Я дернулся, хотел прыгнуть на уродов, но только повалился на землю. Ноги, как во сне, отказывались двигаться. Мягкий пол вдруг превратился в тазик, залитый бетоном. Потянулся за револьвером, но пальцы все время соскакивали с рукоятки, отказываясь мне подчиняться. Я заорал, но меня не замечали. Просто зритель в чужом омуте памяти.
Попытался схватить и обнять Машу, с пеной на губах бьющуюся в конвульсиях, но руки проскользнули сквозь пустоту.
Я обернулся на уродов в масках. Золотые и гладкие, почти зеркальные без каких-либо опознавательных знаков. По форме напоминали сектантские, но с тем же успехом могли быть и карнавальными на приеме у государя.
Неважно, что не вижу лиц — ваша сила вас и погубит. Я найду вас всех.
Пришло четкое осознание, что я ничего не расскажу дознавателю. Золотые маски должны умереть. Без суда и следствия, без возможности выкрутиться, став полезными Императорской тайной службе.
Прости, Инок, я не справился с заданием. Не понял как, не разобрал кто. Какие-то покойники, которые заберут свой метод в могилу. Не нужно их перевербовывать, не помогут они государству…Маша — случайная жертва, повторить такое невозможно…
Я смотрел, как бедная девушка, сходит с ума. Как за ее спиной открывается разрыв, как за ее спиной выскакивают силовые жгуты и как червяки расползаются во все стороны. Казалось, сам нахожусь на грани помешательства. Таким бешеным, но и таким собранным я себя еще не чувствовал никогда. Усилием воли подавил происходящую вокруг галлюцинацию и вывалился в реальный мир.
Маша лежала у меня на руках. Ее фобосы, как надоедливые мухи, кружили над нами. Чертово воронье — я схватил первого, второго, третьего. Зажмурился, будто это поможет не видеть их воспоминания и чувствовать боль, и начал давить, изгоняя из этого мира.
Они не скрывались, каждый взмах рукой гарантированно давал улов. Без обреченности, наоборот, с надеждой на освобождение. Они чуть ли не сами бросались в мою руку и замирали за мгновение до изгнания, словно прощаясь с девушкой.
На лице Маши появился румянец, а когда последний растворился фобос, она прошептала:
— Колокола звенят, все болит…
— Инок! — не веря, что все получилось, я обернулся на дверь и заорал. — Выруби на хрен глушилку! Быстрее! И скорую сюда! Врача!
Девушка была слаба. Температура тела вернулась к обычной и резко начала повышаться. Ее начало трясти.
Я ещё дважды кричал дознавателю, прежде чем в потолке заворочался скрытый механизм, а сетка вздрогнула в последний раз, чихнув пыльным облаком. И только тогда звон окончательно стих.
— Помоги… — прошептала Маша и, не сумев стиснуть мою руку, легонько погладила мою ладонь. — Отпусти меня. Убей… Я хочу к родным…
— Млять, — вырвалось и совсем не от неожиданности, а от осознания факта, что других вариантов я сам не вижу. — Я не могу.
«Я могу… пусти, ей не будет больно…» — сквозь эхо остатков колокольного звона проклюнулся голос Хармион: «Ей уже нет места в этом мире. Она на полпути и ее встречают. Я чувствую. Я сделаю все, как надо…»
Харми действительно сделала все, как надо. Включая момент, что уснувшая с улыбкой на лице Маша, еще какое-то время выглядела спящей. Врач дознавателей констатировал смерть от истощения в момент, когда я был далеко.
Не то чтобы очень далеко. Все в том же подвале, а еще точнее в комнате для допросов. Где по третьему кругу рассказывал все, что смог узнать. Первый раз только Иноку, второй раз какому-то важному начальнику. А третий раз им обоим и специально вызванному одаренному пузатому очкарику с навыком ходячего детектора лжи.
У меня была простая версия. Я все свалил на Степановку, как на аномальное место, в котором открылся разрыв, и неведомая доселе тварь вселилась в Машу. А после этого уже появились сектанты — про это я совершенно честно признался, что не видел, но додумал.
Пусть копают в Степановке, пусть ищут своего «истязателя разума».
Хорошо иногда пересматривать и помнить любимые сериалы. А еще иметь в голове собственную банду фобосов, которая подсунет правильные маршруты для посторонних исследователей.
Очкарик, конечно, прибалдел во время просмотра того, что ему подсунули.
Под нужным ракурсом небо над Хоукинсом сошло за Степановские дали, демогоргон за первый эксперимент сектантов, истязатель разума за вселившееся зло, а изнанка прекрасно изобразила мир за разрывом. Он потел, чесался и только повторял: «Ну очень странные дела творились в Степановке». Но слова мои подтвердил.
Может, и на четвертый круг бы меня отправили, но в этот момент прибежал перепуганный врач. И тут началось. Инок орал на него, начальство на Инока, врач что-то мямлил и пытался все свалить на условия содержания и поздний вызов. И так по кругу, совершенно забыв про меня.
Инок лишь отмахнулся от вопроса про награду, сказал держать язык за зубами и не покидать город без предупреждения. После чего меня вывели на улицу и отпустили на все четыре стороны.
Я выбрал единственно верную, которая в тот момент казалась правильной. Выбрался из поместья, пнул пару раз мяч с пацанами, показывая свою беззаботность возможным наблюдателям. Прошел несколько километров пешком, но только убедившись, что за мной никто не следит, взял извозчика. Назвал адрес. Повторил, отвечая на вопрос таксиста, не ошибся ли барин, а то нечего ему там делать.
Он, скорее всего, был прав. И, думаю, что я сам в глубине души уже все понимал. Знал, как именно погиб отец. Догадывался, что именно свело его с ума. Рыбак рыбака, говорите?
Но нужно было убедиться. Перепроверить, достаточному ли количеству людей я вынес приговор. Поэтому я еще раз назвал адрес, полученный от журналистки, того самого места, где погиб отец. И попросил поторопиться.
Глава 26
— Матвей, ну и сколько ты собираешься здесь сидеть? — на меня упала тень Гидеона.
— Проваливай, ты меня спалишь, — я покосился на темный силуэт, загородивший теплые солнечные лучи, и чихнул от резкого пивного запаха.
— Как это? Я же не Искра, а от нее, кстати, письмо новое пришло, — силуэт пожал плечами, — Пойдем-ка домой лучше, нормально все обсудим. И помоешься наконец, третий день без перерыва, как тут сидишь.
Насчет помыться — это еще кто бы говорил. Я разогнал пивное амбре и прижал щеку к драному ватнику. Вдохнул исходящие от меня ароматы, посмотрел на залатанные грязные штаны и дырявые лапти, обмотанные бечевкой. Потом оглянулся по сторонам на своих новых приятелей: Петьку Свистуна и Юрку Балалая. Двух уличных музыкантов-попрошаек, побиравшихся на углу площади.
Я был как бы с ними. Отвечал за облезлую шапку, таскаясь с ней по площади и выпрашивая копеечку. Маскировка моя мне нравилась, но с запахом действительно перебор. Может, и денег бы больше заработал, если бы люди от меня не шарахались.
Чуть сдвинул Гидеона, открыв вид на главное здание Ордена. Там как раз остановилась карета, и два одаренных шустро почесали по лестнице. Эх, не та аура. Опять не та.
Ни одной из известных мне оскверненных «змеек» за последние две недели в Ордене не появлялось. Для удобства я присвоил им названия по цветам: «желтые» — два слабых подпевалы из Степановки, «оранжевый» — след в зеркалах и вторая роль в издевательствах над Машей, «красный» — вероятный главарь и убийца моих родителей.
Этот факт подтвердился по остаточным воспоминаниям случайно найденного в развалинах фобоса, не пережившего ту ночь.
Отца так же «накачали», заманив в ловушку и перебив всю команду, включая и его жену. Это потом уже в нем все «рвануло», уничтожив признаки внешнего вмешательства и создав версию, которая всех устроила и пошла в массы. Мнемоник — психанул.
Со мной подобное не должно повториться. Я не Маша, верящая в добрых людей, а врасплох, как отца, меня уже не застать. Плюс Ларс с Харми уже неделю разрабатывали варианты защиты. Вот только проверить было не на ком.
С турниром мы пролетели. А вместе с ним и с торжественной церемонией высшей лиги, и императорским балом, где я собирался отследить своих врагов.
Хаос в музее сработал сильно в минус, находка черноглили баланс выровняла и по очкам, и по финансам. Но потом появился премьер-министр, и ЧОП «Заря» со свистом пробили дно дна черного списка. Официально работать мы могли — лицензия, разрешения и вся прочая бюрократия была в норме. Но по факту окошко с выдачей заказов, как по волшебству, всегда было закрыто на перерыв, инвентаризацию, карантин и перекур, стоило к нему подойти.
И, даже, подкараулив и поймав клерка, тот превращался в рыбку: беззвучно чавкал и хлопал глазами. Потом слышал беззвучный, но очень важный звонок-вызов и пытался смыться. Когда не помогало — Стечу порой не просто обойти, у клерка обычно начинался сердечный приступ с хватанием за сердце и закатыванием глаз.
Бодаться было бесполезно. От нас шарахались охотники, бегали клерки и даже Прокофий с Алефтиной (те, кто нам симпатизировал) лишь грустно разводили руками. Но хоть обещали принимать трофеи, пусть и с комиссией.
Так что ЧОП как бы пребывал во временном отпуске.
Я попрошайничал в засаде, ибо приглашения на бал не было. Черный ход здесь охранялся похлеще любого банка с кучей магических ловушек, завязанных на ауре. А попытки сначала устроиться на работу, или подкупить официантов, музыкантов — вообще хоть кого-нибудь с пропуском, успехом не увенчались.
И я решил ловить на входе-выходе. В глубине души считал, что настолько заранее сидеть бесполезно, но и с настроением после всех событий было не очень, да и возвращаться домой стало опасно. Там был Захар!
Он выписался, переехал в развалины родного дома и начал стройку века. Пытался и нас припахать с целью сэкономить на рабочих.
Сбежал не только я. Стеча с Банши шарились по трущобам и канализациям в надежде откопать новую гниль или отловить пару-тройку деймосов без заказа от Ордена. Гидеон зависал по трактирам, имитируя поиск и найм работяг и покупку необходимых стройматериалов.