– Триандофилов и Эйнгорн заняты пока организационной работой и ничего нового от них не поступало, а вот в Афганистане положение серьезное. Сегодня поступили телеграммы, из коих можно судить, что Аманулла не справится с повстанцами, и, по всей вероятности, ему придется бежать в Индию, ибо дороги к нам и в Персию перехвачены сторонниками Бача-Саккау,- докладывал я.
– Так что же вы предполагаете делать?- спросил Трилиссер.
– По всем поступающим материалам видно, что Бача-Саккау настроен революционно против старой афганской аристократии, поэтому я думаю, что если бы мы смогли послать вовремя к нему наших советников, то можно было бы, прибрав его к рукам, толкать его на дальнейшие шаги в сторону Индии. Для этого было бы лучшим ходом признать его, как правителя Афганистана, раньше других государств. Этим путем мы бы стали его первыми друзьями и одновременно имели бы возможность беспрепятственно работать. Вместе с тем можно было бы послать нашего резидента к Аманулле, который в случае эвакуации его в Индию поедет вместе с ним и осядет в Индии или где будет проживать Аманулла. Из остальных претендентов наиболее важным является Надир-хан121, который уже выехал из Франции в Афганистан. В отношении него я пока ограничился заданием в Париж – выяснить, какие связи он имел, проживая там,- ответил я.
– Идея с Амануллой мне нравится. Что касается Бача-Саккау, то я тоже думаю, что к нам он ближе, чем Аманулла, но нужно бы по этому вопросу выяснить точку зрения Наркоминдела. Поговорите там с Цукерманом, а потом еще раз доложите мне, и мы решим, что делать,- сказал Трилиссер.
– Затем у меня вопрос о кавказской эмиграции,- продолжал я.- Положение таково, что при наличии центров кавказских антибольшевистских партий в Париже мы не имеем там работника, который разбирался бы этих вопросах и поставил бы работу по их освещению, между тем как этим путем мы заранее были бы осведомлены об их планах на Кавказе. Вместе с тем мы попытались бы взрывать эти центры изнутри.
– А кого можно бы туда послать?- спросил Трилиссер.
– Я бы предложил Макарьяна. Он несколько лет сидел на разработке материалов антисоветских партий и
хорошо знаком с вопросом.
– Гм, вот что! Напишите-ка лучше в Тифлис, пусть они дадут работника для Парижа, так как они больше заинтересованы в этих партиях. Если же у них не окажется подходящей кандидатуры, то тогда мы пошлем своего. Этим путем мы избежим всяких дрязг и склок с Кавказом,- сказал он.
В эту минуту раздался легкий стук в дверь, и из-за портьеры высунулась голова начальника дальневосточного сектора Фортунатова.
– Извините, Михаил Абрамович, я только на минутку. У меня срочное дело, а курьер уходит сегодня в Хабаровск.
– Ну, ладно, заходите,- разрешил Трилиссер, делая на лице гримасу. Он очень не любил принимать сразу двоих по разным делам.
Фортунантов – уже довольно пожилой мужчина с брюшком, особенно выделявшемся при его маленьком росте. Маленькая русая борода украшала его вечно красное от злоупотребления алкоголем лицо. Старый член социал-демократической партии, Фортунатов эмигрировал от преследований царского правительства в Китай, где и прожил до начала революции в России. Там он и его сын, ныне также работающий в ГПУ, изучили английский и китайский языки и, считаясь знатоками китайских дел, теперь руководили дальневосточным сектором ГПУ.
– Михаил Абрамович, харбинская резидентура сообщает, что у них вышел весь запас взрывчатых веществ. Нужно послать туда денег на приобретение новых запасов. Кроме того, резидент просит денег на приобретение электростанции. В общей сложности требуется 5000 долларов. Разрешите послать деньги с уходящим сегодня курьером,- доложил Фортунатов.
– Странно, а зачем ему там покупать все это? Разве у нас не найдется динамита и радиостанции?- удивленно спросил Трилиссер.
– Есть, конечно, но с переброской получится возня,- возразил Фортунатов.
– А сколько места займет весь этот багаж?- задал вопрос Трилиссер.
– Приблизительно чемодана четыре,- ответил тот.
– Так ведь это же пустяки перебросить четыре чемодана. Зато мы съэкономим 5000 долларов валюты. Не правда ли? Пожалуйста, сделайте распоряжение приготовить нужные вам чемоданы,- закончил Трилиссер и повернулся ко мне.
Фортунатов с недовольным видом вышел.
– Ну, давайте дальше,- обратился ко мне Трилиссер.
– В сегодняшней почте из Константинополя Минский прислал заявление "Рида", в котором последний просит разрешения поехать на пару месяцев в Америку. Дело в том, что он проживает по американскому паспорту, по которому он, якобы, четыре года как выехал из Америки. А по американским законам каждый гражданин Америки должен минимум раз в 5 лет быть у себя на родине, иначе он теряет гражданство. Поэтому "Рид" и хочет поехать туда. Кроме того, он установил приличные деловые связи в Константинополе и надеется получить в Америке представительства фирм и тем еще более укрепить свое положение купца,- сказал я.
– А сколько это будет стоить?- спросил Трилиссер.
– Он просит на всю поездку 2000 долларов,- ответил я.
– Ну, ладно,- со вздохом согласился Трилиссер,- пусть едет, только напишите ему, чтобы он не смел заезжать в Гамбург, а то у него там жена, и он застрянет надолго.
– Давайте закончим пока, у меня сейчас заседание коллегии,- сказал Трилиссер, видя, что я собираюсь докладывать дальше.
Я, поспешно собрав бумаги, оставил кабинет.
Глава XXII. Карахан и ГПУ
Я поднимаюсь на лифте на 5-й этаж Наркоминдела в отдел Среднего Востока и вхожу в кабинет заведующего отделом Цукермана. Уже без четверти 11, а в одиннадцать часов назначено заседание у замнаркома Сарахана по афганскому вопросу. С Цукерманом мы старые знакомые еще по Туркестану, где он был представителем Наркоминдела. ГПУ к нему относится доброжелательно, ибо он охотно выполняет все наши просьбы. Сам же по себе Цукерман политически никакой ценности не имеет и лишь является техническим исполнителем распоряжений свыше.
У Цукермана же я застал его помощника Славуцкого, с которым мы тоже были старые друзья. В мою бытность в Персии Славуцкий был в Тегеране первым секретарем, а затем остался поверенным в делах. Персию ему пришлось покинуть из-за разыгравшейся склоки между ним и Юреневым (нынешним послом в Вене), и в Москву он вернулся с таким клеймом, что никто не хотел с ним работать. Пришлось его временно назначить в помощники всегда послушного Цукермана.
Спустя немного после моего прихода Цукерман позвонил и, узнав от секретарей Карахана, что он свободен, предложил идти к нему, и через несколько минут мы входим в кабинет Карахана.
Кто в Москве не знает Карахана? Кто не знает его автомобиля, еженощно ожидающего у Большого театра? Кто может себе представить его не в обществе балетных девиц, которые так вошли в моду в последнее время у кремлевских вождей, что даже "всероссийский батрак" Калинин122 обзавелся своей танцовщицей у Карахана, которого девицы считают "душкой", а "вожди" хорошим, но недалеким парнем. ГПУ, имея в Наркоминделе ярого врага в лице Литвинова, поддерживало дружеские отношения с Караханом. "Враги моих врагов наши друзья" – таково было основание дружбы ГПУ к Карахану, который, чувствуя себя бессильным перед третировавшим его Литвиновым, органически его ненавидит и ищет всяческих путей и союзников насолить ему. Однако, несмотря на несомненный талант Карахана к мелким интригам и подсиживаниям, его основное несчастье заключается в том, что он не то, что глуп, а недостаточно умен и выдержан, и я уверен, что в скором будущем Литвинов использует один из его промахов, чтобы окончательно свести Карахана на нет. ГПУ же на его промахи смотрит сквозь пальцы, не желая терять в его лице козыря в борьбе с Наркоминделом, в частности, с возглавляющим это учреждение Литвиновым.
Помню, в 1927 году во время советско-персидских переговоров в Москве по заключению торгового договора Карахан совершил следующую оплошность: я, будучи в Тегеране, получал все шифрованные телеграммы персидского посла Али Гулихана о переговорах через свою агентуру и в свою очередь телеграфно сообщал их содержание в ГПУ, а последнее уже передавало их Карахану, чтобы он при ведении переговоров был в курсе политики персидского правительства.
Однажды источник No 33 срочно вызвал меня на свидание и передал телеграмму Али Гулихана из Москвы, где последний сообщал, что на одном из заседаний в Москве Карахан упрекнул его в неуступчивости и привел текст инструкций тегеранского правительства, рекомендующего идти и на уступки. Али Гулихан просил срочно расследовать и выяснить, откуда большевикам известно о содержании шифрованной переписки персов. Я немедленно телеграфировал Трилиссеру об этом, указал, что легкомысленное отношение Карахана к нашей информации может грозить провалом нашей работы. В ответ ГПУ мне прислало телеграмму, что данный случай был единичной оплошностью со стороны Карахана, которая не повторится. Они просили меня спокойно продолжать работу. К счастью для источника, премьер-министр поручил вести расследование ему же, и он безболезненно замял следы карахановской "оплошности". Выгораживая Карахана, я помню, между тем, как ГПУ требовало привлечения к суду торгпреда в Персии Суховия (который ныне работает зам. торгпреда в Берлине) за то, что он как-то забыл некоторые секретные бумаги в ящике своего письменного стола, в то время, как по правилам, он должен был сдать их на хранение в секретную канцелярию торгпредства.
– Мне тов. Трилиссер говорил, что вы имеете новые предложения по Афганистану. Так вот, мы бы хотели, чтобы вы их высказали,- сразу обратился ко мне Карахан, как только мы уселись.
– Насколько мне помнится, тов. Карахан, я специальных предложений политического характера не делал. Я лишь докладывал тов. Трилиссеру сегодняшнюю обстановку в Афганистане, и, на основании имеющихся у нас данных, мы пришли к выводу, что нам нужно предпринять шаги к установлению отношений с Бача-Саккау, который нам может быть более полезен, чем окончательно скомпрометированный в глазах населения Аманулла.