— Хи-хи, хи-хи!.. — забулькало из ее горла.
Видимо, во время прихода язык заглотила. Грамотная ебля — она покруче любого наркотика.
Я сходил на кухню за вином и бокалами. В коридоре столкнулся с Мзией. Глаза — в пол, щеки — огонь негасимый, походка — вот-вот выкидыш случится, а в голове отбойным молотком: грех, грех, грех!.. Потерять мужа она боялась больше, чем хотела меня, но если бы я сейчас дотронулся до нее, Биджо обзавелся бы кое-чем на голове. Я не дотронулся, и не только потому, что руки были заняты.
Выпив вина, Света перестала хихикать, начала реветь. Я должен был служить подушкой. Как все бабы похожи: не смеяться, так реветь. Нет бы почтить минутой молчания. К счастью, я заснул раньше, чем услышал трагичные признания в любви.
Утром старуха кормила меня с почетом, достойным грузинского князя. Угостила и Свету, но как бы мимоходом. Человек — существо ебущее. Все остальные — обслуга этого существа. Самое интересное, что и Света принимала это, как само собой разумеющееся. Преимущество в образовании не лишило ее трезвой самооценки.
Под вечер позвонила Юля.
— Я подъеду на джипе цвета…
— Я видела, — перебила она.
Ждала меня у дороги неподалеку от общаги. Возле нее стоял старый красный «форд», убалтывали. Она так увлеченно отказывалась, что не замечала джип. Пришлось посигналить. В «форде» решили, что не им тягаться с такой крутой тачкой, даванули на газ, выпердев густое темно-синее облако дыма.
— Куда поедем? — спросила Юля, забравшись в машину.
— А куда хочешь?
— В тот ресторан, где вы со Светой были.
Баб хлебом не корми, дай похвастаться. Уверен, что выложила и о ночных развлечениях, подробно, с перечислением всех чувственных нюансов и технических деталей. Мужики тоже хвастливы, особенно на эту тему, но о любимой женщине трепаться не будут. О бляди — да.
Хуи у кабака встретили меня, как старого знакомого. Оглядев Юльку, наградили завистливыми взглядами. Метрдотель отвел к тому же столику, но чуть быстрее — акции мои подросли. Оно и понятно: только избранные могут приезжать каждый день с новой бабой, красивой, молодой и не прошмандовкой. Можешь занимать какую угодно ступеньку на социальной лестнице, но существует вторая, где тебе отводят место согласно тому, за какого ебаря принимают. А ебаря делают пизды.
На обратном пути меня разок общипали. Не то, чтобы мусор понял, что я датый, но так нудно попрошайничал, что мне стало стыдно за него, сунул полтинник, чтоб его поганая рожа поскорее исчезла с моих глаз.
— Никогда не выйду замуж за милиционера! — произнесла Юля, когда отъехали от поста ГАИ.
Она оказалась далеко не целкой. Баба изважена — пизда, словно скважина, но с пальцем пошла грамотно. Дав мне отдышаться, потребовала со взрослой посредственностью:
— Повторим?
Почему нет? Девка классная, что лицом, что телом. Потом уговорили бутылку «шампанского» и пошли по третьему кругу. Долго не мог кончить, по сухому доебывал. А ей хоть бы хны. Двигает попкой влево-вниз, вправо-вверх и чуть не в такт со мной, но получается охуевающе. Я так усердно ее пер, что на хую мозоль натер. Залупа пощипывала, будто ее потерли мелкой наждачкой.
— Долго будешь в Москве? — спросила она, допивая выдохшееся «шампанское».
— Нет, одно дельце закончу и уеду.
— Какое, если не секрет?
— Должок надо вернуть.
— Ты ведь рэкетир?
— Есть немножко.
— Бригадир?
— Я похож на человека, который будет кому-то подчиняться?!
— Не похож, — уверенно произнесла она. — Люблю отчаянных! — и полезла целоваться да так требовательно, что непонятно было, кто из нас рэкетир.
— Приезжай к нам, найду тебе отчаянного мужа, — предложил я.
— В Москве останусь, — грустно отказалась она. — Выйду замуж за какое-нибудь чмо с пропиской и буду ему изменять с тобой, когда будешь приезжать в Москву.
Утром, когда вез ее в институт, спросила лукаво:
— А сегодня Вера?
Вера — это серая мышка. Не стал объяснять, что ебу таких только с голодухи: на безрыбье и жопа — соловей.
— Угадала, — соврал Юле, чтобы покрепче любила.
Как на нашем на вокзале
Нанимались ебачи:
Восемьсот рублей оклада
И казенные харчи.
Биджо оклемался и ускоренно затопал к выздоровлению. Тех, кто начинил его свинцом, до сих пор не трогали, ждали, выживет ли Биджо. Может, он как-нибудь по-особому захочет казнить. Если не выживет, тогда просто перестреляют на девятый или сороковой день, помянут. Я приехал навестить его, привез полрынка фруктов и вывалил их на стол, где уже громоздилась другая половина. Весь персонал больнички обжирался зеленью, а у медсестры при виде принесенного мной появились позывы к рвоте, сразу оставила нас.
Биджо спал с лица и пожелтел, казался лет на двадцать старше. И оброс бородой, наполовину седой. Такое впечатление, что перед тобой не Биджо, а его отец.
— Сейчас придут наши люди, расскажешь им, что и как было, — сказал он мне.
— Кто такие?
— Шпионы бывшие. Горбачев выгнал их, а мы приютили. Ребята толковые, кого хочешь найдут и всю подноготную выковыряют…
Нельзя прогонять верных псов, иначе еще вернее будут служить твоим врагам.
Пришли двое. Неприметные, закругленные, не за что зацепиться. На улице я бы принял их за мелких канцелярских крыс. Фамилия одного была Михалевский, второго — Данилов, но кто из них кто, я запомнил не сразу.
Я рассказал им, как было дело.
— Куда делся третий — понятия не имею, — закончил я.
— И четвертый был, — вспомнил Биджо. — Между деревьями стоял. Куртка на нем была светлая, светло-коричневая.
Бывшие шпионы устроили мне перекрестный допрос. Куда мусорам до них! Я вспомнил такое, о чем и не подозревал. Они успокоили, что никто из свидетелей не захотел запоминать ни меня, ни номер машины, а мусора похерили дело, бандитские разборки их не интересуют.
— Надо и мне завести таких, как вы, — решил я.
— А откуда ты? — спросил один из них.
— Из Толстожопинска.
Они переглянулись, но лица остались непроницаемыми.
— Хозяином области у вас там Еремин?
— Был. Сейчас заправляет самым крупным кооперативом, — поставил их в известность и добавил скромно: — Мой тесть.
На этот раз не переглядывались, но ебальники стали малость проницаемы: услышанное заинтересовало их.
— Если кто-нибудь из ваших коллег, такой же толковый, захочет переехать в Толстожопинск, свяжитесь со мной. Обеспечу хорошим жильем, интересной работой и приличной зарплатой.
— Видишь ли, — начал вытанцовывать один из-за печки, — у наших бывших коллег имеются принципы. Допустим, они не будут убивать…
— Для этого есть другие! — перебил я. — Будут заниматься розыском и охраной. Хочу завести такое же, как здесь в крупных банках и фирмах, подразделение охранников, чтобы официально имели оружие. Смутные времена когда-нибудь кончаются, надо подготовиться к этому.
— А как у тебя отношения с местными властями?
— Они все бывают на приемах у тестя, — ответил я.
Ребята, видимо, выросли в провинции, им не надо было разжевывать. Они опять переглянулись и один, кажется, Михалевский, заинтересованно гмыкнул.
Когда они ушли, я спросил Биджо:
— Что с машиной будешь делать? Может, подаришь ее хозяину мойки? В благодарность за перевязку. Несчастливая она, лучше избавиться.
— Наоборот, счастливая, — улыбнулся Биджо, сразу помолодев. — Хорошо, так и сделай. И скажи Нугзари, пусть под нашу защиту возьмет его.
Из больницы я поехал искать шиномонтажную. На местности ориентируюсь хорошо, если где-то побывал, найду туда дорогу, сколько бы времени не прошло. Хозяин обрадовался мне.
— Думал, уже не приедет никто. Что с машиной делать? Не может же она здесь вечно стоять, — балаболил он, открывая двери мойки. — Жив твой приятель?
— Поправляется.
— Я отремонтировал машину, помыл, почистил, — продолжал он, показывая ее, с новым стеклом, вылизанную снаружи и внутри. — И это, мойка все время была закрыта, ничего не заработал…
— Я же сказал, что не пожалеешь, — оборвал его. — Машина твоя. Хочешь, сам езди, хочешь, продай.
У него дыхалку отшибло. Надеялся получить пару рублей — рублями и хуй в жопу — мелочью, а тут целое состояние свалилось.
— На днях к тебе подъедут, оформят генеральную доверенность, — сказал я. — И крышу сделают. Задаром.
— У меня уже есть, — пожаловался он. — Плачу нашим, местным.
— Не тем, что в нас стреляли?
— Это возле ресторана? Двоих там убили?
— Да.
— Они. Там Петруха погиб и Чита, — он посмотрел на меня, догоняя, кто их завалил. — А-а-а!.. — он улыбнулся во всю харю, показав гнилые зубы. — Так теперь им пиздец?
— Дело нескольких дней. Узнаем всех, кто в их шобле, чтоб никого не осталось.
Он подсчитал, сколько бабок сэкономит под нашей крышей, поглядел на машину, прикинув, что не попользуется ею, пока живы местные отморозки, и сообщил:
— Я их всех знаю. Заправляет Конь. Он по малолетке получил срок за изнасилование, а гоношится, как!.. — он так и не придумал сравнения, злость помешала. — Он был возле ресторана. Рассказывал, что еле отстрелялся. Мол, вас целая бригада прикатила.
— Ты видел, сколько нас было, — произнес я.
— Да понятно! Чего еще от него ждать?! Наверняка на зоне пидором был. Там же не любят насильников, правильно?
Ты прав, Аркаша, твоя срака шире.
— Еще у него в банде Лис, Правый…
— Ты думаешь, я их запомню, твоих правых-левых?! Напиши. И адреса, если знаешь.
— Конечно, знаю. Я с ними со всеми в одной школе учился.
Он накарябал список в полтора десятка кличек и адресов, довольно своеобразных: «во втором доме от кочегарки», «в том доме, где универмаг, крайний подъезд, пятый этаж»… Сдал всех оптом за сраную тачку и освобождение от абиссинского налога.
По возвращению я связался с бывшими шпионами, встретились в кафешке в центре. Она была одной из первых в столице и прославилась тем, что здесь среди бела дня вывели во двор директора и расстреляли на виду у посетителей. Не хотел делиться, зас