(1939а)
Последнее произведение: больше вопросов, чем ответов
Моисей, основоположник иудаизма, принадлежит к числу исторических лиц, сильно интересовавших Фрейда. В 1914 г. Фрейд опубликовал работу «Моисей Микеланджело». Он предпринял это короткое психоаналитическое исследование, заинтересовавшись необычными деталями знаменитой скульптуры. В начале 1930-х годов, чувствуя, что будущему психоанализа угрожает одновременно и внутренней разлад, и подъем антисемитизма в Германии, Фрейд начал развивать удивительное предположение, которое сделал на основании прочитанного: Моисей, основатель иудаизма, был не евреем, а египтянином, навязавшим религию Атона еврейскому народу. Начатый в 1934 г., этот труд вышел в свет за несколько месяцев до смерти Фрейда, в 1939 г. Книга «Человек Моисей» – не только продолжение «Тотема и табу», поскольку Фрейд придает убийству Моисея евреями значение, аналогичное значению убийства отца первобытного племени, но и продолжение «Будущего одной иллюзии», поскольку он видит в этом убийстве причины, которые в далеком будущем приведут к возникновению христианства с его акцентом на жертвенности. Конечно, тезисы, выдвинутые Фрейдом, весьма спорны с исторической точки зрения, это признают и его доброжелательные комментаторы. Однако ошибкой стала бы недооценка значения поставленных им вопросов, потому что они встают и перед нами, как в сфере религии, так и в сфере науки.
Биографии и история
Бегство в Лондон
В марте 1938 г. Австрия была аннексирована гитлеровской Германией. Несколькими неделями позже конторы психоаналитического издательства – драгоценного Verlag – подверглись обыскам и были разгромлены. В это время все друзья Фрейда, в особенности Джонс и Мария Бонапарт, торопили его покинуть страну. Международная кампания, в которую были вовлечены британские и американские дипломаты, даже оказывала значительное давление на высшие немецкие и австрийские власти, чтобы ему позволили выехать из Вены. Однако большим препятствием стало нежелание самого Фрейда оставить родину, поскольку он воспринимал это как дезертирство.
Джонс в конце концов убедил его, рассказав историю помощника капитана «Титаника», который был выброшен в море при взрыве котла. Следователям, которые расспрашивали его о том, при каких обстоятельствах он покинул судно, он ответил: «Я его не покидал, это оно меня оставило!» Когда австрийские власти приступили к согласованию условий, на которых семье Фрейд позволялось выехать из страны, начались мелкие административные неприятности. Так как банковские вклады Фрейда были конфискованы, Мария Бонапарт выплатила потребованную властями крупную сумму. Власти подвергли Фрейда последнему унижению, требуя подписать документ, свидетельствующий, что он не подвергался преследованиям с их стороны. По словам Джонса, Фрейд поставил свою подпись, добавив иронический, но рискованный комментарий: «Я могу всем сердечно рекомендовать Гестапо!» 3 июня 1938 Фрейд, его жена Марта и их дочь Анна выехали из Вены в Лондон Восточным экспрессом через Париж. Фрейд на день остановился в Париже у Марии Бонапарт, затем его тепло встретили в Лондоне. В Вене остались четыре его сестры, не сумевшие получить разрешение на выезд. Несколькими годами позже они погибли в нацистских лагерях смерти.
Завершение на свободе «Человека Моисея»
Обосновавшись в Лондоне, Фрейд снова берется за работу и заканчивает в июле 1938 г. третью и последнюю часть «Моисея». Первые две части, в которых говорится о Моисее-египтянине, были опубликованы в 1937 г. в психоаналитическом журнале Имаго (Imago), чье распространение было ограничено узким кругом подписчиков. Перспектива, что книга будет иметь хождение среди широкой публики, стала беспокоить не только близких родственников, но и знакомых Фрейда, чье число увеличивалось с каждым днем. До отъезда в Англию Фрейд отказался от мысли опубликовать «Моисея», не желая спровоцировать возмущение или вызвать недовольство австрийской католической церкви, в то время настроенной антинацистски. Но ситуация в Англии, куда он приехал, чтобы, по его собственным словам, «умереть на свободе», позволила ему развить свои идеи в полной мере и стремиться опубликовать их как можно скорее. Попытки отговорить Фрейда от публикации «Моисея» как со стороны евреев, которые обижались, что гипотеза Фрейда лишает их предка, так и со стороны христиан, бывших в претензии, что их веру в Христа Фрейд рассматривает как бредовую, были тщетны. Никакие аргументы не заставили его уступить, напротив, казалось, они усиливали его решимость. Фрейд не понимал, почему широкая публика упорно не принимает в расчет строго научный характер его работы и требует от него самоцензуры. Книга вышла в июне 1939 г. одновременно в Амстердаме на немецком языке и в США в английском переводе.
Смерть Фрейда 23 сентября 1939 г.
Первые месяцы 1939 г. были омрачены новостями о грабежах и арестах тысяч евреев в Германии. Состояние здоровья Фрейда ухудшилось после временной ремиссии, вызванной радиевой терапией. Несмотря на ухудшение здоровья, Фрейд продолжал прием пациентов до конца июля. Он умер мужественно и достойно 23 сентября 1939 г., попросив Макса Шура, положить конец его страданиям при помощи морфия. Шур выполнил обещание, которое дал, когда стал его лечащим врачом.
Изучая произведение
Ссылки на страницы приводятся по изданию: Freud S. (1939a). L’homme Moise et la religion monotheiste, trad. C. Heim. Paris: Gallimard, 1986.
«МОИСЕЙ – БЛАГОРОДНЫЙ ЕГИПТЯНИН»
Приписывая египетское происхождение Моисею – освободителю евреев, давшему законы еврейскому народу, самому великому из его сыновей, – Фрейд полностью сознавал дерзость своей гипотезы, «особенно как некто, кто сам принадлежит к этому народу» (p. 63). Он начинает с того, что ставит вопрос об имени Моисея и приводит многочисленные аргументы лингвистического порядка, которые свидетельствуют в пользу его египетского происхождения. Затем, опираясь на работы Ранка, в частности, на Миф о рождении героя (1909), Фрейд сравнивает рассказ о рождении Моисея с различными мифами о рождении героев. Это сравнение выявляет общую черту: обычно герой – дитя высокопоставленных родителей, сын или дочь короля, и этот ребенок обречен своим отцом на смерть; однако его спасают, он растет в семье низкого звания и таким образом избегает смерти. Став юношей, герой мстит своему отцу и в итоге торжествует над ним. В мифе о Моисее последний происходит из скромной семьи, и его берет на воспитание египтянка. Фрейд считает, что фактически Моисей действительно принадлежал к египетской королевской семье, но для нужд мифа ему приписали семью скромного происхождения, которая якобы и оставила младенца в корзине на берегу Нила. Отсюда гипотеза Фрейда: «<…>нам стало внезапно ясно, что Моисей был египтянином, вероятно, высокопоставленным, из которого легенда сделала еврея. <…> В то время как обычно в течение своей жизни герой поднимается выше ее скромного начала, жизнь Моисея началась с падения, он спустился со своей высоты, чтобы придти к детям Израиля» (p. 73).
«ЕСЛИ МОИСЕЙ БЫЛ ЕГИПТЯНИНОМ»
Религия Атона, навязанная евреям
Какая серьезная причина могла побудить высокопоставленного египтянина стать во главе толпы рабов-эмигрантов и вместе с ними покинуть свою страну? По мнению Фрейда, Моисеем двигало, без сомнения, желание обратить евреев, проживающих в Египте, в его собственную, египетскую религию, что особенно важно, в религию монотеистическую. Такая религия в истории Египта имелась только одна, введенная фараоном Эхнатоном, взошедшим на трон в 1375 г. до нашей эры. Этот молодой фараон заставил египтян отказаться от культа ставшего слишком могущественным Амона, чтобы прославить бога Атона – бога солнечного диска. Между тем, отмечает Фрейд, Эхнатон поклонялся не солнцу как материальному предмету, но Солнцу как символу единственного, универсального божественного существа. Он оставил город Фивы, где властвовал Амон, и основал новую резиденцию, которую он назвал Ахетатон, развалины ее были найдены в 1887 г. в месте под названием Телль-эль-Амарна. Мы ничего не знаем о том, что случилось с Эхнатоном, если не считать того, что мятеж угнетенных им священнослужителей восстановил культ Амона, уничтожил религию Атона и стер все ее следы.
Изучая более подробно религию Атона, Фрейд отмечает некоторые общие элементы с иудейской религией, например исключение магических элементов, отсутствие изображения фигуры Атона, кроме его символа в виде солнечного диска, из которого выходят лучи, заканчивающиеся человеческими руками, а также отказ от веры в жизнь после смерти. К этим элементам добавляется практика обрезания, типично египетская, неизвестная среди других народов Среднего Востока, и именно Моисей навязал ее еврейскому народу. Этим ритуалом, по мнению Фрейда, Моисей хотел указать на связь со своим египетским происхождением: «Как недвусмысленно говорится в библейском тексте, он хотел превратить их в „святой народ“, и в знак такого освящения он ввел для них практику, которая делала их, по меньшей мере, равными египтянам» (р. 97).
Культ Яхве – возвращение к первобытному богу
В продолжение истории еврейского народа библейский текст сообщает нам, что в некоторый период после исхода из Египта, но до прибытия в Землю обетованную народ принял новую религию. Он решает поклоняться божественному Яхве – богу с примитивными и устрашающими чертами, схожему с Баалом. Этот эпизод нарушает последовательность передачи религии Моисея. Но Фрейд объясняет это, обнаружив предание, согласно которому египтянин Моисей был убит евреями во время мятежа непокорного народа, а религия, введенная им, была уничтожена. По мнению историка Э. Селлина (Sellin, 1922), на работы которого Фрейд опирался, строя свои гипотезы, это предание легло в основу всех последующих мессианских ожиданий.
Возвращенная религия Моисея вытесняет культ Яхве
Основываясь на явлении, известном в психоанализе под названием Entstel-lung (искажение, смещение, перемещение с одного места на другое), Фрейд показывает: то, что мы пытаемся отрицать, в результате появляется снова в измененной форме; Фрейд применяет это понятие к повторному появлению прежней религии Моисея.
Итак, Моисей был убит своим народом, и это убийство было результатом мятежа против власти, которую он использовал, чтобы навязывать народу свою веру. В доказательство можно привести библейский эпизод поклонения Золотому тельцу и последовавший за этим гнев Моисея. Но, замечает Фрейд, египтянин Моисей дал части народа представление о значительно более высоком с духовной точки зрения Боге, чем бог Яхве, примитивный и ужасающий. Египетская религия Моисея действительно принесла его народу высокую духовность: «<… >идея единственного божества, охватывающего весь мир, питающего любовь к любому созданию, обладающего всемогуществом, выступающего против любых церемоний и любой магии, ставила пред людьми в качестве высшей цели в жизни правду и справедливость» (р. 124).
Фрейд выдвигает гипотезу, что, вопреки убийству Моисея и отказу от его Бога, традиция учения Моисея сохранялась в течение последующих веков благодаря Левитам, которые, вероятно, были прямыми потомками образованных египтян, принадлежащих к свите Моисея во времена Исхода, и что их знания передавались из поколения в поколение. Таким образом религия Моисея снова заняла свое место и окончательно вытеснила культ Яхве.
«МОИСЕЙ, ЕГО НАРОД И МОНОТЕИСТИЧЕСКАЯ РЕЛИГИЯ»
Возникновение религий: возвращение вытесненного
Фрейд начинает с разъяснения: он заявляет, что не намеревался публиковать третью часть труда, пока жил в Австрии, так как опасался из-за дерзости своих гипотез лишиться покровительства католической церкви и увидеть, как психоанализ запретят в его стране. Но с тех пор, как он живет в Лондоне, он чувствует себя свободным в этом отношении, тем более, что католическая церковь показала себя гибким тростником во время аннексии Австрии Германией (р. 135).
Латентный период и традиция
Затем Фрейд ставит вопрос о причинах повторного появления учения Моисея. В свете психоаналитического опыта он проводит параллель между латентным периодом, который мы наблюдаем в клинической практике между травматическим событием и последующим появлением симптомов, и латентным периодом в религиозной истории – отказом от религии Моисея и позднейшим возрождением иудейского монотеизма. Фрейд объясняет этот разрыв во времени определяющей ролью, которую традиция играет при передаче события в течение веков: «Эта традиция великого прошлого продолжала действовать исподтишка на заднем плане. Она приобретала все большую власть над умами и сумела, наконец, сделать из бога Яхве того бога, которого провозгласил Моисей, и вновь возродить религию Моисея, которая была установлена многими веками раньше, а затем оставлена» (р. 154–155).
Латентный период в неврозе
Психоанализ нас учит, что в основе невроза лежит травма, которая произошла в детстве, между первым и пятым годом жизни, и что речь идет о переживаниях, которые связаны в основном с сексуальными и агрессивными впечатлениями. Впоследствии эти травматические события забываются, так как мы защищаемся от их осознания. Но по прошествии более или менее долгого периода они вновь появляются во взрослой жизни в качестве возвращения вытесненного, и окончательный невроз проявляется тогда в различных формах: в виде компульсивных требований, запретов или фобий. Фрейд приводит в пример человека, который в детстве перенес психосексуальную травму: эта травма «была забыта», т. е. вытеснена, но ее последствием стала импотенция, которая проявилась во взрослой жизни после латентного периода.
Латентный период в человеческой истории
Применяя свои взгляды к массовой психологии, Фрейд показывает, что в различные исторические периоды люди могли переживать сексуальные и агрессивные травматические испытания, которые затем забывались. После латентного периода эти коллективные травматические испытания возвращаются, а их результаты ощущаются позже, и, по мнению Фрейда, так же объясняются религиозные феномены: «Мы верим, что сумеем понять эти процессы, и хотим показать, что их последствия, которые похожи на симптомы, и есть религиозные феномены» (р. 170).
Фрейд ссылается на Тотем и табу (1912) и на гипотезу об отце в первобытном племени, которого убили сыновья, восставшие против его господства. Братья объединились, «победили отца и съели его тело, согласно обычаю того времени» (р. 171). Впоследствии, учредив в память об этом событии праздник, во время которого люди поклонялись животному-тотему, замещавшему идеализированного мертвого отца, первобытные люди приняли тотемическую религию – первую форму религии в человеческой истории. Во всех религиозных обрядах, продолжает Фрейд, мы видим, как после больших перерывов вновь появляются забытые элементы прошлого первобытных людей. Мы наблюдаем подобное явление и в клинической практике, это бред психотика: «Мы должны признать за религиозными догмами ту правду, которую мы назвали бы исторической, конечно, в религиях содержатся признаки психотических симптомов, но как массовый феномен они свободны от проклятия изоляции» (р. 176).
Фрейд считает, что установление монотеизма в иудаизме и его продолжение в христианстве произошло по образцу возвращения забытого исторического прошлого. По его мнению, именно в связи с чувством вины, названным позже первородным грехом, новая религия, религия Христа, отделилась от иудаизма. Сам Христос ведет свое происхождение от еврейского народа. Но поскольку первородный грех – преступление против Бога, он мог быть искуплен только смертью. По мнению Фрейда, это преступление не отличалось от убийства отца в первобытном племени: «Это преступление, достойное смерти, было убийством отца первобытного племени, позднее обожествленного. Но мы не говорим об акте убийства, главное место занимает фантазия об его искуплении, и поэтому этот вымысел был принят как новое искупление (Евангелие). Сын божий позволил предать себя смерти как невинную жертву, что дало ему возможность искупить вину всех людей» (р. 178). Отсюда знаменитое выражение: «Иудаизм был религией отца, христианство стало религией сына» (р. 181).
По мнению Фрейда, мы видим в христианской религии тот же героический миф, что и в повторении древней тотемической трапезы, представленной через таинство святого причастия. Но, с его точки зрения, христианская религия не сохранила высокой степени духовности иудаизма, так как она восстановила культ «великой богини-матери» и признала «большое количество божеств – политеизм» (р. 180) – намек на Деву Марию и на святых, а также элементы магии и суеверий. Иными словами, для Фрейда появление христианства стало лишь частичным прогрессом: «Триумф христианства был новой победой священников Амона над богом Эхнатона, после перерыва в полторы тысячелетия и на более широкой сцене. Тем не менее христианство было достижением, с точки зрения религиозной истории, то есть в отношении возвращения вытесненного начиная с этого момента еврейская религия, так сказать, застыла» (р. 181).
Продолжая свою мысль, Фрейд ретроспективно полагает, что раскаяние, вызванное убийством Моисея, без сомнения, дало толчок появлению фантазии о Мессии. Но еврейский народ продолжает отрицать убийство отца, и антисемитизм частично возник как упрек, который ему бросают христиане: «Выубили нашего Бога!» (р. 183). На что Фрейд отвечает, что следовало бы добавить: «По правде говоря, мы сделали то же самое, но мы это признали, и с тех пор мы прощены» (р. 183).
Традиция, особая опора филогенетической передачи
Архаическое наследие: конституционный фактор
В этой главе Фрейд пользуется случаем, чтобы яснее, чем когда-либо, заявить о своем убеждении в существовании филогенетической передачи, хотя он несколько раз говорил об этом явлении на протяжении своего творческого пути. По его мнению, на жизнь индивида оказывает влияние не только то, что он прежде пережил и вытеснил в бессознательное, но также врожденное содержание, т. е. «филогенетические элементы, архаическое наследие» (р. 193), как показывает передача религии Моисея. Тогда возникают следующие вопросы: из чего состоит это наследие, что оно содержит, какие доказательства его существования мы можем представить?
По мнению Фрейда, это архаическое наследие соответствует тому, что мы назвали бы у индивида конституционным фактором: действительно, существуют склонности, общие для каждого человека, особенно заметные в первые годы жизни, и можно отнести эти реакции и индивидуальные различия к архаическому наследию. Он видит доказательство этому в универсальном характере символики языка, составляющей изначальное знание, преодолевающее различия между языками. Он приводит другой аргумент в поддержку своего тезиса: поведение ребенка по отношению к родителям при проживании эдипова комплекса и комплекса кастрации. Речь идет о «реакциях, которые кажутся неоправданными, с индивидуальной точки зрения, и которые могут стать понятными только филогенетически, то есть из опыта предшествующих поколений» (р. 193).
Роль архаического наследия преуменьшалась
Фрейд упрекает себя за то, что до сих пор недостаточно учитывал наследственный характер филогенетических следов в памяти и больше подчеркивал приобретенные влияния: «Если взглянуть на это поближе, мы должны признаться, что долгое время вели себя так, будто наследование мнестических следов, связанных с тем, что было пережито предками, то, что не зависит от прямого общения и от влияния воспитания собственным примером, не принимается в расчет. Когда мы говорим о сохранении древней традиции в народе, об образовании национального характера, мы думаем чаще всего о традиции, которая передается непрерывно при общении. Или, по крайней мере, мы не делали различий между ними и не понимали, какую угрозу представляет собой подобная небрежность» (р. 195–196). Хотя мы не можем дать более ощутимые доказательства существования памяти предков, кроме тех, что мы наблюдаем при аналитической работе и относим к филогенезу, Фрейд считает, что этих доказательства достаточно для того, чтобы подкрепить его гипотезу.
Инстинкты животных – архаическое наследие?
Может ли считаться дополнительным доказательством, спрашивает Фрейд, сходство, которое можно установить, с одной стороны, между инстинктами животных, которые являются не чем другим, как воспоминаниями о том, что было пережито их предками, и архаическим наследием человека, с другой стороны. Обратив внимание на это сходство, уточняет он, «мы сокращаем разрыв, который из-за человеческого высокомерия предшествующие эпохи создали между человеком и животным. Мы называем инстинктами животных то, что позволяет им сразу действовать в новых жизненных ситуациях, как если бы это была знакомая, давно привычная ситуация. Если эта инстинктивная жизнь животных допускает какое-то объяснение, то оно может быть только таким: они принесли в свое индивидуальное существование весь опыт своего вида, и, таким образом, они сохранили в себе воспоминания о том, что пережили их предки. И у животного, которое мы называем человеком, не может быть иначе. Его архаическое наследие соответствует инстинктам животных, даже если оно отличается своим размахом и содержанием» (р. 196–197).
Неизбежное убийство отца первобытного племени
Опираясь на приведенные выше аргументы, Фрейд снова говорит о своем убеждении, что знание об убийстве отца первобытного племени передается из глубины веков филогенетически: «После этих разъяснений я не боюсь утверждать, что люди особым образом всегда знали, что когда-то у них был отец – родоначальник, которого они обрекли на смерть» (р. 197). Отсюда следуют еще два вопроса. Во-первых, как такое событие, как убийство отца-родоначальника, проникает в архаическое наследие? Для этого требуется, чтобы событие было достаточно важным и повторялось, чтобы оставить травматический след в памяти, как процесс, подобный неврозу. Во-вторых, при каких обстоятельствах это событие может реактивироваться? Фрейд отвечает, что повторение реального события, о котором идет речь, – это побудительный фактор, поскольку это то, что пробуждает забытое воспоминание; таким образом, можно считать, что убийство Моисея, а за ним и казнь Христа, представляют собой события, проявляющие первопричину. Кроме того, к этому добавляется другой аргумент психологического порядка, мы говорим о вытеснении, за которым следует возвращение вытесненного: «Традиция, которая была бы основана только на коммуникации, не имела бы настолько принудительного характера, каким обладают религиозные феномены. К ней прислушивались бы, ее осуждали бы, возможно, ее отклонили бы, как любое новое явление, но она никогда не сумела бы добиться привилегии быть свободной от необходимости подчиняться логической мысли. Вначале она должна подвергнуться вытеснению, стать тем, что находится в бессознательном, прежде чем она сумеет подчинить массы своему господству, как мы это с удивлением и недоумением увидели в религиозной традиции» (р. 198).
Краткие выводы и новое подтверждение атеистических убеждений
В последней части работы Фрейд кратко излагает основные моменты своей теории и вносит ряд дополнений, относящихся к генезису особых свойств еврейского народа. Чтобы избежать повторений – Фрейд уже второй раз подводит итоги своих размышлений в этой работе – я только упомяну некоторые из этих дополнений. Так, Фрейд хочет понять, откуда возникает чувство превосходства, столь распространенное среди евреев, которые к тому же считают, что принадлежат к избранному народу. По мнению Фрейда, это чувство превосходства восходит еще к Моисею, который их уверял, что они – избранный Богом народ: «<…>мы осмеливаемся говорить, что именно Моисей создал евреев» (p. 203).
Несомненное превосходство религии Моисея
Как же стало возможно, что единственный человек оказал на них такое исключительное воздействие? Фрейд видит в этом признак ностальгии по отцу, знакомой каждому с детства. Именно по этой причине «черты, которыми мы наделяем великих людей, – это отцовские черты» (р. 207). Фрейд продолжает свой экскурс, отмечая, что религия Моисея дала евреям более возвышенное представление о Боге, чем у других, так как запрет на создание изображения Бога повлек за собой развитие абстрактного представления о божественном, которое составляет значительный прогресс в психическом плане: «Действительно, он [запрет] означал возможность оставить в стороне чувственное представление в пользу представления, которое можно было бы назвать абстрактным, триумф жизни разума над чувственной жизнью, строго говоря, отказ от влечений со всеми вытекающими последствиями психологического плана» (р. 212). Фрейд делает аналогичное заключение, рассуждая о переходе от матриархата к патриархату: «Но этот переход от матери к отцу характеризует, кроме того, победу жизни разума над чувственной жизнью и, следовательно, достижение цивилизации, так как материнство находит себе доказательство в чувствах, в то время как отцовство суть гипотеза, построенная на допущении и умозаключении» (р. 213).
Идея единобожия: возвращение воспоминания о вытесненной реальности
Фрейд однозначно утверждает, что не верит в существование единого Бога и что такая вера возникла из того, что в первобытные времена действительно существовала уникальная личность, которая возвысилось над всеми другими. Впоследствии эта личность вновь возникла в воспоминаниях людей в образе божества. Феномен возвращения вытесненного объясняет, вероятно, что историческое существование этого человека было забыто и оставило в человеческой душе прочный след, сравнимый с традицией. Идея единого бога затем вновь возникла у человечества таким же образом, как возвращение вытесненного – у невротика, компульсивно, и эта вера была не чем другим, как пробуждением воспоминаний о навсегда пропавшей исторической правде: «Одним из результатов этого было возникновение идеи великого единственного бога, идеи, которую мы должны считать воспоминанием, конечно, деформированным, но полностью подтвержденным. Эта идея носит компульсивный характер, в нее должны верить. В зависимости от того, насколько она деформирована, мы можем рассматривать ее как иллюзию [на немецком языке Wahn означает как иллюзию, так и бред], в той мере, в какой она приводит к возвращению того, что действительно произошло, мы должны называть ее правдой. Бред в психиатрическом смысле также содержит крупицы правды, и убежденность больного исходит именно из существования этой правды, которая появляется в бредовом обличье» (р. 234–235). Вторая часть этой работы завершается повторением в практически неизменном виде тех тезисов, которые Фрейд уже высказал раньше в этом произведении.
Постфрейдисты
Последний вызов и еще один скандал
Сразу после выхода в свет книга вызвала скандал, особенно в религиозных кругах, как еврейских, так и христианских. Братья-евреи были разгневаны тем, что Фрейд попытался лишить их Моисея, и опасались возможных долгосрочных последствий. Христиане еще сильнее реагировали на критику их веры, поскольку в этой работе Фрейд зашел еще дальше, чем в Будущем одной иллюзии: в Моисее он не только заявил, что христианская религия
в наибольшей степени похожа на бред, но и счел ее шагом назад по сравнению с иудейской духовностью, возвращением к идолопоклонству. Между тем вскоре после объявления войны в сентябре 1939 г. эта пламенная полемика отошла на задний план. К тому же по политическим мотивам, учитывая нацистские преследования, иудейские религиозные круги пытались ограничить доступ к трудам Фрейда, чтобы не мешать возвращению своих единоверцев к традициям, которые сделали из Моисея основателя иудейской религии.
Что осталось сегодня от фрейдова Человека Моисея?
С течением времени этот труд предстает как сложное и противоречивое произведение, ставшее причиной многочисленных и разнообразных комментариев, часто полных страсти. Между тем недавние исследования дают возможность нового прочтения Моисея Фрейда – более критического, но и обогащенного. Действительно, можно сказать, что в религиозном, историческом и антропологическом плане это очень спорное произведение, но оно многое проясняет в личности самого Фрейда и ставит важные вопросы, которые все еще не решены. Вот несколько основных моментов в дискуссии об этой работе.
В психоаналитических кругах сразу заметили идентификацию Фрейда с личностью Моисея, так как текст был написан в особом контексте, когда Фрейд опасался исчезновения психоанализа и одновременно столкнулся с угрозой для собственной жизни, жизни отца-основателя, не только со стороны нацистов, но и, как и в случае с Моисеем, со стороны его собственных учеников. Авторы психоаналитических биографий особенно оценили этот труд и рассматривали его как образец жанра. Зато в том, что касается собственно содержания гипотезы Фрейда, психоаналитики сегодня склонны воспринимать Человека Моисея так же, как Тотем и табу, т. е. как серию дерзких постулатов, верность которых далеко не доказана. Например, трудно признать параллель, которую Фрейд проводит между индивидуальным развитием и историческим развитием всего человеческого рода, говоря о коллективном вытеснении и о возвращении вытесненного после латентного периода. Тем не менее надо признать, что значение вопроса о межпоколенческой и филогенетической передаче, поставленного Фрейдом в конце работы, недооценено психоаналитиками и в настоящий момент, и он все еще ждет своего решения.
Что касается антропологов, сегодня большинство из них мало верит в гипотезу Фрейда о первобытном племени, даже если некоторые из них утверждали обратное. Недавние исторические исследования с большой долей вероятности указывают скорее на месопотамские истоки преданий еврейской религии, чем на египетские, так что гипотеза Фрейда, согласно которой Моисей был египтянином, вызывает большие сомнения.
В религиозном плане позицию Фрейда оспаривали с самых разных точек зрения. Если говорить об отношениях Фрейда с иудаизмом, Человек Моисей появляется как размышление о еврейской идентичности, о чертах характера, которые она определяет, а также о происхождении антисемитизма. Среди многочисленных работ, которые были посвящены этому вопросу, заслуживает упоминания работа Й. Х. Йерушалми (1991). Этот автор исследует, каким образом эта книга вписывается в жизнь Фрейда, и считает, что в этой работе Фрейд представил иудаизм «бесконечным», поскольку лишил его Бога.
Критике подвергли и идеи Фрейда об истоках религии, и слабость аргументов, на которые он опирался. Например, Месснер считает, что, когда Фрейд проводит параллель между обсессивными симптомами и религиозными ритуалами, он описывает ограниченный и скорее патологический аспект религиозного поведения и что это значительно ограничивает то влияние, которое могли бы оказать его идеи: «Анализ оказывается столь же редукционистским в самом худшем смысле и, в конечном счете, мало способствует пониманию подлинной веры и религиозной практики» (2002, р. 475). П. Рикер (Ricoeur, 1965) защищает аналогичную точку зрения, он считает, что аналитический подход освещает только один аспект религии, который наблюдается в идолопоклонстве. В общем причины враждебности Фрейда по отношению к любой организованной религии – христианской или иудейской – связаны с многими факторами, для обсуждения которых здесь нет места. Но, как заметил Э. Райс (Rice, 2002), если не обращать внимания на то, что Фрейд «ослеплен своей враждебностью», мы увидим совершенно другой его образ. По мнению этого автора: «У Фрейда было впечатление, что христианство стало возвращением к языческим временам, предшествовавшим монотеизму, идентичным периоду идолопоклонства, в Египте до Эхнатона. Фрейд искал пророческую религию, культ, основанный на значимости индивидуальной ответственности и социальной справедливости. Теоцентрическая концепция мира могла бы только помешать осуществлению его планов» (p. 297–298).
В завершение я хочу предостеречь читателя от опасности недооценить вклад Фрейда в вопрос о религии. Вопреки слабости его аргументов, его собственным конфликтам и атеизму, Фрейд сформулировал множество важных вопросов, которые ждут своего решения, как нам это убедительно показал В. В. Месснер (Meissner, 1984). Со своей стороны, П. Рикер также выступает против предубеждения, что психоанализ – это заведомое иконоборчество. По его мнению, «демонтаж» религии вполне может стать критическим выражением веры, свободной от любого идолопоклонства, независимо от позиции, которую психоаналитик занимает по отношению к вере. Впрочем, с точки зрения религиозной веры, психоанализ имеет свои границы, и, по мнению Рикера, психоанализу не следует высказываться по этому поводу: «Моя рабочая гипотеза такова, <…> что психоанализ как таковой – иконоборец по необходимости, независимо от веры или от ее отсутствия у психоаналитика, и что это „разрушение“ религии может быть компенсацией веры, свободной от всякого идолопоклонства. Психоанализ не может выйти за пределы этого иконоборчества. В этой неизбежности существуют две возможности: вера и неверие, но выбор между ними ему не принадлежит» (1965, р. 243).
Лично я думаю, что и психоанализ, и религиозная вера занимают свое поле. Между тем, учитывая их неизбежное взаимодействие, мне кажется важным разграничить их сферы влияния так, чтобы существование одного не мешало существованию другого.
Хронология понятий
Смещение («Entstellung») – архаическое наследие – латентность (латентный период) – убийство отца – филогенез – религия, религиозные идеи – монотеистическая религия – традиция.