…Все слова сказаны, все вещи — собраны, да и сколько тех вещей? Светящийся собственным светом клинок, танец огненноглазых змей на рукояти — у одного. Единственное, с чем не смог бы, никогда не посмел бы расстаться. Чёрная лютня, помнящая руку несчастного безумца Нариона — Лаиэллин, песнь, уводящая к звёздам — у другого. Как оставить её — сейчас, когда слезы Звезды, воистину стали песней, способной увести далеко, за границы мира, к самым дальним мирам?
— А я?
Он оборачивается. Вздрагивают губы, и нет в улыбке горечи — только печаль расставания и тихий, спокойный свет, радостное ожидание новой встречи.
— Я вернусь… — осторожно, едва касаясь — пальцами по щеке. Оглядывается на Гортхауэра — вспыхивает на миг яркий огонь в глазах, — мы — вернёмся.
Она кивает. Улыбается в ответ. Поднимает руку и — на миг — ловит лежащую на её щеке ладонь.
— Я знаю, — просто, без кокетства. Шаг назад — уже из-за границы, уже в разных мирах — иди, не сожалей, иди и возвращайся. И лёгким порывом летнего ветра тихое:
— Кор-эме о анти-эте, Тано… — Мир мой в ладонях твоих…
И — не кажется сейчас странной эта неправильная, перевёрнутая формула ученичества.
Мелькор на миг опускает веки, словно от боли; лишь затем, чтобы мгновение спустя вдруг вскинуть голову, ловя серьёзный взгляд. Глаза-в-глаза, словно дрожащая, мучительно-сладко поющая струна, от сердца — к сердцу. И улыбка — отчаянная, беспомощная, пронзительно-светлая:
— Кори'м о анти-этэ.
Сердце моё в ладонях твоих — мир мой, судьба моя, жизнь моя.
Он вернётся. К ней. К своему миру, доверчиво лежащему в трепетных, бережных ладонях.
— Кори'м о анти-эте… Мельдэ.