жду и проверили, нет ли на радиаторе сохнущих трусов. Светочкина мордашка обзавелась таким ярким красным цветом, какому еще названия не придумали. Серая мышка судорожно проглотила недожеванное печенье, а огрызок спрятала за учебник, как будто прожорливость — ее главный недостаток. Симпатюля выпрямила ноги, чтобы не видны были трусы, которыми собиралась посмущать однокурсника, и распахнула ротик и глаза: принц нашел ее!
— Привет, красавицы! — поздоровался я.
— Здрасьте! — прокашляв застрявшее в горле печенье, отозвалась мышка.
— Свет, папа прислал грузовик еды, у входа стоит, надо быстро разгрузить, — сказал я.
— Ну, опять! — чуть ли не со слезами на глазах воскликнула она и закусила нижнюю губу выпяченными немного вперед верхними зубами.
— Я пошутил, — успокоил ее. — Хотел он, но я отбился. А чтобы не обижалась на меня, вот тебе торт и конфеты.
— Я тебя прощаю! — радостно выпалила она. — Сейчас будем чай пить.
Тут они забегали. Незаметно прихватив косметички, по одной исчезали из комнаты и возвращались в полной боевой раскраске. Я делал вид, что ничего не замечаю. Мужчина должен быть тупым и невнимательным, иначе женщины окажутся некрасивыми.
Я был настолько невнимателен, что не заметил пришедшую за утюгом однокурсницу, настолько туп, что не понял, зачем другой срочно потребовались чужие ножницы, но когда зашла третья за нитками, я предложил:
— Вы бы все вместе собрались, пришли и посмотрели.
Собирайтесь девки в кучу, я вам чучу запиздючу.
Симпатюля по имени Юля прыснула так задорно, что засмеялись все, даже непрошеная гостья. Она пообещала передать мою просьбу очереди в коридоре, что и сделала, потому что больше никому ничего не потребовалось.
Сели за стол, принялись за чаек. Давно у меня не было таких благопристойных посиделок. Одна радость — девочки мысленно облизали меня с головы до ног. Наверное, коленки сжимают покрепче, чтобы не кончить.
Мышка наотрез отказалась от торта.
— Не хочу.
Не хочешь кулеш — хуй ешь. И напрасно. Юля, уверен, о фигуре не меньше беспокоится, а наворачивала за всю маму. Получалось у нее очень сексуально. Подносит на чайной ложечке красную розочку к алому ротику, обхватывает губками и плавно стягивает их, сглаживая лепестки. Ну-ка, с трех раз, о чем она думает? Мышка угадала и внутренне забулькала от ревности, как кипящий чайник, а Света отнеслась спокойно. Она и к жене меня не ревновала, даже была влюблена в нее. Для нее все, кто неровно дышал на меня, становились частью меня и следовательно, облагались ее любовью. Правда, и о себе не забывала. Дав подружкам накайфоваться, вспомнила, что ей надо позвонить папе, я должен отвезти ее к междугороднему телефону-автомату, а еще лучше — к своим знакомым, откуда она сможет поговорить спокойно и сколько угодно.
Я вышел в коридор подождать, пока она переоденется. Юля составила мне компанию. В торце коридора мы сели на подоконник. Она прижалась ко мне плечом — и разучилась дышать. Я бы осчастливил ее, потискав, но в коридоре стали стремительно появляться бабы. Всем им надо было в комнаты по соседству с окном.
— Позвони мне завтра, ближе к вечеру, — сказал я Юле и назвал номер телефона. — Не забудешь?
Она зашевелила алыми губками, мысленно повторяя цифры.
— Нет, — ответила она и вновь зашевелила шубами, повторяя номер.
У меня аж хуй встал.
— Пойдем куда-нибудь в другое место, — предложил я.
Встав с подоконника, я взял Юлю за руку, помогая, и как бы ненароком приложил к хую. Первое мгновение — обычный кайф от прикосновения к объекту обожания, второе — осознание, что это особая часть тела и в особом состоянии… Такая волна желания давно не выплескивалась на меня. Мы пошли по коридору неведомо куда, но были перехвачены Светой.
— Я готова, — сообщила она.
И мы тоже. Я с сожалением отпустил Юлину руку. Придется отложить на завтра.
Мы со Светой прошли сквозь строй ее соседок по этажу. Девки, в кучу, хуй нашел, вы ебитесь, я пошел! Шлемина дочка подхватила меня под руку и как бы зашагала по их головам. Зависть подружек для некоторых баб ценнее любви и частенько — повод для начала ее. Я одаривал их мужским взглядом, заставляя напрягать жопу. Некоторые — нищак. И все — голодные. Сколько у нас невостребованного мяса!
Джип и еврейчик были на месте. Увидев рядом со мной Свету, мальчик приобрел ту же окраску, которую недавно имела ее мордашка, и задергал длинными худыми конечностями, будто хотел сложиться в кого-нибудь другого, как робот-трансформер моего сынишки. Я протянул ему чирик:
— Хватит?
— Нет, спасибо, не надо… — залепетал он, пряча руки за спину.
Стыц-пиздыц! Первый раз вижу жида, который отказывается от денег. Если еще скажет, что антисемит, я подарю ему джип и всю оставшуюся жизнь буду ездить на автобусе.
— Бери, что ты прям!.. — прикрикнула на него Света.
Я добавил еще чирик и сунул ему в верхний карман джинсовой куртки.
— Влюблен в тебя? — спросил ее, когда отъехали от общаги.
— Да! — улыбнулась Света и закусила нижнюю губу. — Такой умница! Такой талантливый! Его в Гарвард приглашали. Родители эмигрировали, а он остался. Из-за меня, — похвасталась она.
— И долго будешь ломаться?
— Не знаю, — ответила она, потупившись. — Это не от меня зависит.
— От меня? — я подождал, хотя знал, что ответа не будет, и предложил: — Поехали сначала поужинаем.
Повез не в тот кабак, где мы обычно оттягивались с Биджо, а в другой, огороженный хуями, чтоб не сунулась туда посторонняя пизда. Хуи были двухметровые, судя по выправке, бывший спецназ. Догадываются, что охраняют бандитов, и ничего, довольны жизнью. Они обыскали меня взглядами, удивленно посмотрели на Свету. На поблядушку не похожа, а с женами сюда не ездят. Метрдотель, седой и важный, как камердинер английского лорда, посадил нас за лучший столик.
— Как здесь шикарно! — шепотом воскликнула Света, оглядев зал — бледное подобие того, что я видел в пятизвездочном на Кипре.
— Кто тебе мешает ходить сюда?!
— Не пойду же я одна.
— Мальчика бы того, талантливого, пригласила.
— Нет, с ним на симпозиумы надо ходить. А в ресторан — с тобой.
В пару мы выбираем не того, с кем приятно работать, а того, с кем приятно отдыхать.
— Смотри, как метрдотель с теми обращается, — кивнула она на вошедших, быка и телку в золотой сбруе.
Засунув презрение поглубже, метрдотель с улыбкой посадил их за столик, где танцовщицы будут стряхивать в тарелки грязь с подошв. Маленькая месть маленького человека.
Мы плотно заправились.
— Сегодня разгрузочный день наоборот, — весело сообщила Света.
На обратном пути нас тормозили на каждом посту ГАИ. Надеялись, что я пьяный еду. Такса — сто баксов. Я хоть и пил, но в меру, не с их шнобелями учуять, не им по сотне получать. Нате хуй, за яйцами потом зайдете.
Мзия была дома. Не заплаканная.
— Очнулся? — спросил ее.
— Да. Поговорил немного. Слабый еще. Есть ничего не стал, только воду пил, — отрапортовала она, счастливо улыбаясь. — Прогнал меня к дочке.
У малых народов чадолюбие обратно пропорционально их величине. Это русские похуистски относятся к своим детям. Зато вырастаем неприхотливыми, способными выжить в нечеловеческих условиях. Может, поэтому так и относимся к своим детям.
Мзия и бабка с неменьшим удивлением, чем охранники кабака, посмотрели на Свету. Обычно я приводил блядей, у которых призвание было четко написано на смазливых ебальничках.
— Дочка моего банкира, — представил я ее.
Грузинки сразу потеплели, начали за стол усаживать. Еле отбился. Пережрешь — не до ебли будет.
— Сейчас, я в ванную схожу, — сказала Света, когда привел ее в свою комнату. Она достала из сумочки зубную щетку и пасту. — Как старая опытная проститутка — все с собой ношу.
Раздевал ее, осуществляя лучшие девичьи мечты — медленно и с восхищенным взглядом. Правда, моих глаз она не видела, смотрела в пол. Нижнюю губу, само собой, закусила. Я расстегнул маленькие пуговки ее кофточки, теплой, пропахшей ее телом и духами, похожими на те, которыми пользовалась моя жена. На Свете было черное белье, новое, наверное, специально для этого случая берегла. Сиськи среднего размера, торчком — два конуса с закругленными вершинами. Кружки темно-коричневые и большие, а соски маленькие, почти незаметные. Я беру Свету на руки — осуществляю еще одну ее мечту — отношу на кровать, арабскую. широченную, рассчитанную на двуспальную восточную женщину. Моя женщина, полувосточная, полуспальная, кажется на большой кровати еще меньше, худее.
Старая проститутка оказалась целкой. Но въехала с первой палки. Стонала низким хриплым голосом и так громко, что слышно было по ту сторону Садового кольца. У древних народов мужики холодны, предпочитают любить бабки, а не своих баб, страдающих повышенной ебливостью. Способ выживания нации: национальные признаки ведь передаются через мать, вот бабы и добывают у молодых народов свежую кровь для своего вымирающего племени.
— Еще когда в школе училась, решила, что первым у меня будешь ты, — счастливо сообщила она, расставшись с моим хуем. — И еще я хочу ребенка.
Скромно, но со вкусом. Нам не жалко. Столько байстрюков наплодил по всей стране, что одним больше, одним меньше — какая разница?!
— Я не собираюсь с женой разводиться, — на всякий случай поставил Свету в известность.
— Знаю. Она ничего не будет знать.
Дело твое. Да и чего ей бояться?! Папа деньгами накачает по самую матку, а с ними купит все, в том числе и мужа. Нет, мужа даром получит, того, умствующего лоха.
— Еще хочу! — заявила она с детской непосредственностью.
Моя милка из Кукуя, хлеб не ест, все просит хуя. Видимо, решила прямо сейчас забеременеть. Что ж, попробуем.
Под протяжное ее мычание, сунул хуй в пизду, а в очко — указательный палец. Перегородка тонкая, ощущаешь хуй. Когда залупа перепрыгивала бугорок, выдавленный кончиком пальца, Светочка взвывала почти басом. Она кончала, наверное, через каждую минуту. Сколько всего раз — не знаю, сбился со счета. Влил в нее столько, что хватило бы целое стадо осеменить.