…Дороги больше — нет. Прочна, нерушима незримая преграда: равнодушная холодная скорлупа, отгораживающая живой задыхающийся мир от вольнотекущего дыхания Музыки Эа. И нет пути за Грань, прочь от вздрагивающей в муке, в ужасе Арты, и спасения нет — ни для кого.
«Нам не удержать Пустоты, Учитель… И тебе — тоже.»
Не удержать. Ни ему, оступившемуся, самоуверенному, бессильному защитить от смерти мир, что был ему доверен. Ни Восьмерым, только-только протягивающим друг другу руки, готовясь стать единым целым, не знающим ещё, как краток и страшен будет миг их начавшегося наконец служения Арте… Ни надменным Валар, даже если пожелают они спасти отрёкшиеся от них смертные земли.
Никому.
Не уничтожить: нет у фаэрни Ортхэннэра Истинного Пламени, да и собственного, тёмного, прибитого тяжёлым стылым пеплом, осталась жалкая искра. Не удержать — где найти оковы, что сумеют смирить воплощённое Ничто? И с собой, прочь от хрупкого живого мира — не унести. В чём была ошибка, и была ли? Есть ли теперь разница? Закрыт сияющий звёздный путь Людей, и растаял, поманив недоступным миражом, горький и страшный Дар его Сотворившего, его учителя, его отца: нет смерти бессмертному, нет спасения живущим от запертой в не знающей тлена душе гибели…
…Но ведь было же, было! Он помнит: ослепляющая боль в спине, прямо под сердцем; во вспыхнувшем, словно огнём, горле. Закованное в низкие тучи чёрное небо перед глазами. Сияющая, наполненная звездами бездна под ногами, холодная свежесть тёмного ветра…
…и — беззвучным вздохом — голос, касающийся оцепеневшего в изумлении, в бесконечной нежности и тоске сознания:
«…тъирни… возвращайся…»
Было!.. Почему же тогда сейчас?!.
И он вдруг понимает — всё. И отчаянный исступлённый хохот заставляет содрогнуться в корчах истекающую огнём Роковую Гору. Вскидывают головы Хранители, упрямо, из последних сил сдерживающие слепо хлещущие потоки силы.
Ему кажется, он слышит издевательский смех Замысла: «Глупец, жалкое орудие Судьбы, возомнившее себя мастером! Неужели ты поверил, что сможешь противостоять — Мне? Тебе стоило бы выйти на бой, ничтожный Тёмный Властелин, дать возрождённому нуменорскому клинку найти твоё сердце — о, какой полной и всеобъемлющей была бы тогда Моя победа! Тебе стоило бы выйти и принять смерть, как и положено рабу — на коленях: даже и тогда не пробить бы тебе Стены Ночи, не вырваться за границы хрупкого этого мира. Ты проиграл, проиграл ещё тогда, когда осмелился спорить со мной — жалкий Майа, ничтожный Сотворённый моего Сотворённого…»
Слышит — и понимает с отчаянием: так и есть. Проиграл. Ошибся. Промедлил — на тысячелетия? На мгновения? Опоздал.
…Теперь он воистину — разрушитель, Чёрный Враг мира… Мира, обречённого гибели из-за его ошибки. Он не знает, не видит и не может понять: разомкнулась бы для него Стена Ночи ещё один, последний раз, если бы не ласковое пламя Арты — ледяной ненавидящий клинок разорвал оковы плоти? Дохнули бы в лицо звёзды, увиденные когда-то — глазами Мага, глазами очарованного Элвира, глазами Моро, с улыбкой встречающего наконец увиденный путь? Звёзды, что лишь раз легли под его собственные ноги, и труднее всего было — подчиниться измученному едва слышному голосу, умоляющему и приказывающему, заставляющему — рухнуть камнем в искалеченное тело, захлебнуться хлынувшей горлом кровью. Удалось бы вырваться за Грань, прочь от хрупкого бесценного лепестка живого пламени? Или?..
Он не знает ответа. Ослепший чёрный ветер, он бессильно бьётся о Стену Ночи. Ему кажется — он видит эту Стену: неизмеримо тонкая, непроницаемая блестящая скорлупа мёртвого не-света, родная сестра Пустоты, что терзает сейчас его, пытаясь пробиться на свободу из темницы изнемогающей души. Он понимает: Маг был прав. Не удержать, никому не удержать, не остановить — никому. Слишком много боли, слишком много горя и ненависти, слишком глубока пропасть, разрубленная между народами Запада и Востока, между Верными и Проклятыми… И каждая капля пролитой крови всё больше крепит незримую сияющую преграду.
Не вырваться. Не удержать. Не защитить — никого.
Он слышит беззвучный властный зов. Знает, что это означает. Он не сопротивляется. Ему уже всё равно.
Нет! Не всё равно… Быть может… Последний, эфемерный шанс — неужели и эту надежду у него отнимут?! Пусть сомкнутся за спиной зыбкие границы миров, пусть ещё один призрачный заслон встанет между живым неспокойным миром и воплощённой смертью!
Пусть… Чёрный слепой ветер захлёбывается злым горьким смехом.
Глупцы, слепые надменные глупцы! Этого ли вы хотели?!
Оглушающая ядовитая боль рвёт сознание. И всё труднее противиться голодному равнодушному Ничто, ширящемуся в душе. Он вдруг понимает: ему всё равно. Он устал. Так устал…
И стылым кровавым комком смерзается пепел, что был когда-то — крыльями тёмного пламени. Вы хотели судить? Да будет по воле вашей, глупцы…
…быть может, лишь там, за искажённым границами мира…
Может быть, ещё не поздно.
Для Арты.
А Валинор…
Он чувствует: его ждут. Словно чужой взгляд, безжалостный и холодный. Впивается в обнажённую душу, предвкушает сыто, торжествующе. Тело рассыпалось прахом; что с того? Дух Майа так просто не уничтожить. Справедливые судьи наконец дождались предавшего Свет дерзкого отступника.
Он возвращается в Валинор.
А вместе с ним идёт Ничто.
И меркнет на миг жемчужный слепящий свет, когда вздрагивает незримо — до дна, до самых своих корней — надёжная твердь, когда замирают на миг (в торжестве ли? В ужасе?) стихии…
А он стоит посреди слепого застывшего совершенства — чёрный мазок на белом холсте, распятая чёрная звезда, и молчит потрясённо напоённый цветочным ароматом ветер, не смея, не смея, не смея коснуться белого пепла длинных спутанных волос.
Он — стоит. Поверженный, проигравший, покорённый. Коленями в сияющей алмазной пыли, и нет в безвольно опущенных руках ни клинка, ни щита, и алым пятнает безупречную чистоту площади: нет прощения проклятому Врагу всего живого, нет и исцеления…
И яростный, безумный, полный ненависти и отчаяния хохот заставляет в ужасе застыть на месте потрясённых элдар. Этого вы хотели, глупцы? Вот он, Саурон, Враг — у ваших ног, распластанный, униженный, корчащийся от боли. Что же вы стоите — судите, пресветлые Валар! У вас ещё есть время — пока не рассыпалось пеплом и это, воплощённое заново, тело, пока сам дух Чёрного Майя не распался в прах, пока у него ещё есть силы сдерживать Ничто — внутри себя.
На краткий мучительный миг вспыхивает искушение: сдаться, выпустить воплощённую Пустоту, прекратить эту пытку — разве недостаточно он уже страдал? Пусть получат то, к чему стремились, пусть обретёт свободу Замысел, пусть изольётся на бессмертные земли поток всепоглощающего Ничто. Пусть уничтожит их, надменных, безжалостных: и уверенных в своей правоте Валар, и глупцов-элдар, польстившихся на лживый покой вечного блаженства. Пусть исчезнут все — и правые, и виноватые… Все они — и предавшие, и осудившие, и струсившие сказать слово в защиту, и те, кто стыдливо отводил глаза, делая вид, что их это не касается… Пусть гибнет это равнодушно-белое логово вечной не-жизни! Арта будет жить, Арту он не отдаст — но разве он обязан спасать их, палачей? Разве не сами они выбрали свою судьбу?
Искушение велико. Ему больно, ему так больно… Он так устал! Но…
«В тебе — сила; одно неверное движение, шаг с пути — и ты начнешь разрушать.»
Разрушал. Века, тысячелетия — никто не скажет, что несправедливы были легенды, что безвинно само имя его утратило смысл и стало — страшной сказкой. Какое дело до крови врагов тому, кто из Крыльев Пламени стал — Жестоким? Пусть исчезнут! Пусть погибнут, пусть захлебнётся многоголосый стон в пучинах обезумевшего от ужаса океана: разве щадили — они? Разве не карали они — тысячи за безумие одного? Разве хоть один меч остановился, не нанеся удара, когда тонул в огне и крови не знающий стен деревянный город, когда кричала от боли и горя умирающая лютня в израненных ладонях?
Разве?..
Это будет так просто. Всего лишь — отпустить. Закрыть глаза, отречься от боли, от памяти. Перестать быть… И пеплом станет эта не знающая смерти земля, и некому будет больше приговаривать и казнить…
Что за дело до крови врагов — тому, кто…
«…создателю людей — людей приносите в жертву, и с каждой каплей крови тяжелее оковы его!..»
…кровью платил за кровь и смертью — за смерть?..
Так просто…
«…в жертву…»
И замолкает потрясённо что-то говорящий Король Мира, когда чёрная фигура поднимает голову, и гаснет на миг дивное алмазное сияние Таникветиль, и из глубины потемневшей, бездонной сапфировой чаши вспыхивает пульсирующим огнём одна-единственная звезда.
И умирает на исковерканных мукой губах улыбка, горькая и светлая, словно так и не пролитые за две эпохи слёзы, и беспомощно, слепо делает шаг вперёд бледный Кователь, увидев, на миг, что-то, чего не смог, не посмел забыть за все эти бесконечные века…
Ортхэннэр улыбается.
И бесстрастные величественные лица владык мира вздрагивают, теряя благообразное спокойствие. И тянется, ползёт по сияющему совершенству корявая, изломанная трещина.
Так в Валинор приходит страх.
«И было так: рухнули твердыни Мрака, и рассеялась тьма над Средиземьем. Саурон же, развоплощённый, лишённый сил, призван был в Валинор и брошен пред ноги Валар. Здесь судили его Великие, и не нашлось никого, кто нашёл бы слово в защиту Врага всего живого…
И поднялся воитель Тулкас, и праведным гневом звучал голос его. И говорил он, что нет оправдания деяниям Саурона, и жестоким, но и справедливым был его приговор: скрепя сердце, открыть Дверь Ночи, дабы отправить Саурона в Тьму внешнюю, вслед за его поверженным Властелином, Морготом. И с сожалением, смиряясь с горькой необходимостью, склонили голову Светлые Валар…
Тогда встал со своего места Манвэ Сулимо, и скорбью был наполнен его голос. И с радостью отвратились Владыки мира от предложения Тулкаса, и единогласным было решение Совета Великих: должно подвергнуть очищению душу, столь глубоко погрязшей в злобе, что не способен проникнуть в неё ни один луч света, и сам воздух Благословенного Края отравляет его, подобно яду. И станут неразумные твари терзать его тело, пока не раскается он и не попросит искупл