— Так, давай еще раз, — я развернул карту и стряхнул хлебные крошки, — Здесь поезд остался, здесь мы?
— Хрум, хрум, — подтвердил парень.
Маленькая точка на карте, к которой мы вышли, в реальности представляла из себя средних размеров поселение на несколько домов, лесопилку и небольшой, но крепкий безымянный трактир, возле которого стояло два грузовика и один шарабан. Трактир стоял на краю, на пересечении четырех присыпанных снегом дорог.
Я повел вверх по карте в сторону следующей точки, до которой было еще несколько часов хода.
— Это монастырь?
— Да, только не Орденский, а мирской, да еще и женский, — Горбушка запихнул в рот новый сухарик и начал мусолить его на манер сигаретного бычка. — Там почта голубиная, вообще глушь полнейшая.
— А то мы с тобой сейчас в центре мира, блин, по Патрикам гуляем…
— Хрум?
— Забей, — я указал в следующую точку, еще дальше отдаленной от железной дороги. — А здесь помощь есть?
— Здесь каторга для особо буйных одаренных. «Белая тишанка» называется, строгач для всех, — чавкнул Горбушка. — На подходе, если сразу не пристрелят, то помогут. Там и техника есть, и связь.
— А здесь точно ничего нет? — я потрогал последнюю из «ближайших» к нам отметок на карте.
— Нечисть там только есть и развалины, — парень нахмурился. — Город там хотели основать, еще при покойном батюшке императора. Ток не вышло ничего, съехались все, строить начали, и разрыв открылся. Бились, бились, да так и бросили. Там точно делать нечего. Трактир надо проверять. Может, там хлеб есть, хрум, хрум.
Последнюю фразу он уже тихонько сказал, заглядывая к себе в карман и оценивая запасы сухарей. И в принципе я с ним был согласен, раз уж дошли досюда, надо проверять, чтобы там не смущало.
А смущали люди, которых мы видели. На улице, в основном перед трактиром, мелькало пять человек. Мужчины с неприятными, будто бандитскими рожами. Я вполне допускал, что в местных глухих снегах странно ждать аристократических красавцев и красоток, но и эти казались здесь чужими. Инородными. Скорее Горбушку возьмут в рекламу сухариков, чем этих парней на роль дровосеков.
Тулупы будто с чужого плеча. Сняли с кого-то и накинули поверх своих пальтишек. Обувь, пусть и не лакированные туфли, но городская, для местных сугробов не приспособленная. При этом в домах никто не появлялся, а лесопилка не работала, только трактир с мужиками, подглядывающими то на часы, то по сторонам. И внутри были люди с достаточно сильной аурой.
Белка тоже ничего не нашла, правда пробежался я только по верхам. Дома закрыты, на стеклах морозный узор, все мерзлое, будто там давно не топили. Только в трактир удалось подглядеть, пока не спугнули — две компании за столами, одни выпивают, не спеша, другие рубятся в карты.
— Матвей, темнеет уже, и кушать хочется, — подошла Банши. — Решайся уже, а то я сама пойду? Что тебя смущает?
— Городские они какие-то, из них лесорубы, как из тебя балерина, — я скривился и развел руками.
— Ты меня недооцениваешь, — подмигнула блондинка, — а у них может проверка? Фабриканты из города приехали?
— Ладно, посмотрим. Прикрывайте, но не светитесь. На разведку пойду.
Я перевалился через сугроб и выкатился поближе к какой-то тропинке, шедшей вокруг поселения. Проверил все системы — на плече «Винчестер», финка в ножнах на поясе, Муха отдыхает после тренировки, Ларс в депрессии из-за неразделенной любви, Белка скачет где-то рядом по деревьям, притворяясь разведывательным дроном, мэйн выдвинут на первый край обороны, если кто палить начнет.
Идем, улыбаемся и машем. Мне скрывать нечего, я действительно тучка, потерпевшая поездокрушение.
Меня заметили — мужик, куривший на крыльце, выпучил глаза, всматриваясь в снежный полумрак, и скрылся за дверью. Вернулся уже не один, а с двумя подельниками. Вышли взъерошенные, но заметив, что гость всего один, плавно перетекли в расслабленное состояние. Даже слишком, гопота какая-то дворовая. Только тяжелые шубы и мешали вразвалочку идти. Один руки за спиной держит, у второго двустволка на плече, а у курившего кобура с «маузером» поверх шубы и рукоятка чуть выдвинута.
— Стопарь, земеля! — вперед вышло тело без опознавательных знаков, на голове меховая шапка, воротник поднят так, что только нос торчит с переломанной горбинкой, звучал он глухо и хрипло. — Откуда и куды чешем?
— Из леса, вестимо, — ну, наконец-то, кажется, у нас будет диалог, вот только бы не переборщить. — Отец, слышишь, рубит, а я отвожу.
— Че? Не слышу. Сюда иди! — нос, как птичий клюв, высунулся из воротника, а мужик засмеялся, оглядываясь на своих друзей. — Не боись, не обидим!
Я развел руки, демонстрируя радость, что встретил их и показывая, что не несу с собой угрозы. Мужики вперились в меня взглядом, будто уже мысленно делят мою дорогую одежду с дробовиком. Ну, не верил я, что это обычные лесорубы и в то, что офисные с проверкой приехали, тоже не верил.
Перед глазами мелькнула картинка от Белки — вид на меня, такого стройного и красивого, только снегом припорошило и щеки красные. И за спину мужикам. У одного тулуп на плече распоротый с красными подтеками, а у второго в руках «наган» с консервной банкой на стволе. Может, и не банка, видно плохо, но какой-то глушитель.
Шанс, что диалог будет конструктивным, резко понизился ближе к нулевому.
— Мужики, выручайте! — я улыбнулся еще шире, собирая силу мэйна в пальцах, но пока не давая ей сорваться. — Я из монастыря, у нас там писец, корова одна рожает. Прикиньте! Такая жопень, а в ней поперек вот такая вот харя…
Я жестикулировал, пытаясь придать истории объем и изучая реакцию. Видел интерес, легкое смятение, но ни тени сомнения.
— Подожи, не тараторь, — морда мужика высунулась из воротника, — Из женского что ли?
— Ну, так я и говорю. Корова из монастыря, вот такая, — я подошел совсем близко. — Мне позвонить надо срочно, ветеринара вызвать. У вас связь здесь есть?
— Че сделать? — прищурился мужик, — С кем связь? Ты скажи лучше, баб там много?
— Много, — я кивнул, — Только не пускают туда никого, меня-то со скрипом за порог пустили, потекло там. А они же в этом сами-то ничего не понимают. Да, это и неважно. Вы лучше скажите, телеграф здесь есть? Помощь вызвать?
— Так давай мы тебе поможем? — вкрадчиво произнес носатый, опять обернулся и снова заржал, подмигивая мне. — Мы-то понимаем! Пойдем в трактир, старшому расскажешь, что там за жопень…
Мужик потянулся, придержать меня за рукав и протолкнуть мимо напарника, который так и прятал руки в карманах. Но я увернулся и присел перевязать шнурки, чувствуя, как настойчиво Белка пытается «переключить канал».
— Ща, шнурок развязался, — я нащупал практически вмерзшие веревочки, матюкнулся уже без всякой игры и начал их ковырять.
Каким-то образом горностай пробрался внутрь трактира и ныкался в тени под старой рассохшейся метлой. Мимо тяжело протопали чьи-то сапоги, скрипнула дверь и послышался звук выливаемой жидкости из ведра. Носитель сапог шумно вздохнул и втянул в себя морозный воздух. Белка зигзагами прошмыгнула у него за спиной в соседнюю комнату и юркнула под барную стойку.
Затормозила от неожиданности и впечаталась в связанного человека, лежащего на нижней полке. Руки связаны, во рту кляп, лицо бледное в кровоподтеках, пожилой дядька с потерянным взглядом лежал на боку в окровавленном фартуке. За ним, забившись в самый угол, сидела растрепанная женщина и связанными руками прижимала к себе совсем еще молоденькую девушку. Полный комплект — веревки на руках, кляпы и повязки на заплаканных глазах, у женщины еще и платье было на груди порвано.
В зале раздался хохот, смешанный с чьим-то проклятием. Белка прыгнула на связанного и прижалась к щели между досками.
От компании, которая играла в карты, отделился лысый поддатый мужик с худым лицом и расхлябанной походкой пошел к бару. На ходу начал что-то напевать и изображать танец, хлопая себя руками. Каждый удар — по груди, по заднице, по вздернутой пятке сапога отдавался яркими вспышками в его ауре.
Он облокотился на стойку, со скрипом придавив столешницу, и стукнул по ней кулаком.
— Федька, где тебя черти носят? — у этого тоже оказался хриплый голос, будто их по объявлению из одного хора набрали, так он еще и хрюкнул, собирая в носу сопли и смачно харкнул на пол. — Тащи сюда свой жирный зад, недоумок! Я у Француза кралю выиграл, так шо давай ее сюда. Красотулю-лапатулю!
— Слышь, Гапон? Девку только не попорти, она не одноразовая, только на кон выставили, — раздался голос из-за стола, поддержанный пьяным гоготом.
— Франц, не нуди. У меня свои методы, она сама меня полюбит, — лысый опять сплюнул на пол, и раздался звук, будто он пальцем себе по лбу стучит, а потом крик над стойкой. — Федька, тебе мозги прочистить что ли?
— Я про это и говорю! — не успокоился Француз, — Нам тут овощ слюнявый не нужен, как в прошлый раз. Кто знает, сколько еще в этой дыре ждать…
— Ты уснул там? Или жопа примерзла? Курточка поди короткая? — совсем близко, чуть ли не над ухом раздался голос, и я потряс головой, возвращаясь из сеанса Белки.
Ну, нетушки. С такими уродами я диалоги не веду.
Я подобрал горсть снега и слепил снежок. Начал подниматься, чуть притормозил, а потом резко выпрямился, метнув напитанное силой мэйна снежное ядро в голову мужика с двустволкой.
А как только снаряд покинул руку, сжал ее в кулак и пробил носатого снизу-вверх, аккурат промеж мехового воротника. Едва заметная щекотка и кулак, подправленный Мухой, с хрустом сломал горбатый нос. Мужик крякнул и замертво осел на землю.
Остался один, но пока он пытался понять, что происходит, я уже подскочил ближе, выломал руку с револьвером, подбил ноги и, давя всей массой мэйна, впечатал его камни на дороге.
— Кого вы здесь ждете? — я прошипел ему на ухо и чуть приподнял, чтобы услышать ответ.
— Тебе хана, уеб… — договорить он не успел, снова уткнулся мордой в землю, чтобы никто не услышал его крик. А кричать он пытался что-то долго, дергался и вырывался.