видели старика? Я про сэра Генри.
– Он приедет сегодня днем.
– Да неужели? Он уже знает о том, что вы мне рассказали?
– Пока еще нет.
– Ага! – сказал Мастерс с нескрываемым удовольствием в голосе, которое нельзя было списать на одно лишь пиво. – Значит, ничего не знает? И для него это станет сюрпризом? Так, так, так! Что ж, ваше здоровье.
– Ваше здоровье. Между прочим, я хотел бы вас кое с кем познакомить. Вот и он. Мистер Пенник! Идите сюда! Это, – продолжал Сандерс, – мистер Мастерс, старший инспектор Скотленд-Ярда. Мастерс, это Пенник, я рассказывал вам о его феноменальной способности читать мысли. Его я тоже пригласил сюда.
Выражение задумчивого удовлетворения тут же покинуло лицо Мастерса. Он поставил на стол кружку, бросил на Сандерса укоризненный взгляд и в своей обычной вежливой манере обратился к Пеннику:
– Послушайте, сэр, кажется, я не совсем понял…
– Доктор Сандерс называет меня чтецом мыслей, – сказал Пенник, не сводя с собеседника взгляда. – Он сообщил мне, что вы будете вести это дело.
Мастерс покачал головой:
– Боюсь, что пока официального назначения не было. К тому же я так мало знаю о случившемся. Тем не менее, – продолжил он доверительным тоном, – все, что вы расскажете, будет, разумеется, строго конфиденциально, только между нами, но не исключено, что ваши показания помогут мне. Присаживайтесь, сэр. Хотите что-нибудь выпить?
«Когда старший инспектор в таком настроении, с ним нужно держать ухо востро!» – подумал Сандерс.
– Спасибо, – ответил Пенник. – Я вообще не пью. Ничего не имею против алкоголя, но от него у меня всегда воспаляется желудок.
– А! Вы правы, многим действительно лучше вообще не пить, – заявил Мастерс, глубокомысленно разглядывая свою кружку. – Но все же! Видите ли, проблема в том, что никакого дела, возможно, и вовсе нет. Согласитесь, мы попадем в неловкую ситуацию, если после всей этой шумихи выяснится, что мистер Констебль умер естественной смертью?
Пенник слегка нахмурился и посмотрел удивленно, но добродушно на Сандерса. И снова у того перед глазами возникла неприятная картина разрастающегося дерева манго.
– Доктор Сандерс и не мог подробно рассказать вам об этом деле, – произнес он. – Но, разумеется, смерть не была естественной.
– Вы тоже так считаете?
– Конечно. Я это знаю.
Мастерс усмехнулся и спросил:
– Знаете, сэр? Тогда, возможно, вы скажете нам, кто его убил?
– Естественно, – ответил Пенник и, подняв руку, легко коснулся груди. – Его убил я.
Глава седьмая
Это движение руки и стало для Сандерса разгадкой всего. Сначала он не понимал, почему сегодня утром ему казалось, что в облике Пенника появилась какая-то легкая вычурность. Одет он был в твидовый пиджак, скромный и неброский, как и у Сэма Констебля. Его мягкая шляпа и изогнутая трость лежали на столе. Держался он настолько сдержанно (возможно, чтобы скрыть свой буйный темперамент), что его манеры казались неестественными. А на мизинце носил кольцо с гелиотропом.
И это кольцо так разительно контрастировало со всем, что его окружало: с деревенским пабом, с воскресной атмосферой сельской глубинки, с курами во дворе и яркими солнечными лучами, падавшими сквозь чистые шторы на круглую голову Пенника. Кольцо изменило его, словно озарив необыкновенным светом.
Сандерс настолько явно увидел это и так сосредоточился на открывшейся перед ним картине, что даже не обратил внимания на выражение лица Мастерса.
Но хорошо расслышал тон старшего инспектора.
– Что вы сказали?
– Я сказал, что убил его. Разве доктор Сандерс вам не передал?
– Нет, сэр, не передал. Так вот почему вы приехали? – Мастерс расправил плечи. – Герман Пенник, вы желаете сделать заявление относительно смерти мистера Констебля?
– Если вы так хотите.
– Минуточку! Я должен предупредить, что вы не обязаны давать какие-либо показания. Но если вы все же сделаете это…
– Все в порядке, инспектор, – заверил его Пенник, и Сандерс заметил, что, несмотря на спокойный внешний вид, вся эта ситуация, похоже, забавляла его, но вместе с тем вызывала легкое раздражение. – Но я не понимаю, почему доктор Сандерс ничего вам не рассказал. Не понимаю я и причины всего этого переполоха. Доктор Сандерс подтвердит – я осторожно предупредил мистера Констебля в присутствии остальных о том, что собираюсь его убить. Я не говорил, что он непременно умрет, поскольку не был уверен, получится ли у меня. Но я намекнул о своих намерениях. Сложно представить, как в данной ситуации могло возникнуть недопонимание. Я, разумеется, не приписываю себе сверхъестественных способностей, ведь, насколько мне известно, никто не может предсказывать будущее. Я намекнул Констеблю, что собираюсь его убить, и я его убил. Так к чему весь этот шум?