Остановить его никто не посмел.
…Он уже не видел, как Ортхэннэр, отняв ладонь от холодеющего лба, с трудом выпрямился, до хруста стискивая зубы. Пошатнулся, неловко опёрся о пол; тяжело прикрыл потемневшие глаза, и вдруг стало понятно, что он чудовищно, смертельно измотан. Аргор, резко отвернувшись от двери, за которой скрылся Звездочёт, поспешно шагнул к Властелину, с тревогой вскинул голову Денна, качнулся вперёд встревоженный Сайта. Резкий жест четырёхпалой рукой — и они неохотно замерли, безмолвно глядя на своего учителя и повелителя.
А тот, помедлив ещё несколько мгновений, с усилием опёрся о чёрные плиты и, едва заметно покачнувшись, поднялся на ноги.
— Готовьтесь к атаке, — безжизненно бросил он, ни на кого не глядя.
И настолько страшным был сейчас этот помертвевший голос, что никто не осмелился ни возразить, ни задать вопроса. Назгулы молча переглянулись. Помедлив, Денна осторожно поднял на руки безжизненное тело «…». И все трое, коротко поклонившись, направились к двери.
Один из послов, запоздало опомнившись, открыл было рот…
Хмурый Сайта, хлопнув его по плечу так, что у бедняги ноги подкосились, без излишних церемоний развернул его к дверям. Легонько подтолкнул в спину — впрочем, в исполнении могучего морехода это выглядело почти угрожающе. Посол только покосился на него с гневом, но возразить не поспел.
Несколько мгновений спустя кованые двери с грохотом захлопнулись за их спиной.
Послы, что не были ни послами, ни даже обычными лазутчиками, подавленно молчали, потрясённые развернувшейся перед их глазами драмой.
— Об этом нельзя рассказывать, — наконец, озвучил общие мысли старший из послов. Его молодой соратник нервно передёрнул плечами. Беспомощно оглянулся на закрывшиеся двери тронного зала.
— Не могу поверить, что это — Враг… Мне, должно быть, показалось… показалось, что ему было жаль этого харадрима?
Старший посол помрачнел. Неоткуда было его молодому спутнику знать, что истинная цель их визита — не договор и даже не рекогносцировка, нет: у «…» был приказ о самого короля найти слабое место Тёмного Властелина, бреши в обороне его твердыни, найти — и передать информацию тайной страже Гондора.
Как же невовремя явился этот несчастный мальчишка искать искупления! «…» раздражённо покосился на спутника. Мысли его были полны горечи.
«Вот и первое сомнение — ах, родич, как неудачно навязал ты мне этого юнца… Слишком легко оказалось смутить его душу — а ведь сколько раз говорил ему, чтобы помнил о коварстве врага… Но — кто мог подумать, что Саурон окажется столь непохожим на легенды о себе? Как же невовремя вылез этот мальчишка со своей глупой честью… Неужели нельзя было просто убить его, без всей этой высокоблагородной чуши?! А мне теперь убеждай малолетнего дурака, что милосердие Врага — всего лишь коварная ложь, призванная околдовать наши разумы и сердца… И прикопать по-тихому нельзя, потом с самого голову снимут, если вернусь без этого прекраснодушного недоумка… Но как же тяжко на душе! Не дело разведчику иметь совесть, заест, стерва, заживо — но ведь не заткнёшь теперь, не забудешь ничего… Какая боль была в его глазах, какая тоска! Нет, этого не могло быть, просто игра, морок, чтобы одурачить нас! Но этот голос… И слова… Нельзя, нельзя рассказывать, никому, ни единого слова — иначе…»
— Разумеется, тебе показалось, мой юный друг, — через силу улыбнувшись, он дружески обнял подавленного спутника за плечи и, последний раз бросив взгляд на двери тронного зала, повёл его прочь.
Рухнул на колени воин, моля о пощаде, и так молод он был, что даже сердца слуг Тёмного Властелина не выдержали, и один из них, самый юный, шагнул вперёд, прося прощения для оступившегося. Но глух остался к мольбам Враг. Сверкнул меч в чёрной длани, и молодой воин, обливаясь кровью, рухнул к ногам своего повелителя с пронзённым сердцем.
Элвира он нашёл в библиотеке, забившимся в угол. Странник сидел, уронив голову на поджатые к груди колени, и не шевельнулся, когда Аргор, приблизившись, сочувственно опустил ладонь ему на плечо.
Помолчали. Потом Элвир, словно вспомнив что-то, болезненно закусил губу.
— Я пойду к Учителю, — порывисто поднялся он на ноги. — Нельзя было уходить — так… Ему было больнее, чем мне.
Голлум
Маг толкнул дверь коридора, который соединял несколько небольших кладовых, используемых настолько редко, что большинство обитателей Замка Ночи о нём вовсе не знали. Остановился на пороге, пытаясь понять, что изменилось. Понял, нахмурился тревожно: в коридоре всё ещё дрожала тонкая струна чужого пронзительного страха и удушливой, отдающейся тошнотой где-то под рёбрами, злобы. Злобы и…
…и, почему-то, голода.
— Иди сюда, Маг, — негромко окликнул его из противоположного конца голос Еретика. Маг сощурился. В зыбких тенях, скользящих по залитому неверным лунным светом коридору, стоящий у стены нуменорец сам казался тенью; неподвижность и плотно запахнутый плащ это впечатление только усиливали.
Ушедший Король шагнул вперёд, переступая наконец порог, с привычной аккуратностью прикрыл за собой дверь. Осторожно провёл ладонью по стене, с непониманием прослеживая болезненный след чужого недоброго присутствия: словно ссадина на живой плоти. Закусил губу и, не отнимая руки от стены, зашагал к прячущемуся в тени другу.
— Что за пакость здесь проползла? — почти прошипел он, с трудом сдерживаясь, чтобы не кривиться от омерзения.
Неподвижная тень повернула голову. Усмехнулась невесело.
— Я бы не сказал, что проползла. Скорее, проехала — на мне. Притом цепляясь за все выступающие углы. Тай-арн Орэ теперь настоящий замок, всё как любят Верные: с темницами и пленниками…
Еретик поморщился, прикоснулся к нескольким глубоким царапинам на щеке. Пожал плечами в ответ на немой взгляд побратима.
— Посмотри сам, — посоветовал он. И кивнул на дверь кладовой, сейчас обзавёдшуюся подобием тюремного окошка. Выглядело это — здесь, в Тай-арн Орэ, где никогда не было не то что пыточных казематов — просто темниц — дико. Впрочем, и сам Еретик был не похож сам на себя. Маг постоял ещё минуту, со всё возрастающим недоумением разглядывая нуменорца: был он грязным с ног до головы, словно кто-то от души вывалял его в чёрной липкой пыли Горгората, на порванном в несколько местах плаще отчётливо виднелись следы чьих-то на удивление цепких пальцев. А голенище левого сапога…
— Тебя что, укусили?! — изумлённо выдохнул Маг, наконец сообразив, что напоминали ему грязные отметины.
— Попытались, — усмехнулся тот. — На его счастье, только попытались. Посмотри сам, что за добыча мне досталась, поймёшь. Его видели парни из отряда Шаграта, но поймать не смогли.
— И ты пошёл играться в Стражей Границы… — пробормотал Маг, наконец отворачиваясь от брата и направляясь к новоявленной камере. Приник к узкому оконцу, пытаясь разглядеть пленника. — Зачем ты вообще его сюда притащил? Пусть бы рыскал, всё равно без ведома Учителя не… Что за!..
Он отшатнулся, разглядев, наконец, сжавшуюся в углу тощую нелепую фигуру. Оглянулся потрясённо на брата.
— Вот потому и притащил, — негромко подтвердил Еретик. Улыбнулся невесело, сочувственно — тонкое выразительное лицо Мага отражало сейчас столько эмоций, что не всякий летописец взялся бы за их описание. Вздохнул и, откинув голову назад, закрыл глаза; и вдруг стало понятно, что это не демонстрация, что он и впрямь порядком вымотан. Охотой за неизвестной тварью? Просто присутствием чего-то, чья злоба и липкий страх давили даже сквозь толстую дубовую дверь?
…Маг постоял ещё несколько мгновений, осмысливая происходящее, переводя взгляд с нуменорца на дверь, и обратно, и снова — на дверь. Потом, передёрнув плечами, отвернулся и нехотя склонился к узкой щели окошка. Не столько чтобы вновь увидеть пленника — нечего там было рассматривать — сколько чтобы справиться с мерзким чувством раздвоения: живое существо? Порождение Пустоты? Да и то сказать, не особо приятное зрелище это было: грязный, тощий, с огромными глазами-плошками и дёргающимся, словно у припадочного, лицом — он больше вызывал ассоциации с диким животным, нежели с разумным существом. И, тем не менее, был определённо разумен: лишь разумные способны на такую убеждённую, остро замешанную на страхе и голоде, неистовую злобу. Для Кольценосцев, куда тоньше, чем смертные, чувствующих мир, эта концентрированная волна ненависти была ощутима, как ощутим для человека запах разлагающейся за дверью плоти.
…и страшнее всего было то, что оно — Маг не мог, не в силах был заставить себя сказать «он», хотя и видел, что когда-то это заморенное существо наверняка было мужчиной — было разъятым, нецельным, и жалкие ошмётки прежней личности из-под чужой злобной маски видны были едва-едва, да и тех оставалось — разрозненные нити в ткани новой, мерзкой сущности.
…Маг видел эту сущность, даже не глядя на затравленно озирающегося пленника. Не глазами видел — кожей, всеми чувствами, как змея тепло. Не Изменение — Искажение, дурнотой к горлу подкатывающее ощущение чужой равнодушной Воли, бесплодными поисками воплощения которой они занимались вот уже три тысячи лет. Словно личинка, отложенная в тело ещё живого насекомого: прерванный аккорд в мелодии живого мира, холодный равнодушный ожог мёртвого сияния Замысла…
…И пустая, высосанная почти досуха оболочка, в которой не осталось почти ни следа от прежней личности.
Пауза затягивалась.
— Что скажешь? — не открывая глаз, негромко спросил Еретик, безошибочно ощутив момент, когда Маг, пошатнувшись, отступил, почти упал назад от узкого окошка. Подойти ближе даже не подумал: так и стоял, прислонившись спиной к стене и сложив руки на груди, давая возможность брату овладеть собой. Ушедший Король глубоко вздохнул. Помедлил миг и неловко, всем своим тощим телом, повернулся к нему. Долго, очень долго смотрел на брата. Лицо казалось совершенно непроницаемым, только в глубине тёмных глаз мерцали искры боли.