[50] Москвы и оккупации индустриального района Горького. Такой бросок при внезапном нападении не оставлял времени на развернутую мобилизацию и устройство обороны на пути к столице. Взятие (или изоляция) Москвы и захват индустриального района планировались до наступления холодов, к концу августа (в худшем варианте - к середине сентября). Затем, если бы государственная система еще не рухнула, удар наносился в направлении бакинских нефтяных полей.
Европейская территория СССР выполнением такого плана рассекалась на части, которые, в свою очередь, тоже подвергались иссечению мобильными клиньями. (Эффект внезапного появления нескольких мотоциклистов на скрещении путей в тылу обороняющихся войск теперь вряд ли может быть представлен…) Московский узел коммуникаций в руках вермахта делался средством переброски войск в любом направлении. Ленинградский район отдавался финнам, а украинский, если не капитулировал с оставшимися на нем войсками, принужден был бы обороняться перевернутым фронтом, обращенным на восток. Оборона перевернутым фронтом малоперспективна и сама по себе, а когда отражать натиск приходится со двух сторон, то и вовсе безнадежна.
Такое выполнение замысла влекло за собой распад державы ввиду ее многонациональности, а дальше следовал раздел ее территорий - совсем как в случае с Польшей, - но не двумя хищниками, а мелкими и крупными мародерами типа Турции, Финляндии, Японии, Румынии, Венгрии…
Эрих фон Манштейн пишет в мемуарах, что, не допущенный в то время ввиду незначительности своей должности (корпусного командира) к обсуждению плана "Барбаросса", он хочет все же отметить недооценку Гитлером Красной армии и мощи СССР, уничтожение государственности которого на протяжении одной летней кампании осуществимо было лишь при помощи изнутри. Это, в общем, повторение мысли фельдмаршала фон Рунштедта, противившегося войне и сказавшего в мае 1941, что "Война с Россией - бессмысленная затея, которая, на мой взгляд, не может иметь счастливого конца. Но если, по политическим причинам, война неизбежна, мы должны согласиться, что ее нельзя выиграть в течение одной лишь летней кампании."
Фон Рунштедт принципиально был против войны[51]. Фон Манштейн принципиально не возражал, он просто желал еще и помощи изнутри. Блестящий тактик, но не стратег, Манштейн упустил то же, что и Гитлер: по замыслу Маркса, взятие Москвы вскоре после начала кампании и было тем деструктивным фактором, который равнялся помощи изнутри и становился решающим для развала режима.
Свой набросок генерал Маркс подготовил уже 5 авгуска 1940 года. Набросок лег в основу плана, представленного Гитлеру 5 декабря.
Здесь не место анализу тонкостей. Это задача даже и не историков, а военных аналитиков, и они, если цивилизация устоит и выживет, еще долго станут спорить, моделируя ситуации при помощи компьютеров и, возможно, контраргументируя тем, что генерал Маркс исходил из данных немецкой разведки, занизившей численность противостоящих советских армий.
Да, трем с половиной тысячам немецких танков противостояли (по советской статистике!) десять тысяч советских. Да, такого превосходства немцы не ожидали. И что же? Не расколотили они и это? Даже если признать, что качество[52] советских танков в среднем - в среднем! - и было ниже качества немецких, вряд ли советское командование согласилось бы на обмен. Обмену подлежало умение использовать танки. Но об этом мы уже погоревали в первой части книги, а теперь - что ж, теперь оставалось лишь воевать с тем, с чем вступили в войну.
Серьезнее другое: при разработке своего стратегического наброска генерал Маркс оказался скован в главном его пункте - в концепции двойной стрелы, которой предстояло в кратчайший срок согласованно обойти Пинские болота и встретиться на днепровском Левобережье для удара на Москву, оставив позади массу окруженных войск и - взятый Киев. Гальдер ограничил размах генерала. Распыление на две цели - на Киев и Москву - он посчитал нереальным. Он решил, что и одной Москвы будет довольно и тем самым даже увеличил авантюрный наклон плана.
Или - смелость его. Смотря как смотреть.
Да, план был авантюрой. Но разве не авантюра любой поход? А уж на Россию!.. Не зря начальник оперативного отдела OKW (Генерального штаба вермахта) генерал Вальтер Варлимонт писал: "Не было тщательно продуманного плана, как базы действий против России, подобно тому, как это было бы сделано в старые времена Прусско-Германским Генеральным штабом."
Авантюра, да. И все же…
У многих, едва ли не у всех, с кем говоришь на эту тему, возникает вопрос: "Как Гитлер вообще решился? Как его генералы не ополчились и не отвратили его от этой мысли? Пусть это называется СССР, пусть уничтожен комсостав, а вооружение устарело. Но все равно это - Россия!"
Справедливо заметил в своей книге "Гитлеровские танки на Востоке" американский военный аналитик Рассел Столфи: и почему это считается, что Гитлер обречен был с самого начала, с момента, когда принял решение о вторжении? Замечание несомненно относится к тому забываемому факту, что британские военные перед вторжением Гитлера в Россию мрачно оценивали длительность кампании между четырьмя и восемью неделями…
Да, фюреру было страшно. Но разгромом Польши и выходом лицом к лицу со Сталиным он не оставил себе выбора. Он знал, что Сталин готовит удар и нанесет его в спину, едва вермахт ввяжется в серьезные действия с Англией. Ему казалось - не без основания, - что из двух зол он выбирает меньшее. А те, кто, подобно Бломбергу, Фритчу, Беку предвидели катастрофу при любом нарушении стабильности в Европе, а поход на Восток и вовсе считали безумием, удалены были или ушли из армии еще до похода. Иные сопротивлялись, но не до отставки. Фон Рунштедт прямо заявил свое мнение. Фон Бок, напротив, считал, что, если и можно победить Россию, то лишь молниеносным ударом. Он, конечно, знал работы комдива Свечина, генерала царской армии, теоретика, стратега, еще в двадцатые, в пору сотрудничества РККА и рейхсвера, писавшего о молниеносной войне, как о самоубийстве. Но в противоположных утверждениях нет авторитетов. Или, если угодно, Федор фон Бок не меньший авторитет, чем Александр Андреевич Свечин. В таких делах успешен тот, кто не придерживается правил, и победителя не судят.
А молодые генералы, те просто поверили в фюрера. Поверили в удачу смешного, напыщенного человечка. Некоторые его даже полюбили. Да и как быть с фактами? Фюрер пренебрегал логикой - и оказывался прав, один против всех.
Все опасались вступления в Рейнскую область, предрекая интервенцию союзников, - он ввел туда войска, и ничего не случилось.
Все предупреждали его против аншлюса Австрии, - он сделал это, и ничего не случилось.
Призывали проявить сдержанность с Чехословакией, - он слопал ее, и ничего не случилось.
Предсказывали страшную конфронтацию с англо-французским блоком при нападении на Польшу, - но объявленная союзниками война оказалась блефом и не помогла Польше, разодранной в считаные дни.
А блеф союзников окончился падением Франции, притом в сроки, каких в мире никто не смел предвидеть. Молниеносно!
Под его знаменами они совершили такие подвиги! Он выпустил их на простор, он давал им шансы, один за другим. Конечно, об этом не говорят вслух, - но у какого профессионала не забьется сердце от таких возможностей? Молниеносная кампания в Польше. Молниеносная кампания в Европе. Почему не быть молниеносной кампании в России? Франция разве не казалась непобедимой?
Один из компонентов успеха - уверенность лидера. Гитлер накачал их уверенностью, что Россия - колосс на глиняных ногах.
Был ли он убежден в этом? Не вполне. Против Сталина у Гитлера не было выхода. Нападение СССР на Германию в любой удобный для Сталина момент -секрет для предубежденных историков, но для фюрера это секретом не было. Опережения было не миновать.
Да, захват европейской территории СССР на протяжении одной летней кампании был авантюрой. Но и авантюры завершаются триумфами. Безумные предприятия. В сущности, дело нередко сводится к одному: достаточно ли предприятие безумно, чтобы стать успешным?
План, предложенный Гитлеру на утверждение 5 декабря 1940 года, был именно таков. Безумие его было гениально.
Но гений не любит правок, а Гитлер утвердил план с поправкой.
С единственной. И - фатальной.
Западные районы СССР расстилались перед вермахтом, как сцена грандиознейшего в истории военного спектакля. Погода сияла. И тот, кто задумал и осуществлял все это, трепетал, но предвкушал зрелище. Он был обречен опытом Наполеона.
Парадокс? Отнюдь. От уроков великих людей отрешиться не просто, и участь Наполеона, сломившего свое могущество в Москве, пугала. Гитлер решил сделать свою кампанию отличной от наполеоновской. Чем, бысторотой? Наполеон проделал путь от Березины до Москвы за три месяца. Новые средства ведения войны позволяли сделать это быстрее. Но главное отличие своей кампании от наполеоновской фюрер полагал не в быстроте - в глобальности. Выход до зимы на линию Астрахань-Архангельск. Завершение кампании до холодов захватом не Москвы, а всей европейской территории СССР. Лишить страну армии, промышленного потенциала, людских резервов, нефтяных ресурсов, и притом отсечь ее от внешнего мира.
Жуков еще в 1942 году со свойственным ему военным лаконизмом сказал Илье Эренбургу: "Немецкую армию развратила легкость успехов." Этот скупой анализ требует внимания не только потому, что сделан Жуковым, но и по сумме обстоятельств. Победы начала войны следовали за кампаниями в Польше, Франции, Норвегии, Греции, Югославии. Они вскружили много голов. И Гитлер, завороженный губительным захватом Москвы Наполеоном, отодвигал Москву в пользу фланговых операций. Пожалуй, все же не учитывал того, на что делал ставку генерал-майор Маркс, - что в наполеоновские времена Москва не была столицей, а теперь стала. Фюрера и многих из его окружения восхитила резвость вермахта и отрешиться от геополитического взгляда на кампанию они не сумели.