У тех, кто это нажил всё трудом.
Кому нужна такая справедливость?
А может, это только мне приснилось?
Исчезнет ужас этих страшных снов.
А может это вовсе не опасно?
Не больше, чем охота на волков.
Уверен, что грядущее прекрасно,
Тот, кто умеет зреть поверх голов.
Смывая грязь не обойтись без пены.
Всегда трудны любые перемены.
Планету не мешало бы прибрать.
Пол подмести, и застелить кровать.
Но мы пока что в этой пене тонем,
И пачкаются чистые ладони.
Свинец и порох не решает спор.
Ведь чтоб порядок навести в квартире,
Должны мы веник взять и полотёр.
Об этом позабыл философ в Трире.
Нельзя бензином погасить костёр.
Не всё подвластно нашему желанью.
Нельзя разрушить мир до основанья.
Из пустоты мы извлечём лишь прах.
Нельзя построить счастье на костях.
Снимая шерсть с овцы, не трогай кожи.
Законы жизни нарушать не гоже.
Так шиворот-навыворот во всём.
Сменяя архитекторов стройбатом,
Фундамент дома обрекли на слом.
Когда не знает зодчий сопромата,
То рухнет непременно этот дом.
А после три безграмотных капрала,
Начнут бесплодно поиски вандала.
Потом многоголосый гневный клич,
Осудит за вредительство кирпич.
Кто склонен игнорировать устои,
Тот вряд ли что-то путное построит.
Роковые яйца
Размышления профессора Персикова
Какой мерзавец этот репортёр.
Не просто вспоминать без возмущенья.
Так извратить короткий разговор,
Явившись в институт без приглашенья.
И написать такой нелепый вздор.
От гнева я найти не в силах место.
Слова непросто вырвать из контекста,
А он сумел пройдоха молодой,
Сплетая факты с грязной клеветой.
Какие же бесстыжие подонки,
Работают в паршивой газетёнке.
Должны они редакторов, иметь,
Которые за это отвечают.
Способных очень пристально смотреть,
Что им приносит журналистов стая,
В газете ложь не допуская впредь.
Но их, похоже, не волнует это,
Стихия их — словесное болото.
Что бы повысить хоть чуть-чуть тираж,
Сенсационный нужен репортаж.
Для этого они всегда готовы,
Раздуть случайно брошенное слово.
Однако эту чепуху народ,
Читает поутру за чашкой чая.
Не понимая, что газета лжёт.
Намеренно все факты извращает,
Их, подавая задом наперёд.
О грабежах и прочих преступленьях,
С неистовым читает упоеньем.
Особенно отраден для людей,
Какой-нибудь отъявленный злодей.
И долго не смолкают разговоры,
Среди людей про крупные афёры.
Природа не выносит пустоты,
И головы людей трещат от знаний.
А тут ещё газетные листы,
Пытаются заполнить всякой дрянью
Мозги, однако, помыслы пусты.
Дурманят ароматы новой сказки,
И едкий запах типографской краски.
Сенсации не меркнет огонёк,
Но людям почему-то невдомёк,
Что это всё дешёвка и халтура,
Достойная ларька с макулатурой.
Умы людей, сдавив как мощный пресс,
Диктует нравы, вкусы, интересы,
Обрушив на мозги не малый вес.
Наверно потому назвали прессой.
Не жаль себя, то пощадили б лес.
Древлянами назвали предков наших,
За то, что обитали в дикой чаще.
Но разве для того Природа мать
Обширные леса решила дать,
Что б мы её, свою обитель, сами,
Нещадно вырубали топорами.
Наносим мы неповторимый вред
Своей среде, пилу хватая в руки.
Я тоже приношу немало бед,
Бумагу, потребляя для науки,
Что б от трудов моих остался след.
А может и мой труд не очень нужен?
Велик ли прок от ловли жаб по лужам.
А, выловив прекрасный экземпляр,
Заглядывать часами в окуляр.
Любуясь небывалым препаратом,
Строчить свои научные трактаты.
Есть в мире два десятка человек,
Читавшие трактаты про лягушек.
Так специфичен просвещенный век.
А сколько новых просек и опушек,
Для этого расчистил дровосек.
Но эти неуместные примеры
Нас могут снова привести в пещеру.
Немало было пользы для людей,
Когда смотрел на небо Галилей.
Без знаний не освоить океаны,
И в небо не поднять аэропланы.
Но человек, что в руки не возьмёт,
Оружием становится мгновенно.
Аэроплан готовится в полёт —
Пилот в мундире с выправкой военной,
Свой лайнер превращает в бомбомёт.
Друг с другом люди в вечной перепалке,
С тех пор, как первый враг сражён был палкой.
И сердце профессуры не щемит,
Изобретая порох и «иприт».
Приходиться отметить с сожаленьем:
Наука у убийства в услуженье.
Размышления председателя Рокка
Я ногу повреждённую тяну,
И ноет пострадавшее колено.
Ложится ужас мне на седину,
Когда я вспоминаю эту сцену,
Как страшный гад глотнул мою жену.
А я, оцепенев, стоял не в силах
Хоть чем-то подсобить в то время милой.
Я умирая, буду помнить крик,
Который услыхал в тот жуткий миг.
В чём бедная супруга виновата?
За что такая страшная расплата?
Возможно, виноват я в этом сам,
Берясь за то, в чём мало разбирался.
Такое дело мне не по зубам.
Я этому, увы, не обучался,
И не хотел внимать профессорам.
Я думал это проще русской печки,
И не нужны заумные словечки.
Считал, что если есть в руке мандат,
То будет непременно результат.
Я оказался глупым дилетантом.
Мне это всё напомнило Антанту.
Когда поднял народы Красный луч,
Они ползли на нас как эти гады.
Казалось, что кулак их так могуч,
Что против них не может быть преграды,
И не спастись от этих чёрных туч.
Однако, окрылённые идеей,
Мы разгромили Белого злодея.
Привёз к победе Красный паровоз.
Идеи наши, как для змей мороз.
Исчезнут вскоре в мире буржуины,
Мы новый мир построим на руинах.
Могучей революции костёр,
Своим примером разнесём по свету,
Поставив очень тщательный дозор.
И больше никогда враги Советов
Не смогут нам послать куриный мор.
Уверен, с большевистским руководством
Мы быстро восстановим куроводство.
За руки, взявшись, двинемся вперёд,
И Партия к победе приведёт.
Настанет долгожданная победа,
И люди заживут без мироеда.
Размышления Альфреда Бронского
К сенсации летит мой тарантас.
Для репортёра новости — работа.
Пусть обыватель ненавидит нас,
Но чем сильнее горе у кого-то,
Тем больше от заметки резонанс.
Нас как волков голодных кормят ноги.
Нельзя пол жизни пролежать в берлоге.
Готов с пером и «Лейкой» репортёр,
Бросаться в прорубь, с гор или в костёр.
Гиены и шакалы падаль ищут,
А мы скандалы — это наша пища.
Сенсацию непросто отыскать.
Обычно люди закрывают шторы,
И двери, перед тем как лечь в кровать.
При посторонних не идут раздоры,
Ворованным не щеголяет тать.
Вот большинство скандалов и сенсаций,
Приходиться высасывать из пальцев.
На дне колодца истина лежит,
И плещется над нею толща лжи.
Не раскопаешь правду в мутной жиже.
Вот и берём что проще и что ближе.
А напиши про доброту людей,
Никто не станет покупать газету.
Что человек найти сумеет в ней,
Когда ты пишешь про стремленье к свету?
Ему по нраву плут и прохиндей.
Какое необычное волненье,
Когда от страшных жутких преступлений,
Стекает кровь с газетного листа.
Причина здесь, по-моему, проста.
Народ обычно хочет быть хорошим,
Но все мы только люди, не святоши.
Мой грех, к примеру, пьянство и разврат,
И вдруг про ловеласа пишет пресса.
Становится отрадней во сто крат,
Что есть ещё блудливее повеса,
И я уже не очень виноват.
Узнав, что кто-то хапанул немало,
Жалеем, что так мало перепало.
Становится приятней воровать,
Узнав, что есть ещё циничней тать.
И оттого, что репортаж про гниду,
Спокойнее живётся индивиду.
Размышления приват-доцента Иванова
В сырой земле лежит учитель мой.
Как жаль, что гениальная идея,
Мела своей нелепою метлой,
В могилу, загоняя корифея.
Надеюсь, там он обретёт покой.
Спокоен будет нрав его кипучий.
Судьба всегда охотится на лучших.
Что это было, злой коварный рок,
Или законный жизненный итог?
Что мы творим, стремясь к добру и свету?
Учёный должен размышлять об этом.
Бывает, несказанно повезло.
Задумайся, законы открывая,
Гранит науки, расчленив кайлом,
Не смогут ли ученье негодяи,
Направить человечеству во зло.
Не сможет ли песчинка с высоты,
Лавиной стать неистовой толпы.
Бросая камень, вряд ли помним мы:
Толпа людей опаснее чумы.
Затопчет беспощадно сапогами
Порой того, кто запустил тот камень.
Пожалуй, только вечный ученик
Учёным называется по праву.
Науке, посвятив свой каждый миг,