Читая Булгакова — страница 1 из 10

Читая Булгакова
Илья Бровтман


Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мастер и Маргарита

Размышление Пилата

Порой непросто сделать первый шаг.

Вы смотрите на Понтия Пилата.

Как будто я оракул, или маг.

За каждый шаг наступит час расплаты,

А предо мной не друг мой и не враг.

Как поступить, когда ответ не ясен,

Кто более империи опасен?

Один украл суму и кошелек,

Другой — людской покой похитить смог.

Спросить с меня должны за эту пару,

А я один избрать обязан кару.

С вором понятно — грешен человек.

И консулы воруют осторожно.

Но воровских времён стихийный бег

Петлёй утихомирить невозможно.

Что сделаешь, такой уж этот век.

Ну, этого казнить полезно, ладно,

Чтоб прочим людям не было повадно.

А со вторым, не помню уж как звать.

За что его я должен покарать?

За то, что в новый мир открыл он двери,

И верит в то, во что непросто верить.

Он силою огромной наделен,

Способной обеспечить созиданье.

Но на пути стоит центурион.

Суровые законы мирозданья,

И мощный, неподкупный легион.

А также справедливый Прокуратор.

Над этим всем, как глыба — Император.

От этого, наверно, вечный Рим —

Священ, могуч, велик, непобедим.

И, как бы нас фортуна не косила,

Всегда основой жизни будет сила.

А вдруг он прав, неистовый еврей?

Возможно, нам нужна другая вера.

И, может вера в доброту людей,

Откроет нам любви и счастья эру.

Но сможет ли постичь сие плебей?

Патриций отказаться от разврата,

Талант не станет больше мерой злата.

И будет светоч нас вести вперед,

За ним пойдет очищенный народ,

И покорится новому дурману.

Я этому противиться не стану.

Но прогони беднягу от ворот,

Кто станет слушать пламенные речи.

Страданье, полный мук водоворот.

Но, если ляжет крест ему на плечи,

Тогда в него поверит весь народ.

Да, он не Бог, но лет пройдет немного,

И чернь в него поверит, словно в Бога.

Пусть ляжет мне на голову позор,

Но я решусь на смертный приговор.

Пускай Ершалаим надрывно плачет,

Не сможет он Мессией стать иначе.

Размышление Иешуа Га-Ноцри

Я наконец-то обрету покой.

Хоть на кресте, но думаю о Боге.

Земная жизнь на финишной прямой.

Пожалуй, время подвести итоги,

Готовя душу к жизни не земной.

По воле Бога вижу я далёко,

Он дал мне в наказанье дар пророка.

Жизнь после смерти ох как не легка,

Когда способен видеть сквозь века.

Обидно на Голгофе умирая,

Понять, что жизнь растрачена земная.

Теперь мне больно вспоминать о том,

Чему учил я бедных иудеев.

Как счастье принести в свой отчий дом.

Превратно всё поняли фарисеи.

Грехи людские стали ремеслом,

Угодным Богу сделав подаянье,

А совесть заменили покаяньем.

Наотмашь бьют безжалостно пока,

Безропотно подставлена щека.

Я не просил отвешивать поклоны,

Мой лик, изображая на иконах.

Зачем мне нужен купол золотой?

Я в рубищах ходил и не стеснялся,

Довольствовался пищею простой,

И над людьми никак не возвышался.

А этот негодяй — Урбан Второй,

Используя интриги и наветы,

Забыв моё ученье и заветы,

Послать на смерть и на убийства смог.

Он говорил, что «это хочет Бог».

А после раздавать ключи от рая,

За злато индульгенции давая.

А я мечтал про божью благодать.

Мне не нужна людей слепая вера.

Хотел, чтоб научились различать,

В себе черты злодея Люцифера,

И непременно их уничтожать.

Безмерно благодарен я, не скрою

Тому, кто смог подняться над толпою.

Но инквизитор на расправу скор —

Еретика отправил на костёр.

Во все века творят дела злодеи,

Моим крестом прикрывшись и идеей.

Всегда народу нужен благовест,

А сам я никому не буду нужен.

Повиснет на груди нательный крест.

Молитвы гул — многоголос и дружен,

Польётся в уши Бога с разных мест.

Все будут ждать пришествия второго.

Но если б я пришёл на землю снова,

И начинал неспешный разговор,

Толпу, сбирая на горе Фавор,

Недолго б простоял на пьедестале —

Меня бы снова на кресте распяли.

Размышление поэта

Кто мне ответит на простой вопрос?

Как можно верить в то, чего не видно?

Порой, не видя белизны берёз,

Мы отрицаем то, что очевидно,

Живя во власти вымысла и грёз.

А то, что мы считаем невозможным,

Мы априори почитаем ложным.

Ну, кто поверит, что огромный кот

Кондуктору монету подаёт.

Скажи такое другу за обедом,

Сочтёт его приятель пьяным бредом.

А может я, с ума сошёл уже?

Но кто решает, что такое норма?

Гуляю по столице в неглиже.

А может у меня такая форма,

Или поэт сегодня в кураже.

Смешно о вкусах спорить и фасонах.

Но что же неприличного в кальсонах?

Нас держит этикет от — сих до — сих,

Но ведь поэт всегда немного псих.

Вы можете в уме прикинуть сами.

Какой нормальный говорит стихами?

Но был ведь тот огромный жирный кот,

Все было перед ясными очами.

Меня от страха все ещё трясёт.

Такое будет приходить ночами,

И будет бить меня холодный пот.

Но всё равно, хоть это неприятно,

Становится доступно и понятно.

Ведь там не обошлось без сатаны,

Все остальные мысли не важны.

А я сижу в заношенном халате,

И думаю о Понтии Пилате.

А по Москве гуляет Сатана,

И я остановить его не в силах.

Милиция ловить его должна,

Кого ещё сведёт злодей в могилу,

И будет в этом и моя вина.

Мы все должны на зло искать управу.

Нельзя быть в стороне, идет бой правый.

Столкнуться с силой должен лиходей.

Ведь фронт проходит по сердцам людей.

Поэт всегда протест, мятеж, крамола.

Он должен жечь сердца людей глаголом.

Мы подлость, трусость видели не раз.

На свете у добра врагов немало.

Порою жадность, зависть мучит нас,

И отступать пред ними не пристало.

Тем более в такой тяжелый час.

И отказаться от борьбы неверно,

Обязаны стихами бить мы скверну.

Должны весь мир поставить на ребро.

Ведь без борьбы не победит добро.

Подняться на борьбу должны поэты,

Чтоб вылечить безумную планету.

Размышления Берлиоза

О, чёрт, какой нелепый реверанс,

Когда разлито масло на дороге.

Безжалостный электро-дилижанс

Грохочет близко, поскользнулись ноги

Забрав, последний безнадёжный шанс.

Мелькает мостовая пред глазами,

Как будто мяч пинают сапогами.

А голова моя как этот мяч,

По грязной мостовой несётся вскачь.

Какое это сладкое мгновенье —

Познать такое быстрое движенье.

От торса отделилась голова.

На рельсах тело бренное забыто.

Но коль роятся мысли и слова,

И даже не лишился аппетита,

Пожалуй, голова моя жива.

Я словно оказался в колыбели,

Хотя кружится всё как в карусели.

Но существует разум мой и нрав,

А значит — «иностранец» был не прав.

Хоть что-то здесь, пожалуй, и нечисто:

Не всё понятно мне как атеисту.

Судьбу мою поведал точно он,

Грядущее раскрыв как очевидец.

Как будто правду был осведомлён.

Кто он оракул, маг, пророк, провидец,

Или простой болтун и фанфарон?

Он словно видел в будущее двери,

И в сказанное им так твёрдо верил.

Но как же можно будущее зреть,

Когда и прошлое ведомо лишь на треть.

А может и от трети десятина,

Или совсем неверная картина.

Что знаю о Христе наверняка?

Пожалуй, ничего. Известна свету

Легенда, что прошла через века.

Но как рискую я судить об этом?

Ведь даже Марк, Матвей или Лука,

Не видели мессию на Фаворе.

А этот «немец» в откровенном споре

(при этом, не боясь попасть туда,

откуда псих не выйдет никогда)

Твердил, что видел это сам на склоне,

Укрывшись у Пилата на балконе.

В одном он прав — нельзя своим глазам

Довериться, никто понять не может

Того, что не под силу и богам.

А также слепо доверять негоже

И отрицать что не подвластно нам.

Тот, кто сравнять решил себя и Бога,

Немало удивиться в час итога.

Я понял это в свой последний час,

Пред тем как свет в моих очах погас.

Как правило, тех ждёт удел, печальный

Кто мнит, что он судьбе своей начальник.

Кто думает, что он судьбы творец,

Тот зрит природу в искажённом виде.

Ведь даже кролик, если не глупец