Первичная сцена – ядро детского невроза – крупным планом
Этот увлекательный рассказ представляет собой отчет о самом долгом курсе психоаналитического лечения, проведенном Фрейдом. Речь идет об анализе молодого человека 23 лет, страдавшего серьезными психическими расстройствами, которые считали неизлечимыми. После четырех с половиной лет особенно трудного анализа Фрейд счел, что его пациент полностью выздоровел. В своем описании случая Фрейд мало говорит о переносе, но то, что он пишет Ференци в начале лечения, красноречиво свидетельствует о жестокости негативного переноса, с которым он столкнулся: «Молодой богатый русский, которого я анализировал по поводу компульсивных проявлений любовной страсти, после первого сеанса признался мне в следующем переносе: я – жуликоватый еврей, он хотел бы сексуально овладеть мною сзади и испражниться мне на голову» (Фрейд Ференци, письмо от 13 февраля 1910 г.). Хотя от него не ускользнули психотические аспекты личности Сергея Константиновича, Фрейд сосредоточился преимущественно на рассказе о его детском неврозе, стараясь на примере этого случая показать, что в основе невроза взрослого человека лежит детский невроз и что сексуальность играет при этом определяющую роль. Он приглашает читателя проследить за тем, как делает свои открытия, исследуя пласт за пластом прошлое Сергея.
Вначале Фрейд показывает крупным планом действующих лиц, а также нескольких имевших место в детстве пациента сцен соблазнения, которые подводят того к воспоминанию о сновидении, вызвавшем фобический страх – приснившемся ему в возрасте 4 лет сне о волках. Фрейд интерпретировал этот сон как реактивацию первичной сцены – коитуса a tergo[15] между родителями, – при которой ребенок, возможно, присутствовал в возрасте полутора лет. Продолжая свое исследование, Фрейд все более детально рассматривает многочисленные грани этой воспринимавшейся ребенком картины, как бы крупным планом, и заканчивает размышлением о встрече ребенка с пенисом отца в чреве матери. С точки зрения Фрейда, эта первичная сцена, как она предстает в бессознательных фантазиях ребенка, стала отправной точкой тех нарушений, которые позднее обусловили невроз выросшего молодого человека. Тщательно анализируя детские сексуальные теории Сергея, Фрейд выявляет конфликт между пассивными женственными наклонностями маленького мальчика, соответствующими негативному эдипову комплексу, и его мужественными наклонностями, соответствующими позитивному эдипову комплексу. Эти мужественные наклонности, будучи проработанными в анализе, в конце концов взяли верх над бессознательными гомосексуальными наклонностями, приведя пациента к выздоровлению. Тем не менее психотические аспекты личности Сергея не дали о себе забыть. Они вновь обнаружились в 1926 г. в связи с психотической ипохондрической декомпенсацией, но их удалось проработать в ходе нового анализа с Рут Мак-Брунсвик, и больной снова выздоровел. Тем не менее Сергей до конца своей жизни оставался «знаменитым пациентом Фрейда», более известным под именем «Человека с волками».
Биографии и история
Сергей Константинович Панкеев (1887–1979), или «Человек с волками»
Первый анализ у Фрейда
Сергею Константиновичу Панкееву, который позднее станет известен как «Человек с волками», исполнилось 23, когда в январе 1910 г. он впервые обратился за консультацией к Фрейду. Этот молодой человек, принадлежавший к богатой дворянской русской семье, потерял к тому времени надежду на излечение. Болезнь, заставившая его обратиться за консультацией, началась несколькими годами ранее с депрессии, ставшей результатом заражения гонореей в возрасте 18 лет. Депрессия усилилась после самоубийства его отца в 1906 г. и последовавшего за ним в 1908 г. самоубийства сестры Анны, сыгравшей огромную роль в его жизни. Болезненное психическое состояние сделало молодого человека настолько зависимым от помощи других, что он не мог путешествовать самостоятельно и пускался в путь не иначе как в сопровождении слуги и личного врача. Он обращался к самым известным психиатрам той эпохи и несколько раз бывал госпитализирован в психиатрические клиники Германии, но не получал действенной помощи. Фрейд начал его анализ незамедлительно, в феврале 1910 г., принимая пациента пять раз в неделю на протяжении четырех с половиной лет. Анализ был закончен в июле 1914 г., в день, заранее определенный Фрейдом. Спустя несколько дней после завершения анализа началась Первая мировая война. Сергей вернулся на родину в Одессу, женился на Терезе и закончил свое юридическое образование. Фрейд вынес заключение о полном выздоровлении своего пациента.
Ради блистательной демонстрации
Удовлетворенный своим терапевтическим успехом, в ноябре – декабре 1914 г. Фрейд написал сообщение о лечении, сконцентрировавшись в своем отчете исключительно на детском неврозе пациента и на роли сексуальности в нем; он недвусмысленно отказался от изложения полной истории болезни: «Только этот детский невроз будет предметом моего сообщения» (р. 6 [6]). Почему он сделал подобный выбор? Потому что Фрейд стремился сделать из этого случая иллюстрацию, подтверждающую его гипотезы. Он хотел дать своим критикам наглядное доказательство эффективности психоанализа, и при этом метил в тех, кто счел случай Сергея безнадежным, в частности в Георга Теодора Циена из Берлина и Эмиля Крепелина из Мюнхена, входивших в число самых известных психиатров того времени. К тому же Фрейд хотел продемонстрировать некоторым своим ученикам, относившимся с сомнением к его гипотезе, определяющую роль, которую играют детский невроз и сексуальность в болезни взрослого невротика. Он адресовался в особенности к Юнгу и Адлеру – они оба выражали свое несогласие с ним по пункту, который Фрейд считал основополагающим.
Начало злоключений «Человека с волками»
Начавшаяся в 1917 г. большевистская революция полностью разорила Сергея Константиновича, который вместе с женой покинул Россию и поселился в Вене, где проживал в нужде до конца своих дней. Подавленный, не имея ни средств к существованию, ни работы, он снова обратился за консультацией к Фрейду, который возобновил анализ с ним. Лечение продолжалось с ноября 1919 по февраль 1920 г. В конце концов, Сергей Константинович нашел себе место скромного служащего в страховой компании, однако вынужден был продолжать пользоваться материальной поддержкой Фрейда и его венских коллег. На этом его злоключения не закончились. В 1926 г. у него случилась декомпенсация в форме острой паранойи. Фрейд направил бывшего пациента к своей ученице, интересовавшейся психоанализом психозов, – Рут Мак-Брунсвик, которая взялась его лечить (см. раздел «Постфрейдисты»).
Изучая произведение
Ссылки на страницы приводятся по изданию: Freud S. (1918b [1914]). Extraits de l’histoire d’une névrose infantile (L’Homme aux loups), trad. M. Bonaparte et R. Loewenstein // Cinq psychanalyses. Paris: PUF, 1954, p. 325–420 [страницы, указанные в квадратных скобках, приводятся по изданию: OCF.Р., ХIII, 1–118].
• Продолжительный курс лечения, срок завершения которого определен заранее
Во вступлении к работе Фрейд делится с нами некоторыми ретроспективными размышлениями. Вначале он подчеркивает, какую серьезную ответственность взял на себя, согласившись вести анализ такого тяжелого больного, которому психиатры ставили диагноз «маниакально-депрессивное безумие» и которого считали неизлечимым. Не найдя элементов, подтверждавших исходный диагноз, Фрейд думает a posteriori, что больной страдал скорее обсессивным неврозом, который появился у него в детстве, а к 8 годам пропал, так что он мог вести почти нормальную жизнь до возраста 18 лет, когда у него развилось настоящее заболевание. Фрейд сразу заявляет, что предметом его описания станет только детский невроз пациента и что он не намерен излагать историю болезни полностью: «Следовательно, в моем описании речь пойдет о детском неврозе, который был проанализирован не тогда, когда он имелся в наличии, а только спустя пятнадцать лет после его окончания» (р. 326 [6]).
По поводу этого лечения, продлившегося четыре с половиной года и завершившегося успехом, Фрейд делает два важных замечания технического порядка. Первое касается длительности психоаналитического лечения, которая обязательно пропорциональна тяжести заболевания. «Новое можно узнать только из анализов, обнаруживающих особые трудности, для преодоления которых требуется тогда много времени. Только в этих случаях удается проникнуть в самые глубокие и первичные слои психического развития и там найти разрешение проблем, которые ставят перед нами более поздние формирования» (р. 327 [7]). В итоге терпение психоаналитика вознаграждается открытиями, которые, в конце концов, приносит ему пациент: «Тогда говоришь себе, что, строго говоря, только тот анализ, который проник так глубоко, заслуживает своего названия» (р. 327–328 [8]). Второе техническое замечание касается вставшей перед Фрейдом необходимости заранее определить дату окончания анализа, что было необычно; аналитика поразила глубокая безучастность пациента: «Он слушал, понимал, но его ничто не трогало» (р. 328 [9]), таким образом «первые годы лечения не дали почти никакой перемены» (р. 328 [8]). Тогда Фрейд пошел на риск, заранее назначив дату окончания лечения и решив во что бы то ни стало придерживаться этого решения. Как он с удовлетворением убедился, приближение окончания срока сломило сопротивление: «<…> и тогда анализ за время, несоразмерно короткое относительно его предыдущего течения, предоставил весь материал, сделавший возможным разрешение торможений и устранение симптомов пациента» (p. 329 [9]). Фрейд рассказывает, насколько он сам был удивлен достигнутым успехом, и заявляет, что хорошо понимает недоверие читателей, не имевших возможности лично получить подобный опыт, который один только и может убеждать.
• Последовательные трансформации детского невроза
Прежде всего, Фрейд описывает ситуацию в том виде, как ее изложил пациент в начале лечения, в общих чертах обрисовывая детское заболевание и обозначая главных действующих лиц. Так он поступает на протяжении всего рассказа, давая нам возможность поучаствовать в его открытиях этап за этапом и поддерживая в читателе напряженный интерес. Фрейд узнал, что молодой человек до пятилетнего возраста жил со своими родителями и сестрой Анной, старше его на два года, в большом роскошном имении, потом семья переехала в город. Его отец страдал депрессией, а мать была болезненной от природы, но это пациент осознал только во время анализа. Он помнил также свою няню, которая нежно заботилась о нем в ранние годы его жизни.
Первым значимым событием, поразившим Фрейда, было внезапное изменение характера мальчика, произошедшее, когда ему было три с половиной года. До этого он был ласковым, добрым ребенком, после стал раздражительным, жестоким и даже садистическим по отношению к окружающим людям и к животным, и это изменение совпало по времени с появлением английской гувернантки. К пятилетнему возрасту произошло еще одно изменение: у ребенка появились симптомы тревоги и фобии, прежде всего страх, что его съест волк (этим пользовалась его сестра), а также страх перед гусеницами и другими живыми организмами. Наконец произошло третье изменение: фобические симптомы сменились проявлениями обсессивного невроза религиозного характера с формированием особого ритуала, при котором молитва сопровождалась богохульными мыслями. Затем приступы навязчивости стали менее выраженными и к восьми годам исчезли, так что ребенок смог вести практически нормальную жизнь. Фрейд принял решение описать только анализ этого детского невроза, не касаясь ничего другого.
• Сцена соблазнения: эффект домино
Поскольку первая перемена в характере маленького мальчика совпала по времени с появлением английской гувернантки, подозрения Фрейда сразу же обратились на нее. Два воспоминания, которые пришли на ум его пациенту, казалось, подтверждали гипотезу раннего соблазнения. Первое воспоминание было связано со словесными угрозами кастрации, высказанными гувернанткой, второе – с сексуальными играми с сестрой, которая уделяла много внимания половому члену Сергея Константиновича. Продолжая свое расследование, Фрейд тщательно анализирует последствия этих двух эпизодов и считает, что перемена в характере могла быть их непосредственным результатом. Затем он анализирует одно за другим случившиеся после этого события, последовательно показывая, как маленький мальчик отворачивается от сестры, ставшей его первой соблазнительницей, чтобы обратить свой интерес на няню. Однажды, когда он показал няне свой член, она отругала его и сказала, что у детей, которые так делают, на этом месте может появиться «рана», и эта угроза вызвала у ребенка страх лишиться пениса. Страх кастрации усилился после того, как он увидел, как писает его сестра и еще одна маленькая девочка, и ему пришла в голову мысль, что девочки лишены пениса.
Однако эффект домино, вызванный первым соблазнением, не ограничился страхом кастрации. Его воздействие только усилилось и повлекло за собой регресс на анально-садистическую стадию, которого не могло компенсировать недостаточное развитие генитальной сексуальности. Фрейд рисует захватывающую картину «пассивной женственной позиции», связанной с анально-садистической стадией, которую занял мальчик вначале по отношению к женщинам, его первым соблазнительницам, а затем по отношению к отцу: «Соблазнение сестрой, по всей видимости, обрекло его на пассивную роль и дало ему пассивную сексуальную цель. Под продолжающимся влиянием этого переживания он прошел тогда путь от сестры к няне и к отцу, от пассивной установки по отношению к женщине к такому же отношению к мужчине, при этом возобновляя связь с предшествующей спонтанной фазой своего развития» (р. 341 [25]). Фрейд добавляет, что в период «расстройства характера» единственной целью «озлобленности» маленького мальчика было подвергнуться наказанию от отца и что его истошные крики были не чем иным, как попыткой соблазнения последнего, вовлечением его в садомазохистские отношения. По этому поводу Фрейд предостерегает родителей и воспитателей, чтобы они не попадали в ловушку, расставленную некоторыми детьми, у которых нарушения поведения скрывают иногда бессознательное желание быть наказанными. Но если перемена в характере нашла свое объяснение в регрессе на анально-садистическую стадию, то чем объяснить следующее изменение, при котором появился страх и фобии?
• Сон про волков и первичная сцена
Событие, совпавшее по времени с появлением страха в возрасте 4 лет, оказалось не внешним происшествием, но страшным сном: «Мне снилось: ночь, и я лежу в моей кроватке <…>. Вдруг окно само собой распахивается, и, к моему большому ужасу, я вижу, что на большом ореховом дереве перед окном сидят несколько белых волков. Их было шесть или семь. Волки были совершенно белые и скорей похожи на лисиц или овчарок, так как у них были большие хвосты, как у лисиц, и уши их торчали, как у собак, когда они насторожатся. Объятый ужасом, очевидно боясь быть съеденным волками, я вскрикнул и проснулся» (p. 342 [26–27]). Пациент утверждал, что этот сон отсылал к некоему событию, которое действительно имело место в его раннем детстве, слишком раннем, чтобы он мог о нем помнить. По мере того как молодой человек говорил о своих ассоциациях, Фрейду удалось установить параллель между содержанием сновидения и природой события, которого пациент уже не помнил. Вот детали головоломки, которые он сопоставил на этом этапе анализа, стараясь найти их значение: «Реальное событие – относящееся к очень давнему времени – смотреть – неподвижность – сексуальные проблемы – кастрация – отец – что-то страшное» (p. 347 [32]).
Фрейд подробно описывает цепочку умозаключений, которые привели его к мысли о том, что ребенок, без сомнения, наблюдал за коитусом своих родителей еще раньше, в возрасте полутора лет, уточняя даже, это должно было быть совокупление сзади, вследствие чего ребенок мог видеть половые органы как матери, так и отца. По мнению Фрейда, это наблюдение первичной сцены по всей видимости не произвело патогенного эффекта в тот момент, когда оно произошло, т. е. в возрасте полутора лет, но оказало действие позднее, когда ему было четыре года и когда сексуальное развитие ребенка позволило его реактивировать (эффект последействия).
Но в таком случае, чем можно объяснить, что этот сон вызвал такой страх? По мнению Фрейда, этот чрезмерный страх был, без сомнения, вызван отказом ребенка от желания, чтобы отец проник в него сзади, т. е. желания занять место матери: эта пассивная установка по отношению к отцу была вытеснена, а страх перед отцом был смещен и проявился в форме фобии волка. Он говорит об этом вкратце: «Страх был отказом от желания сексуального удовлетворения отцом, – желания, навеявшего его сон. Выражение этой тревоги, страх быть съеденным волком, явилось не чем иным, как смещением – регрессивным, как мы увидим, – желанием подвергнуться коитусу с отцом, т. е. быть им удовлетворенным тем же образом, что и мать. Его последняя сексуальная цель, пассивная установка по отношению к отцу, подверглась вытеснению, ее место занял страх перед отцом в форме фобии волков» (р. 357 [43]). Однако, идентифицируясь с матерью, мальчик идентифицировался с кастрированной матерью – еще одна опасность, против которой восставала его мужественность. Фрейд интерпретирует это следующим образом: «Он должен был бы сказать себе приблизительно следующее: „Если ты хочешь получить сексуальное удовлетворение от отца, то должен, как мать, согласиться на кастрацию. Но этого я не хочу!“ Короче говоря, явный протест его мужественности!» (р. 358 [45]).
• Реальная или вымышленная сцена?
Мог ли ребенок в столь раннем возрасте наблюдать подобную первичную сцену в реальности, или она стала ретроактивным порождением его фантазии? Фрейд рассматривает этот основной и в то же время «самый щекотливый вопрос всей психоаналитической доктрины» (n. 1, р. 404 [100]) с разных точек зрения, но придерживается мнения, что, если анализ проникает достаточно глубоко, то аналитик в конце концов убеждается, что восприятие подобной сцены в возрасте полутора лет вполне возможно. В то же время в таком раннем возрасте у ребенка еще нет достаточных средств понимания, и он сможет выработать свои первые впечатления только «задним числом», говорит Фрейд (р. 359 [46]), когда продвинется в своем психосексуальном развитии. С технической точки зрения, добавляет Фрейд, в ходе терапии аналитик может принимать подобные фантазии за истину, и «только к концу анализа, когда эти фантазии будут разоблачены, выявится разница» (р. 360 [47]); другими словами, следует дождаться, пока пациент обретет достаточную способность различать реальность и фантазию. Но каково бы ни было соотношение между реальностью и фантазией, Фрейд, кажется, придерживается идеи, что эта сцена действительно имеет место в прошлом индивида, онтогенетическом или филогеническом, и что она предшествует любому значению, какое могла бы приобрести задним числом. Впрочем, невозможно говорить о воспоминании применительно к этим сценам, считает он, и лучше избегать этого термина, так как, когда они возникают в ходе лечения, они, в сущности, являются результатом конструкции: «Я просто хочу сказать, что определенные сцены, подобные той, с которой мы имеем дело в случае моего пациента, сцены из столь раннего времени жизни ребенка и имеющие такое содержание, сцены, которые могут затем претендовать на такое исключительное значение в истории случая, воспроизводятся обыкновенно не в форме воспоминания: их приходится с трудом угадывать шаг за шагом – реконструировать – по совокупности признаков» (р. 361 [48]).
• От фобии к обсессивному неврозу
Третья перемена – превращение в возрасте четырех с половиной лет фобических симптомов в обсессивные симптомы религиозного содержания – была обусловлена действием дополнительного фактора. По мнению Фрейда, религиозная тема, которая характеризовала период обсессивного невроза, была, несомненно, заимствована из Священной истории, которую рассказывала пациенту мать, таким образом, мальчик сместил на отношения между Христом и Богом Отцом свое мазохистское амбивалентное отношение к собственному отцу. Когда он достиг десятилетнего возраста, ему наняли немецкого воспитателя, оказавшего на него большое влияние. На воспитателя не производили впечатления навязчивости мальчика, и они постепенно уменьшились, вплоть до полного исчезновения. Однако вытеснение гомосексуальной позиции, тем не менее, оставило свои следы, мешая формированию сублимаций и тормозя интеллектуальное развитие мальчика в подростковом периоде. Когда анализ с Фрейдом позволил ликвидировать это вытеснение, торможение было преодолено, так что пациент смог сублимировать свои гомосексуальные влечения, поставив их на службу своей социальной жизни, до того момента чрезвычайно ограниченной.
• Анальная эротика, деньги и женская идентификация
В этой главе Фрейд сосредоточен на демонстрации двух важных моментов: первый относится к связи между деньгами и анальной эротикой; второй – к различным аспектам пассивной женственной позиции пациента в связи с нарушениями деятельности кишечника.
Вначале Фрейд устанавливает ряд связей между тем, как пациент распоряжался своими деньгами, и особым поведением, которое он демонстрировал в отношении своего кишечника и продуктов деятельности кишечника. Например, этот чрезвычайно богатый пациент имел парадоксальное отношение к деньгам. Он проявлял то расточительность, то скупость, и это поведение совпадало с тяжелыми запорами, требующими постоянного применения клизм. Подобные проявления в отношении к своему кишечнику и анальной продукции получали отражение в его характере. В пациенте преобладало сомнение, особенно по отношению к психоанализу, – сомнение, о котором Фрейд говорит как «о самом сильном оружии больного, его способе проявить свое сопротивление» (р. 381 [72]).
Затем Фрейд блестяще описывает, каким образом маленький мальчик создал себе пугающую картину как взрослой, так и своей собственной сексуальности, воспринимая ее через кривое зеркало детской сексуальной теории, окрашенной анальным эротизмом.
Во-первых, пациент вспоминал о своем страхе заразиться дизентерией, когда он был ребенком, поскольку в его испражнениях иногда находили кровь. Фрейд интерпретировал этот страх как выражение желания идентифицироваться со своей матерью, устанавливая равенство между кровью в испражнениях и менструальным кровотечением. Последовательность ассоциаций привела пациента к установлению нового сближения между особой позой женщины в первичной сцене и интенсивностью анальной эротической фиксации, которая выражалась посредством нарушений деятельности кишечника: «Орган, через который могла выразиться эта идентификация с женщиной, пассивная гомосексуальная установка по отношению к мужчине, был анальной зоной, – интерпретирует Фрейд. – Нарушения функций этой зоны приобрели тогда значение женственных нежных влечений и сохраняли это значение во время последующей нервной болезни» (р. 383 [75]).
Во-вторых, Фрейд замечает, что в представлении пациента женщина претерпела кастрацию и что функция вагины стала эквивалентна в его воображении функции кишечника. Другими словами, ребенок создал концепцию первичной сцены, основанную преимущественно на «теории клоаки» (р. 384 [76]), поскольку не мог иметь достаточных знаний о различии полов и о роли генитальной сексуальности женщины. Идея, будто женщина подверглась кастрации, усилила страх кастрации маленького мальчика по отношению к его собственному пенису, что, в свою очередь, усилило его идентификацию с женщиной и его пассивную женственную позицию по отношению к мужчине. Тогда гомосексуальная наклонность подверглась вытеснению, но вновь возникла в другой форме, в форме сильно эротизированных кишечных нарушений: «Отвергнутая актом вытеснения женственная установка по отношению к мужчине нашла, так сказать, убежище в кишечной симптоматике и проявилась в поносах, запорах и болях в кишечнике, которые были так часты в детском возрасте» (р. 385 [77]).
Наконец Фрейд совершает следующий шаг и устанавливает тождество между продукцией кишечника, подарком и ребенком. Предусмотрительно пояснив, что «пациент согласился с этим выводом о реконструированной мною сцене» (р. 385 [77]). Фрейд постулирует, что во время первичной сцены полуторагодовалый ребенок был охвачен возбуждением и, должно быть, прервал утехи родителей испражнением, которое могло мотивировать его крик. Это испражнение было не только знаком агрессии по отношению к родительской паре, но могло иметь также смысл подарка и даже ребенка, подаренного отцу, – в разговорной речи ребенка часто называют подарком. Наконец, отделение кала могло быть также сочтено прототипом кастрации, добавляет Фрейд, т. е. цены за обретение любви отца: эта фантазия напоминает бред президента Шребера, соглашавшегося на кастрацию, чтобы стать женой Бога Отца.
Рассказав многое о бессознательных гомосексуальных наклонностях пациента, Фрейд завершает главу, подчеркивая его сопутствующие гетеросексуальные наклонности. Он показывает, что в конце концов угроза кастрации исходит от отца и что она становится одновременно источником бессознательной враждебности по отношению к нему, вплоть до желания его смерти и чувства вины, связанного с нежностью, которую ребенок испытывает к отцу. По мнению Фрейда, этот путь, пройденный мальчиком, – не что иное, как путь позитивного эдипова комплекса, которым следует любой невротик.
• Одна сцена соблазнения может скрывать другую
После того как время окончания анализа оказалось заранее установлено, его последние месяцы принесли новые элементы, дополнившие общую клиническую картину, как это часто бывает, когда анализ приближается к завершению. Пациент вспомнил о сцене соблазнения, о которой еще никогда не говорил, произошедшей с ним в возрасте менее двух лет с Грушей, которая была его нянькой до появления упоминавшейся няни. Он вспомнил, что, увидев Грушу, которая скребла пол, стоя на четвереньках и демонстрируя ягодицы, он помочился, в ответ на что нянька пригрозила ему кастрацией. По мнению Фрейда, тогда в сознании пациента установилась связь между молодой женщиной, стоящей на четвереньках, и позой женщины в сцене соития, таким образом, нянька стала замещающей мать фигурой, а мальчик идентифицировался с отцом: «Им овладело сексуальное возбуждение, и он поступил по отношению к ней по-мужски, как отец, чей поступок он ранее мог понять только как мочеиспускание» (р. 396 [90]). По мнению Фрейда, это воспоминание и фантазии, которые с ним соединились, могли стать для молодого человека причиной особой привлекательности ягодиц его партнерш, а также его склонности унижать объекты любви, которые он неизменно отыскивал среди женщин низшего сословия.
Отталкиваясь от высказанного пациентом убеждения, что он выздоровел бы, если бы мог вернуться в лоно матери, чтобы повторно родиться, Фрейд завершает этот вполне кинематографический сюжет захватывающим крупным планом первичной сцены, проникая взором даже в лоно матери пациента. Фрейд имеет смелость полагать, что желание молодого человека выражает стремление вернуться туда не только затем, чтобы возродиться, но и затем, чтобы совершить коитус с отцом: «Пациент желает вернуться в материнское лоно не просто для того, чтобы снова родиться, а чтобы встретиться там во время коитуса со своим отцом, получить от него удовлетворение и подарить ему ребенка» (р. 403 [98]). Рассматриваемая здесь как бы с сильным увеличением «первичная сцена» совершается не целостными объектами, как раньше, она совершается теперь с частичными объектами – пенисом отца в животе матери – так, как они предстают в ранних фантазиях ребенка: «Является желание быть в теле матери, чтобы заместить ее при коитусе, чтобы занять ее место рядом с отцом» (р. 403) («Man wünscht sich in der Situation zurück, in der man sich in den Genitalien der Mutter befand, wobei sich der Mann mit seinem Penis identifiziert, durch ihn vertreten lässt» – GW XII, S. 136); «Возникает желание вернуться к положению, которое ребенок занимал в гениталиях матери, причем мужчина отождествляется со своим пенисом, который становится его заместителем» [OCF. Р., p. 99]). Это желание вернуться в лоно матери возникает на уровне психической бисексуальности, уточняет Фрейд, и направлено как на отца, так и на мать: «Тогда обе фантазии оказываются взаимодополняющими, выражающими в зависимости от мужественной или женственной установки каждого желание сексуальной связи с отцом или матерью» (p. 403 [99]). Фрейд предполагает даже, что «оба инцестуозных желания» могут быть объединены в сознании пациента. После подробного анализа разных модальностей, заключающих в себе обе эти наклонности пациента, Фрейд показывает, что гетеросексуальная наклонность возьмет верх, идентификация ребенка с отцом приведет к разрешению позитивного эдипова комплекса, в то время как устранение вытеснения гомосексуальных наклонностей сделает возможной их сублимацию, что приведет к выздоровлению пациента.
• Несколько слов о переносе
До этого момента в своем отчете Фрейд был сосредоточен на последовательности конструкций и реконструкций, и только теперь он эксплицитно упоминает о переносе. Фрейд отмечает, что при каждой трудности, возникавшей в ходе лечения, пациент угрожал аналитику, что съест его или станет истязать и мучить. Фрейд считал, что фантазия пожирания содержит бессознательное желание поглотить аналитика как из любви, так и от ненависти под действием амбивалентности, и больше Фрейд ничего не говорил о переносе. В то же время Фрейд задается вопросом, что стало причиной вытеснения, и полагает, что конфликта между мужественными и женственными наклонностями недостаточно, чтобы его объяснить. В конце концов он предположил, что вытеснение происходит скорее из-за конфликта между Я и сексуальными стремлениями, т. е. либидо.
В завершение своей работы Фрейд выдвигает филогенетическую гипотезу и ставит вопрос, не является ли вытеснение признаком возврата к архаическому «инстинктивному знанию», которое ускользает от любой репрезентации и соответствует «своего рода трудноопределимому знанию, чему-то вроде предсознания, действующему в этом случае в ребенке». Однако в данный момент «у нас имеется только одна, но великолепная аналогия этому эффекту: столь обширное инстинктивное знание у животных» (р. 419 [117]). И Фрейд продолжает: «Если человек обладает инстинктивным наследством такого порядка, то не приходится удивляться, что оно в особенности связано с процессами сексуальной жизни, хотя никоим образом не ограничивается ими» (р. 419 [117]). Если мы продолжим эту гипотезу, добавляет он, «вытеснение должно быть возвращением к этой инстинктивной стадии», что доказывало бы существование более ранней, предварительной стадии инстинктивного типа. В заключение он отвечает на возражения, которые могут быть выдвинуты против филогенетических гипотез: «Они мне кажутся допустимыми только тогда, когда психоанализ уважает порядок инстанций и, последовательно пройдя через все наслоения индивидуально приобретенного, сталкивается наконец c остатками унаследованного человеком» (р. 419 [117]).
Постфрейдисты
Последующие курсы анализа «Человека с волками»
Период анализа у Рут Мак-Брунсвик, 1926–1927
В 1926 г. после нескольких лет передышки у Сергея Константиновича возник острый приступ паранойи. Он вновь пришел на консультацию к Фрейду, который направил его тогда к Рут Мак-Брунсвик, психоаналитику американского происхождения, проходившей у него в то время анализ. Анализ Сергея Константиновича у Рут Мак-Брунсвик продлился пять месяцев и закончился в феврале 1927 г.: «В результате этого лечения, – напишет она позже, – его здоровье улучшилось, и он стал способен занять относительно непритязательную административную должность» (1971 [1928], р. 269). В 1928 г. Рут Мак-Брунсвик в тесном сотрудничестве с Фрейдом опубликовала статью об этом лечении. Она описала тревожное состояние, в котором пришел к ней на прием в октябре 1926 г. тот, кому она первая дала закрепившееся за ним прозвище «Человека с волками»: «Во время анализа он говорил как сумасшедший, без всяких ограничений отдаваясь своим фантазиям, теряя всякий контакт с реальностью. Он грозился застрелить Фрейда и меня…» (р. 295). Он страдал вследствие некоего повреждения, произошедшего из-за вмешательства дерматолога, от ипохондрической сверхценной идеи и был убежден, что у него дыра в носу и что он окончательно изуродован. Несмотря на трудности лечения, в процессе которого у пациента возник бред преследования и ипохондрический психоз, ей удалось проанализировать психотическую составляющую его личности, которая не была исследована и описана Фрейдом в его отчете 1918 г. Кроме того, Мак-Брунсвик позволила пациенту проработать перенос, не разрешившийся в анализе с Фрейдом, как и его амбивалентное отношение к первому аналитику, которым он, конечно, восхищался, полагая себя его «любимым сыном», но кого в то же время ненавидел и обвинял в собственном разорении. Она также проанализировала негативный перенос Человека с волками, в частности его презрение к ней, выражавшееся в непрестанном сравнении ее с Фрейдом не в ее пользу. В силу своей паранойи Сергей Константинович пребывал в уверенности, будто аналитическое лечение, предоставленное ему бесплатно, так же как материальная помощь, которую он регулярно получал от Фрейда и от других психоаналитиков, были его безусловным правом.
Постепенно Рут Мак-Брунсвик удалось проанализировать бред преследования, в особенности благодаря сновидению пациента, в котором волки вновь возникали в образе преследователей, угрожавших его уничтожить. В конце концов одно из последних сновидений обнаружило связь между тогдашней болезнью Сергея Константиновича и гонореей, которая вызвала его невроз в 18 лет, что позволило отнести его тревогу кастрации к отношениям с его отцом. В результате этой интерпретации, добавляет она, «пациент полностью и окончательно отказался от своего бреда» (1971 [1928], р. 301). В примечании, добавленном в 1945 г., Рут Мак-Брунсвик уточняет, что в течение нескольких лет после 1928 г. она продолжала нерегулярные сеансы анализа с Сергеем Константиновичем и что терапевтические результаты оказались положительными и стойкими, несмотря на личные кризисы в жизни пациента и события, связанные со Второй мировой войной (1971 [1928], р. 268).
Рут Мак-Брунсвик специализировалась на изучении психоза, и Фрейд, без сомнения, направил пациента к ней, помимо прочего, и по этой причине. Кроме того, она особенно интересовалась ранними отношениями между ребенком и его матерью, и одной из первых стала использовать в своих работах термин доэдипальный, который впоследствии принял Фрейд. Хотя сама она страдала от серьезных психических нарушений, ее профессиональный опыт работы с психотическими пациентами позволил ей оказать помощь «Человеку с волками», что ясно отражено в ее отчете 1928 г.
Мюриэл Гардинер и Человек с волками
В 1926 г. Мюриэл Гардинер, американский психоаналитик, также проходившая анализ у Рут Мак-Брунсвик, познакомилась с Сергеем Константиновичем и установила с ним приятельские отношения; она продолжала интересоваться его судьбой до самой кончины «Человека с волками». В 1938 г. в жизни Сергея Константиновича произошло еще одно несчастье: его жена покончила с собой во время захвата Австрии нацистской Германией. Начиная с 1945 г. тот, в ком все увереннее распознавали исторического пациента Фрейда и кто все с большей охотой принимал на себя эту роль, продолжал находиться на обеспечении не только у М. Гардинер, которая в 1971 г. помогла ему опубликовать его Мемуары (Gardiner (dir.) [1971]), но и у членов международного психоаналитического сообщества, например у Курта Эйслера, ответственного за Архивы Фрейда. Сергей Константинович умер в Вене в 1979 г. После смерти «Человека с волками» М. Гардинер (1981) опубликовала рассказ о своих последних встречах с ним и в приложении выразила сомнение в достоверности его портрета, по ее мнению, искаженного, который создала журналистка Карин Обхольцер в 1980 г. (Obholzer and Pankejeff, 1982).
Хронология понятий
Амбивалентность, любовь – ненависть – отсроченная реакция (аprés coup) – кастрация (страх кастрации) – анальный эротизм – бессознательная гомосексуальность – детский невроз – обсессивная религиозность – фобии – женственная пассивная позиция – первичная сцена – сцены соблазнения – завершение анализа – перенос.