…но сказанное — было услышано.
И хмыкнул недоверчиво Андар, не сразу осознав его слова. Понятны были его сомнения: было у него кому передать власть. Трое сыновей отныне у мудрого Андара, и старший уже вошёл в полную силу воина, да и сдержанностью в отца уродился. Вот дождётся внуков — да и вручит ему меч Ночи вместе с крылатым серебряным венцом вождя. А если, не приведи судьба, случится беда — остаётся ещё Иллан, второй в семье: юн и неопытен пока, но мудростью уже сейчас даже с ним самим поспорить может.
Младшенький же… позднее дитя, утешение родителям на старость.
И всё-таки, кольнуло что-то внутри. Тревожное, недоброе: никогда не ошибался Видящий, что застал ещё Твердыню и Учителя. Уже полсотни с лишним лет бессменно идёт по правую руку с вождём, и не было ещё ни разу, чтобы не к месту оказались его слова. Ему советы давал, и отцу его, да и дедову смерть, тогда ещё совсем мальчишкой будучи, верно предсказал… Неужто ждёт род Совы что-то настолько страшное, что покинут подлунный мир оба старших его сына? Неужели придётся этому крохе, что мирно сопит, причмокивая губами, на его ладонях, брать в руки тяжкое бремя власти? Не приведите боги…
— Я верю тебе, — наконец, глухо произнёс вождь, и умиротворённо любующаяся сыном жена вздрогнула, встревоженно вскидывая на него потемневшие глаза. — Верю, но надеюсь, что ты ошибаешься.
И затих недоумённо гул радостным здравниц, и с тревогой обратили взгляды на своего вождя собравшиеся в доме люди. А Андар вздохнул, одолевая навалившееся дурное предчувствие. Колеблясь. Имя сыну было выбрано сразу после рождения, но сейчас он вдруг засомневался. Кто знает, не станет ли старинное имя — проклятьем, что притянет к беззащитному младенцу недобрую судьбу? Нелёгкой была жизнь тех, кто был наречён так прежде — славной, но нелёгкой. Стоит ли дразнить спящее зло?
Но — совиные глаза… И Видящий никогда допрежь не ошибался в своих предсказаниях…
…Вождь — больше, чем человек. Он ведёт за собой свой народ, он отец для каждого из своего народа, не для одних лишь своих детей. И пусть болит душа за родную кровь, но есть ли у него право думать сейчас о будущем единственно лишь своего сына, если, быть может, решается сейчас судьба всего племени?
Миг колебания, мучительный и бесконечный… Лишь один миг, на большее не было права у вождя, что справедливо и мудро вершил суд уже двадцать с лишним лет. А потом Андар решительно шагнул вперёд. Светло улыбнулся, загоняя вглубь души тень горького предчувствия, и поднял сына вперёд на вытянутых руках.
— Радуйся, народ илхэннир! Светлая богиня не забыла нас, и из своих небесных чертогов привела к нам своего посланника, в котором вновь возродится древняя кровь Ночной Птицы! Я приветствую тебя под звёздами Арты, сын мой! Да пребудет с тобой благословение Иллайнис, и да станешь ты достойным наследником мудрости Совы! — он помедлил, оглядывая лица соплеменников, и глубоко вздохнул, мысленно моля небеса о том, чтобы уберегли его от ошибки. — Я нарекаю тебя — Хонахт!
Сухой сучок громко хрустнул под преднамеренно тяжело поставленной ногой, и прядающий ушами кролик, подскочив, стрелой метнулся под сень густых кустов. Стоящий в нескольких шагах от него рослый юноша едва слышно рассмеялся, даже не думая тянуться к луку и, отведя от лица густые ветви, шагнул на поляну. День приближался к середине, и солнечные лучи, пробиваясь сквозь просвет в густых кронах, казались золотыми колоннами, держащими величественный зелёный купол.
Юноша постоял в одном из искрящихся столбов, подставив лицо тусклому осеннему солнцу, наслаждаясь последним, возможно, теплом в этом году. А потом, встряхнувшись, окинул поляну взглядом — и ловко, явно не в первый раз, скользнул между вплотную растущих кустов можжевельника — туда, где деревья стояли особенно густо. Времени оставалось не слишком много, а он хотел вернуться до заката, чтобы успеть перед ритуальным пиром, перехватить возле дома смешливую Ниире. И, кто знает, может, заслужить-таки один-другой снисходительный поцелуй. Он знал, что принести из леса, чтобы вызвать улыбку на губах неприступной красавицы…
Юношу звали Хонахтом, и сегодня ему исполнялся двадцать один год.
Давно уже потомки Иллайнис не жили одной лишь охотой: бороздили холодное северное море крутобокие прочные корабли с девятилучевой звездой на стягах, звенели в кузнях молоты, и шли в города востока и севера караваны, что везли шерстяные ткани, невесомые, как пух, и драгоценные головные уборы, равных которым не было даже в землях Волков, и мёд, и тёплый морской камень — слёзы звезды… И всё же первый день взрослой жизни юноши народа Совы традиционно встречали в лесу, и доказательством зрелости были не успехи в обучении книжной мудрости, не мастерство кузнеца или морехода, а добыча, принесённая к праздничному костру. Могучий вепрь или пойманная в силки куропатка — не важно.
Конечно, это теперь была куда больше красивая традиция, повод для весёлого праздника, нежели жизненная необходимость. Да и не каждый, на самом деле, отправлялся в лес в день своего совершеннолетия. Хонахт знал, что ещё в те времена, когда дети его народа отправлялись учиться в Твердыню Севера, древним обычаям нередко поступались, особенно, если у мальчика открывался дар Говорящего-с-травами или целителя. К чему Летописцу или ученику кузнеца бродить по лесу, рискуя подхватить простуду или, того хуже, сломать ногу в погоне за зверем?
Но семья вождя — иное дело. Вожди стоят впереди своего народа, вожди отвечают за своих людей пред Небесами, они — пример и путеводная звезда для каждого из своего племени. Потому и не имеют они права ни на душевную слабость, ни на пренебрежение к заветам предков. Пусть даже заветами, которые давно потеряли своё значение для народа, в котором мастеров свершения и летописцев не меньше, чем добрых охотников.
Хонахт, сын и брат вождя, даже не задумывался обойти древний обычай. Лес с детства был ему домом. Положа руку на сердце, здесь он бывал куда чаще, чем в Палатах Памяти или даже в многолюдном доме, где прошли ранние его годы. Он помнил здесь каждую тропинку, узнавал по голосу каждую птицу, каждого зверя, мог за два дня предсказать непогоду по танцу диких пчёл и завтрашнее солнце — по шелесту листьев. За зверем ходил редко: прирождённому охотнику, ему всё же претило бессмысленное отнятие жизни, и никогда он не убивал ни животное, ни птицу, если не было это необходимо для пропитания.
Но сегодня — особый день. Сегодня он пришёл в лес за кровью. Сегодня он принесёт к кострам, разожжённых на священной поляне посреди селения, зверя, которого хватит сил и знаний добыть, и старший брат, вождь народа Совы, на глазах у всех срежет «детскую» прядь с его головы, принимая его в круг взрослых мужей.
В свой двадцать один год Хонахт слыл одним из лучших следопытов племени. Мало было ему равных даже среди взрослых и опытных охотников.
На беспечную лесную мелочь он даже не нацеливался, сразу направившись в глубину леса, где можно было встретить настоящую добычу, достойную мужчины. В прошлый свой поход он присмотрел место, где в непросыхающей луже нежилось, судя по следам, целое кабанье семейство. А быть может, и вовсе удастся добыть быстрого оленя или, чем небеса не шутят, лесного воителя — могучего тура… Негоже брату вождя заявляться к праздничному костру со связкой зайцев — народ засмеёт.
Хонахт невольно помрачнел, вспомнив, как огорчённо поджала губы мать, услышав, что он не намерен довольствоваться мелкой дичью, которую можно добыть почти на опушке. Вздохнул тяжело, понимающе. Матушка так и не оправилась после смерти отца, хотя пятый год уже пошёл. Не желая огорчать сыновей, она скрывала своё горе, как могла. Но воды в решете не утаишь… Вот и он скоро покинет её, уйдёт во взрослую жизнь. Что ей останется? Прялка, да корпенье над самоцветным узорочьем, в котором и по сей день не было ей равных? Одна радость — племянники его, приятели по детским играм. Да они тоже дома нечасто бывают, всё с воинами да с охотниками… Даст небо, ответит Нирре согласием, приведёт он суженую свою в отчий дом. Глядишь, внуков дождавшись, и матушка оживёт…
Его расчёты оправдались. У приметного болотца кабаньего семейства не обнаружилось, зато Хонахт разглядел следы совсем недавно прошедшего к водопою оленя. На удивление крупные, продавленные отметины говорили о том, что зверь невероятно могуч. Такого не стыдно будет показать ни старейшинам, ни сверстникам-приятелям! Если, конечно, он сумеет с ним справиться. Но в своих силах Хонахт не сомневался. Давно уже миновали те времена, когда он возвращался с охоты с пустыми руками.
Бить зверя возле водопоя — кощунство; Хонахт не стал даже спускаться к реке. Вместо этого он залёг за прошлогодним выворотнем, подтянул тетиву и приготовился терпеливо ждать.
…И дождался. Только вот то ли добыча оказалась умнее, чем он ожидал, то ли он сам сплоховал — но в момент, когда молодой охотник спустил тетиву, оленя уже не было на прежнем месте. Стремительный прыжок — и вот уже лишь треск сучьев подсказывает, в какую сторону унёсся раненый зверь.
Олень исчез, унося в боку стрелу Хонахта.
И теперь вот уже второй час юноша бежал по испятнанному кровью следу, пытаясь догнать неуловимую дичь. Сейчас он уже понимал, что совершил глупость. Зверья в лесу много, стрелы ещё есть — не так уж сложно было бы найти другую добычу. Может, не такую славную, но уж точно не ту, что заставит его краснеть перед всем племенем. Но взыграла оскорблённая гордость: уже много лет Хонахт не промахивался с такого смешного расстояния. Дома спросят, где пропавшая стрела… позора не оберёшься. Да и олень ранен, и если Хонахт ещё может доверять своим глазам и своей руке, то ранен тяжело. Далеко не уйдёт.
Свою ошибку он понял совсем скоро, когда мелькнули сбоку приметные, непонятно каким чудом выросшие в трещине расколотого камня, среди густой дубравы, сосенки. Край. Западные границы охотничьих владений племени. Дальше — необитаемые, неизведанные земли. Запад — недобрая сторона, там умирает солнце, оттуда пришла однажды на земли Севера не знающая пощады смерть… Не ходили