И мягкое золото сминается, со стоном поддаваясь удару незримого молота. Предопределение, Единый? Пусть так. Но в этот раз мы будем творить — вместе.
Звенит, поет в его сознании идеально звучащая сладостная нота. Заглушает мысли, подавляет волю. Рвет по живому, раздирает в клочья корчащуюся в агонии душу. Но он уже говорит — говорит, вплетая собственную нить в канву Пророчества, ломая, перекраивая Предопределение:
— Девять… Смертным…
«Вы не будете моими рабами, слугами — продолжением моим, учениками моими станете. Хранители Арты, смертные, грань между хаосом и совершенством. Тяжела будет ваша дорога, тяжела и страшна. Но вы придете сами, по своей воле. И ни Валар, ни судьба, ни сам Единый не будут в силах заставить вас свернуть с избранного пути.»
— …Что выбрали…
Ему кажется — он прорывается сквозь липкую густую паутину. Задыхается в густой патоке. Каждое слово — словно удар клинка, в который приходится вкладывать не силу рук — саму свою жизнь.
— …Эту дорогу…
Боль нарастает. Ее уже почти невозможно терпеть.
…Невозможно — лживое слово.
«Я выдержу, Тано.»
В сияющем совершенстве невидимой цепи больше нет безупречности. Изящные звенья белого золота разорваны, разомкнуты кольцами черного металла. Слились, вплавились намертво: не выдернуть, разве что — разорвать саму цепь.
Ортхэннер чувствует — это не конец. Замысел не отступит.
Он знает, что случится дальше, угадывает слово раньше, чем оно успевает прозвучать в его сознании:
«Одно — Властелину…»
И яростно, отчаянно, спеша исправить, закрепить неумолимую ткань Замысла, выдыхает вместе с кровью из надорванного горла:
— … Хранителю Арты…
Это все, что он может сейчас сделать.
Не господину. Не повелителю.
Хранителю.
Он почти слышит беззвучный вопль ярости — словно вскрик лопнувшей струны. И чувствует, как губы вздрагивают в измученной, торжествующей улыбке.
Он молча слушает последние строки пророчества; сил бороться, исправлять уже нет. Неважно. Пусть будет «царство теней». Пусть будет Мордор. Ему хватит и этого клочка земли, чтобы удержать готовую распасться на части твердь. Кольцо сверкает на пальце — тонкое, прекрасное, почти идеальное… Почти. Не абсолютно. Изящная форма, гладкая блестящая поверхность, струящаяся вязь эльфийских символов, медленно, словно наполненные лавой трещины, проступающие на золоте. Он не пытается прочитать — и без того знает, что там написано.
…Не то, чего хотел бы он.
Но и не то, чего желала Сила, ведущая руку Келебримбора.
И для него сейчас даже это — победа.
…Невидимые лезвия ворочаются внутри, рвут внутренности раскаленными зубами. Это неважно. Это — просто боль. Цепь Замысла замкнута — но она больше не совершенна. Теперь в ней есть изъяны. Вонзенные в плоть Арты клинья замирают, неспособные шевельнуться. Он чувствует — до времени Замысел бессилен.
Он еще найдет способ выдернуть все эти ядовитые шипы.
Ноги подламываются. Он медленно опускается на хрустящую, горячую черную гальку.
Перед тем, как провалиться в темноту, ему кажется — чья-то ладонь бережно проводит по спутавшимся волосам.
Они ещё не знают, что ждать придётся долго. Без малого 10 веков…
Они уходили. Нельзя было больше ждать…
Шестеро — уходили. Трое — оставались.
Часть 1Круг Девяти
Аргор
В темноте — бешеный перестук копыт.
Мчатся сквозь ночь всадники. Спешат, загоняя коней: каждая секунда сейчас на вес не золота даже — бесценных черных алмазов из Нхатты. Скорее, скорее! И быстрее взмыленных коней, опережая гонцов, несется весть: хэттан ранен.
…А парламентер был молод — наверное, лишь чуть старше Дайро, и сейчас привычно замершего за плечом Аргора. Гордые, дерзкие глаза, старательно сдерживаемая ненависть в голосе… Во взглядах, бросаемых на бесстрастное лицо того, кто когда-то был Хэлкаром…
— …завтра, когда солнце встанет в зените.
Принц Керниэн спокойно кивает.
— Я приду. Со мной будет отряд личной стражи. Но армия Ханатты будет наготове. Горе Нуменору, если вы задумали предательство. Передай своим владыкам — Ханатта согласна заключить мир. Но лишь в том случае, если Нуменор готов говорить с народами Юга на равных, а не как с «низшими». Ступай.
Посланник низко склоняется, пряча кипящую в глазах ненависть. Прижимает ладонь к груди в жесте почтения.
…Как Аргор успевает понять, что сейчас случится? Насторожил ли лихорадочный блеск в глазах парламентера? Поза ли его, с подозрительно опущенной вниз правой рукой, показалась странной?
Керниэн успевает увидеть клинок. Но сейчас может только — отшатнуться, вскинуть руку в безнадежно запоздавшей попытке уйти от удара. Все происходит слишком быстро. Срываются с места стражи — слишком далеко… Кидается наперерез Дайро; в глазах — ярость, ненависть и страх. Опаздывает — на долю мгновения. Не мог не опоздать: слишком быстро все происходит.
Успевает Аргор.
Вспыхнувший в свете масляного фонаря клинок натыкается на вскинутую руку, затянутую в черное. В следующее мгновение Керниэна сметает в сторону; человека рядом уже нет — есть яростная черная тень, сбивающая убийцу с ног. Двое нуменорцев катятся по земле. Вцепляются друг в друга в беззвучной, страшной своей обоюдной безмолвной ненавистью, схватке.
Несколько ударов сердца — выбитый из руки убийцы клинок летит на пол.
Еще миг спустя на парламентера наваливается выкрикивающий что-то Дайро. Лишь немного замешкавшиеся стражники вцепляются в плечи убийце, заламывают за спину руки… Кто-то уже с тревогой склоняется над упавшим принцем. Поддерживает, помогая подняться на ноги… В голове шумит от удара о землю и близости на волосок разминувшейся смерти.
…Аргор встает сам. Молча. На застывшем лице спокойное, почти равнодушное выражение; лишь губы едва заметно кривятся в горькой гримасе, да в глазах, в темной непроницаемой глубине, затаенной искрой — боль.
Бывшего парламентера грубо вздергивают на ноги. Мальчишка, совсем мальчишка… Он держится хорошо. Понимает, не может не понимать — после такого ни о какой неприкосновенности и думать не стоит. Глубоко, на самом дне расширенных зрачков спрятан страх. А на поверхности — лишь досада и слепая, обжигающая ненависть.
— Предатель, — с презрением выплевывает неудачливый убийца, глядя прямо в глаза Аргору.
…Только Керниэн замечает, как вздрагивает от этого слова его военный советник. Каменеют плечи; лицо остается бесстрастным.
— Зачем? — принц Ханатты делает шаг вперед, прерывая безмолвный поединок взглядов. — Неужели Нуменор так боится меня, что предпочитает убивать исподтишка?
Вместо ответа пленник молча сплевывает на землю. Отворачивается высокомерно.
Керниэн криво усмехается.
— Вижу, Высшие, — с брезгливой насмешкой произносит он, и пленник в ярости дергается в руках стражи, — забыли не только о чести, но и о вежливости. Что ж, как хочешь.
Короткий кивок страже:
— Уведите его.
За его плечом тяжело дышит еще не успевший отойти от угара короткой схватки Даэрон. Керниэну кажется, он чувствует ненавидящий взгляд мальчишки, устремленный в спину пленника — так ладонь чувствует жар огня, даже если закрыты глаза.
…Перед тем, как шагнуть на улицу, пленник вдруг оборачивается. Находит взглядом Аргора. Губы его неожиданно искривляет злая, торжествующая усмешка.
— Ты за все заплатишь, предатель. Радуйся последним часам… если сможешь.
И внутри что-то обрывается.
Медленно, еще не желая верить, принц оборачивается.
…на секунду кажется, что смотрит в зеркало: расширенные, полные ужаса глаза Дайро — отражением его собственного взгляда.
На груди Аргора — всего один порез. Длинный, неглубокий — кинжал лишь оцарапал кожу. Второй — на левой, бессильно опущенной, руке: медленно набухает кровью разорванный рукав.
Керниэн с трудом стряхивает с себя оцепенение. Он все еще не верит.
Не хочет верить.
Медленно поднимает глаза — выше, еще выше, на лицо, даже сейчас каменно, неестественно спокойное…
И надежда умирает.
Здоровая ладонь Аргора прижата к горлу — напряженные, впившиеся в кожу пальцы: неосознанная попытка разорвать невидимую удавку.
Белые, плотно стиснутые губы. Кривая усмешка кажется больным оскалом.
Он не сразу решается посмотреть нуменорцу в глаза.
А когда решается…
…Понимает все.
Аргор с трудом улыбается. Тяжело опускает ресницы, борясь с подступающей темнотой.
— Прости, принц… Иначе этот удар был бы твой.
Грудь, кажется, стягивает стальным обручем. Не сразу удается справиться с голосом:
— Лекаря, скорее!
— Бесполезно… — через силу выдыхает Аргор. — Яд… с чарами… Не могу справиться.
И угасающим шепотом, прежде чем без сил осесть на пол:
— Пусть не прикасаются к кинжалу…
…Спешат гонцы. Все ближе Черный Замок. Все меньше надежды в отчаянных глазах застывшего у постели хэттана Дайро…
Принц Керниен передал лишь одну фразу: «Спаси его, если сможешь».
Мечется, стискивая зубы, на походной постели хэттан. Боль должна быть невыносимой; он не кричит. Ядовитый огонь чуждой Силы выжигает тело изнутри, но ни единого стона не срывается с посиневших губ. Лишь шепот — короткий, бессвязный, едва слышный… Не сон, не бред — зыбкое мучительное полузабытье, упрямая борьба со сжавшей горло смертью.
Склоняющийся к лицу нуменорца Керниэн хмурится. Мрачнеет — хотя, казалось бы, куда больше? Повелительно взмахивает рукой, приказывая толпящимся у постели лекарям выйти из шатра.
— Государь!.. — лишь один решается протестовать — настолько страшно сейчас лицо принца.
Голос Керниэна звучит глухо, надтреснуто.
— Вы можете ему помочь?
— Мой принц, противоядия не существует… Это не отрава — колдовство. Но можно помочь… Облегчить уход… Мы делаем, что можем!