Великая Армия Наполеона погибла потому, что война в России ее не питала, как кампании в Европе. В Европе армия жирела, а в России фуражиры не справлялись с трудностями, обусловленными узким фронтом вторжения и единственной коммуникацией, терроризированной к тому же партизанами.
Война должна кормить себя! Захватывать территории! Уничтожать население! Лишать врага людских резервов, промышленности, сырья, дорог!
Как-то все показалось возможно. Бравурный марш вермахта в июне причинил роковое решение, принятое Гитлером и приведшее его к быстрому поражению в войне, которая могла быть выиграна или, что вероятнее, тянулась бы очень долго.
Объяснение этому последует. Пока отметим, что фюрер отчетливо - быть может, даже слишком - понимал вовлеченность в войну с Британской империей, поддерживаемой Америкой. Уж там-то дело годичной кампанией не обойдется. Ресурсы нужны, много ресурсов. А они в России.
А в схватке с Россией - с Россией! - фюрер ввел в игру все козыри сразу. Более того, с успехами на Восточном фронте он велел снизить уровень военного производства, а плоды его (например, танковые моторы, они годились и для моделей, находившихся в разработке) в распоряжение действующей армии по ее запросам не передавал и складывал про запас, на будущее. Он, кажется, последним из всех понял, что, не выложись с Россией тотально с начала, никакого будущего не видать.
Имелись и тонкости.
Наполеон полагал, что единственный генерал у русских - Багратион. Вторгшись, обнаружил недюжинного Барклая, Раевского, Дохтурова, стойких Тучковых, Коновницына… Оказалось, что имен у русских не было, а генералы были. Но цари не чистили армию, а фюрер не поверил в капитальность сталинской чистки: ведь Халхин-Гол состоялся уже после чистки. И, хотя затем последовала жалкая финская кампания, фюрер при осуществлении "Барбароссы" требовал равномерного наступления, без выступов, которые вызвали бы у русских соблазн отсечь их. Он панически боялся клещей.
На деле летом 41-го вермахт мог воевать смелее.
В книге воспоминаний маршал В.И.Чуйков утверждает, что взять Берлин и окончить войну в феврале 45-го года помешала боязнь флангового удара со стороны северной группировки вермахта. Со временем, вероятно, и этот вариант будет обкатан историками-компьютерщиками, но несомненно, что в 45-м советские армии воевали куда академичнее и с меньшим риском, чем в 41-м или 42-м. Если даже рассуждения Чуйкова о возможных сроках взятия Берлина и были верны, то на результате войны эта академичность советского командования не сказалась.
Академичность фюрера стоила нацистам победы.
Беглого взгляда на карту СССР достаточно, чтобы вызвать сомнения в реальности захвата территории, намеченной к захвату на протяжении летней кампании 1941 года по линии Волга - Кама - Северная Двина. Разве думать, что, дескать, до сих пор мы будем наступать, перемалывая советские армии, а дальше армий уже не будет, настанет коллапс власти, и мы уже не наступать будем, а, так сказать, распространяться. Насаждать комендатуры и ликвидировать партийных функционеров. И все.
Потом генералы станут печаловаться, что пошли на поводу у Гитлера. Скажут, что предвидели: "… предстоит кампания на обширной территории с суровыми климатическими условиями, со слаборазвитой сетью дорог, с многочисленным и любящим свою родину населением…"
Вот уж это и впрямь такое размахивание кулаками после драки!
Откуда сетования по поводу дорог, если подготовка настолько была небрежна, что разведка не удосужилась пройтись по этим дорогам? (А возможности были!) Откуда это любящее свою родину население там, где речь шла о конгломерате? Так, в конечном итоге, можно назвать любую империю, но конечный итог редко наступает вследствие войны, напротив, война, как правило, сплачивает конгломераты. Рим - яркий тому пример. Кстати, этот парадокс был предусмотрен? Как? Уничтожением евреев? Приказом о комиссарах? Провозглашением славян недочеловеками?
А погодные условия? Первый же легний ливень помешал вовремя закупорить котел у Минска, чем вызвал расстройство Гальдера и истерику фюрера. К чему же упоминание о климате в мемуарах генералов, которые уразумели смысл русского слова распутица лишь вытаскивая ноги из собственных сапог, а солдаты оказались раздеты перед лицом зимы, а основной тягловой силой вермахта стал в конце концов миллион лошадей, гибель которых, кстати, еще одна трагедия войны, просто она тонет в гибели десятков миллионов людей? А как учитывалось то, что победы даются, но лишь ценой обучения битых? что бьющие и проморгаться не успевают, как получают ответный удар? Это принималось во внимание? А расход горючего на русских дорогах? А расход горючего на перевозку того же горючего на плече, постоянно возраставшем по мере продвижения?
Молниеносность. Один ответ. На молниеносности построен был план, представленный Гитлеру.
Военным не пристало ссылаться на дороги, погоду, климат: на войне как на войне. Но, похоже, на одно они ссылаются не зря: на изменение Гитлером первоначального плана.
Но и здесь они пошли на поводу у фюрера: позволили ему изменить план!
Очень раздражала советский официоз следующая фраза английского военного аналитика Лиддела Харта из книги "Говорят немецкие генералы": "Россию спас не прогресс, а, напротив, отсталость. Если бы советский режим дал ей дорожную систему, хоть сколько-нибудь сравнимую с той, что существует в западных странах, Россия была бы раздавлена в короткое время. Немецкие механизированные силы были задержаны состоянием ее дорог." Даже теперь не без робости цитирую я эту фразу. Она сказана уже не Германном Готом и не другими генералами, с коими беседовал Харт. Она сказана самим Лидделом Хартом, нашим союзником в минувшей войне.
И это не преувеличение. Если бы не бездорожье, то жертвы, понесенные Россией в той страшной войне, были бы еще страшнее. А так - сама родная земля, размолотая гусеницами немецких танков и колесами машин, обороняла своих защитников. Ну, а дальше уж, конечно, кровь и кровь. И благоприятные пируэты вражеского главнокомандущего.
Конечно, план всей войны не может быть разработан детально, эта утопия никакому военному и в голову не придет. Война - это выбор между возникающими оперативными возможностями. Сметывается общий план. А дальше -по обстоятельствам. Не зря блестящий тактик Манштейн признает, что для него самым сложным в начальный период войны был выбор направления движения: все направления были равно доступны.
И, кстати, не всегда выбирались безошибочно. Но решающим просчетом стали не тактические ошибки генералов, а стратегическое решение Гитлера. Решение не спонтанное, а загодя предусмотренное при утверждении плана. Вписанное в качестве поправки. Вполне вероятно, что поправка решила исход кампании 1941 года, а в конечном итоге и исход войны.
Но пока все шло дивно. Потрясающий успех обнаружился именно на Московском направлении. Уже тогда наметился отрыв фон Бока от группы армий "Юг". Захват переправ праздновался вовсю, а вестям о подлинном состоянии того, что на картах было помечено дорогами, особого значения не придавалось. Пленение масс войск толковалось, как отказ армии сражаться за Сталина, а ожесточенное сопротивление - как случайные очаги, где засели фанатики-комиссары. Даже упорство зашитников Брестской крепости объяснили и успокоились: комиссар ведь еврей, вот он и держал оборону! Фюреру, а вместе с ним и командованию вермахта сразу стало легко и просто.
По мере ожесточения сопротивления фюрер все больше увлекался задачей уничтожения или пленения всей Красной Армии.
Эта цель числилась первой в списке приоритетов.
Второй - захват территории.
33. Выполнение плана "Барбаросса"
Неприятности для вермахта, как отмечено выше, начались уже при утверждении плана. 18 декабря 1940 года план был Гитлером утвержден с единственной поправкой: группа армий "Центр" (фон Бок) по достижении позиции для броска на Москву (плоскогорья восточнее Минска) должна приостановиться в готовности помочь соседям - группе армий "Юг" (фон Рунштедт) и группе армий "Север" (фон Лееб).
Это и есть элемент гения, которым фюрер германского народа освежил план, поправив заурядно мыслящих генералов и делая свою кампанию отличной от наполеоновской: цель не Москва, а вся европейская территория СССР плюс Москва. Москва лишь увенчает захват территории с ее ресурсами.
В книге Лиддела Харта "Говорят немецкие генералы" приводится беседа автора с фон Мантойфелем, который не раз был гостем фюрера в приватной обстановке. Мантойфель засвидетельствовал, что Гитлер был неплохо знаком с военной литературой, и он, Мантойфель, не имел случая возразить фюреру, если разговор касался материй на полевом уровне военного ремесла: о свойствах различного вида оружия, о влиянии местности и погоды, о настроении и морали войск (в чем Гитлер особенно был силен). Но он не имел ни малейшего представления о стратегии. Он знал, как сражается дивизия, зато понятия не имел об армейской операции. Политическая и дипломатическая изощренность фюрера, позволившая ему взойти к власти и покорить пол-Европы, сочеталась с полным провалом в полководческом даре. Подобным образом и генералы его (Маркс, фон Бок, Гудериан, Гот), обладавшие стратегическим талантом, не умели определить момента для нападения. Разница в том, что, не обладая таким даром, они влиять на политику Германии и не пытались, а Гитлер, профан в военном деле, возомнил себя гением, и влияние его было решающим.
Возможно, сознание политической некомпетентности поясняет причину, удержавшую генералов от решительного выступления против поправки, превращавшей войну молниеносную в обычную. Многие авторы удивляются, что не возразили ни главнокомандующий сухопутных войск фон Браухич, ни начальник штаба Гальдер, ни фон Бок. Прежде всего, нет доказательств, что они не возразили. Протест их не был достаточно решителен, не до отставки - это да. И потом, лишь Гальдер и фон Бок были убежденными сторонниками генерала Маркса. Остальные участники совещания мыслили слишком ак